— Вы срамите меня как хозяина. Старейшины с радостью бы отправили людей и лошадей, чтобы забрать Эрика.
— Ни со мной, ни с моим сыном не нужно нянчиться.
Но Эрик знал, что дело не только в этом. Он давно понял, что существовала вторая Равка — тайная страна скрытых пещер и пустых карьеров, заброшенных деревушек и забытых пресноводных родников. Места, в которых можно спрятаться от бури или атаки, куда можно попасть одним человеком, а выйти замаскированным под другого. Если бы старейшины отправили с его матерью своих людей, ей бы пришлось рассекретить их засидку, а она никогда не выдавала укрытие или возможный путь для отступления без надобности.
Улле повел их в хижину и отодвинул сшитые лосиные шкуры, за которыми прятался зазор между дверью и грубой деревянной притолокой. Внутри было уютно и тепло, хоть и сильно воняло мокрой шкурой и чем-то, чего Эрик не узнал.
— Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, — сказал улле. — Сегодня мы поприветствуем вас пиром, но скоро начнется собрание старейшин, и для нас будет честью, если ты тоже его посетишь, Лена.
— Неужели?
Улле стушевался.
— Некоторые из них против, чтобы на встрече совета присутствовала женщина, — признал он. — Но они были в меньшинстве при голосовании.
— Честность — всегда похвальна, улле. Теперь я знаю, скольких дураков мне придется переубедить.
— У них свое видение, а ты не только женщина, но и… — он прочистил горло, — они боятся, что ты в некотором смысле противоречишь природе.
Эрик ничуть не удивился. Когда остальные гриши узнавали силу, которой обладали они с матерью, то за этим следовало всего две реакции: страх или алчность. Либо они бежали от нее, либо желали завладеть ею. «Таков баланс, — всегда говорила его мать. — Страх — могущественный союзник, но если подкармливать его слишком часто, наделить слишком большой силой, он обернется против тебя». Она предупреждала, что, демонстрируя свои способности, нужно соблюдать осторожность и никогда не делать этого в полной мере. Она уж точно никогда не использовала разрез, если ситуация не была критической.
Для него это не проблема, горько подумал Эрик. Он пока не освоил разрез, в то время как его матери это удалось, когда она была вдвое моложе него.
Она вскинула бровь.
— Первые люди считали медведей — монстрами. Моя сила незнакома, а не противоестественна.
— Медведь так или иначе опасен, — заметил улле. — У него все равно есть когти и клыки, чтобы раскромсать человека.
— А у людей есть копья и сталь, — резко парировала она. — Не пытайтесь изобразить из себя беспомощных жертв, улле.
Эрик заметил вспышку ярости на лице мужчины от ее неуважительного тона. Но затем он рассмеялся.
— Мне нравится твоя свирепость, Лена, но сжалься над стариком.
Мать Эрика почтительно склонила голову.
— Что ж, Эрик, — обратился улле, — как думаешь, тебе будет тут комфортно?
В его глазах была смешинка, и мальчик знал, что должен улыбнуться.
— Дер гит фэр растьель, — ответил он традиционным приветствием на фьерданском, а затем повторил на равкианском: — Мы благодарны за ваше гостеприимство.
— Вы срамите меня как хозяина. Старейшины с радостью бы отправили людей и лошадей, чтобы забрать Эрика.
— Ни со мной, ни с моим сыном не нужно нянчиться.
Но Эрик знал, что дело не только в этом. Он давно понял, что существовала вторая Равка — тайная страна скрытых пещер и пустых карьеров, заброшенных деревушек и забытых пресноводных родников. Места, в которых можно спрятаться от бури или атаки, куда можно попасть одним человеком, а выйти замаскированным под другого. Если бы старейшины отправили с его матерью своих людей, ей бы пришлось рассекретить их засидку, а она никогда не выдавала укрытие или возможный путь для отступления без надобности.
Улле повел их в хижину и отодвинул сшитые лосиные шкуры, за которыми прятался зазор между дверью и грубой деревянной притолокой. Внутри было уютно и тепло, хоть и сильно воняло мокрой шкурой и чем-то, чего Эрик не узнал.
— Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, — сказал улле. — Сегодня мы поприветствуем вас пиром, но скоро начнется собрание старейшин, и для нас будет честью, если ты тоже его посетишь, Лена.
— Неужели?
Улле стушевался.
— Некоторые из них против, чтобы на встрече совета присутствовала женщина, — признал он. — Но они были в меньшинстве при голосовании.
— Честность — всегда похвальна, улле. Теперь я знаю, скольких дураков мне придется переубедить.
— У них свое видение, а ты не только женщина, но и… — он прочистил горло, — они боятся, что ты в некотором смысле противоречишь природе.
Эрик ничуть не удивился. Когда остальные гриши узнавали силу, которой обладали они с матерью, то за этим следовало всего две реакции: страх или алчность. Либо они бежали от нее, либо желали завладеть ею. «Таков баланс, — всегда говорила его мать. — Страх — могущественный союзник, но если подкармливать его слишком часто, наделить слишком большой силой, он обернется против тебя». Она предупреждала, что, демонстрируя свои способности, нужно соблюдать осторожность и никогда не делать этого в полной мере. Она уж точно никогда не использовала разрез, если ситуация не была критической.
Для него это не проблема, горько подумал Эрик. Он пока не освоил разрез, в то время как его матери это удалось, когда она была вдвое моложе него.
Она вскинула бровь.
— Первые люди считали медведей — монстрами. Моя сила незнакома, а не противоестественна.
— Медведь так или иначе опасен, — заметил улле. — У него все равно есть когти и клыки, чтобы раскромсать человека.
— А у людей есть копья и сталь, — резко парировала она. — Не пытайтесь изобразить из себя беспомощных жертв, улле.
Эрик заметил вспышку ярости на лице мужчины от ее неуважительного тона. Но затем он рассмеялся.
— Мне нравится твоя свирепость, Лена, но сжалься над стариком.
Мать Эрика почтительно склонила голову.
— Что ж, Эрик, — обратился улле, — как думаешь, тебе будет тут комфортно?
В его глазах была смешинка, и мальчик знал, что должен улыбнуться.
— Дер гит фэр растьель, — ответил он традиционным приветствием на фьерданском, а затем повторил на равкианском: — Мы благодарны за ваше гостеприимство.