Если же «непристойные слова» относили ко второй группе, если в них усматривались «злодейственность», «важность», умысел, особая злоба да еще с элементом угрозы в адрес государя, то тяжесть наказания возрастала кнут, ссылка на каторгу в Сибирь с отсечением языка — члена, «виновного» в появлении на свет «непристойного слова», и даже смертная казнь. Однако все критерии в оценке «непристойных слов» фазу же смещаются, если речь идет о делах крупных, в которых замешаны видные люди, или даже о делах рядовых, но по каким-то причинам признанных «важными», привлекших особое внимание самодержца. На вынесение приговора по всем этим, делам влияли уже не принятые ранее нормы судебной рутины, а скрытые политические силы, воля самодержца Но вначале обратимся к системе наказаний рассматриваемого времени.
Итак, рассмотрим детально, что ожидало государственного преступника XVIII в., которому зачитывали приговор суда или объявляли волю государя. Он не мог избежать одного или нескольких видов наказаний: лишение чести и позорящие наказания, смертная казнь, телесные (в том числе болевые, калечащие) наказания, тюремное заключение, ссылка разных видов (включая каторгу), служебные или дисциплинарные наказания, конфискации движимого и недвижимого имущества, штрафы. Общая шкала наказаний приведена в главе «О оглавлении приговоров в наказаниях и казнях» Воинского устава 1716 г. Там были учтены пять основных видов наказаний по степени тяжести: смертная казнь, два вида телесных наказаний и два способа лишения чести. Смертная казнь «чинится застрелением, мечем, виселицею, колесом, четвертованием и огнем». Телесные наказания бывали легкими (обыкновенными) и жестокими. К первым относили такие, когда «кто ношением оружия, сиречь мушкетов, седел, такожз аключением, скованием рук и ног в железа, и питания хлебом и воды точию, или на деревянных лошадях, или по деревянным кольям ходить, или битьем батогов». Среди вторых числили тяжелые виды телесных наказаний, «егда кто тяжелым заключением наказан или сквозь шпицрутен и лозы бегать принужден; таков же егда от палача [кнутом] бит и запятнан железом, или обрезанием ушей, отсечением руки или пальцев казнен будет. Тож ссыланием на каторгу вечно или на несколько лет».
«Легкие чести нарушения» — это когда «начальной человек чину извержен или без заслуженного жалованья и без пасу (или отпускного письма) от полку отослан или из государства нашего выгнан будет». К тяжелым нарушениям чести относили такие наказания преступника, когда «имя на виселице прибито или шпага ево от палача переломлена, и вором (шел[ь]м) объявлен будет». В целом эта система наказаний, касавшаяся прежде всего военных людей, распространялась и на гражданских преступников, в том числе и политических. Термин «казнить» был родовым и подразумевал всякого рода экзекуции, будь то наказания с обязательным смертельным исходом (обезглавливание, «посажение» на кол) или болевые, калечащие и позорящие человека. Поэтому в приговорах встречается формулировка: «Казнить смертной казнью», «Лишить живота», «Казнить смертью» или «Казнить — вырезать ему язык» (103-4, 81). Формулировка «Казнить смертью» обозначала более легкий вид смертной казни — чаще всего простое отсечение головы. Если в приговоре написано «Казнить без всякой пощады» или «Учинить смертную казнь жестокую», то преступника ждало более суровое предсмертное испытание: колесование, четвертование и другие мучительные способы лишения жизни. Эти виды смерти так и назывались — «мучительная смерть». Наказания по степени жестокости были «нещадные» и «с пощадою» (при облегчении наказания: «А которых велено бить кнутом нещадно, тем велеть чинить наказанье тож с пощадою» — 104-4, 305).
Смертная казнь известна в России с древности, хотя не с V в. (к счастью, нашей эры), как думают по недоразумению некоторые современные юристы (см. 289, 5). В XVIII в. было шесть основных способов лишения преступника жизни: 1) отсечение головы (мечом, секирой, топором); 2) колесование; 3) четвертование; 4) повешение (за шею, за ноги и за ребро); 5) сожжение (разновидность — копчение); 6) «посажение» на кол. Почти все эти виды смертной казни упоминаются в законах. Исключение составляет «посажение» на кол. Впрочем, были и другие виды казней, которыми политических преступников почти не казнили. Во-первых, это аркебузирование — расстрел для военных преступников. В 1727 г. к расстрелу приговорили генерал-фискала А. А. Мякинина, а в 1739 г. — березовского воеводу Ивана Бобровского за поблажки князьям Долгоруким (118, 93; 310, 88). Во-вторых, это закапывание живым в землю — специфическая мучительная казнь для женщин-мужеубийц (см. 170, 46), «посажение в воду» — казнь через утопление. Так был казнен Иван Болотников (175, 147). Этот и другие виды зверских казней в XVIII в. уже не применяли (626, 109–146).
Приговор к колесованию предполагал два вида казни: «верхнюю», менее мучительную (отсечение головы, а затем переламывание членов трупа, которые выставляли на колесе), и «нижнюю», т. е. такую, которая начиналась с низу тела и была более мучительна. В приговорах о ней писали: «Колесовать живова». Тогда изломанное тело еще живого преступника укладывали (привязывали) на закрепленное горизонтально на столбе тележное колесо. Закон и традиция предполагали два вида мучительной казни четвертованием: у преступника либо сначала отсекали голову, а потом руки и ноги, либо ему отсекали («обсекали») сначала руки и ноги, а потом отрубали голову. Последний вариант казни был, естественно, мучительней первого. Приговор о нем в этом случае гласил: «Четвертовать и потом отсечь головы». Так умер князь Иван Долгорукий. О нем было сказано: «После колесования, отсечь голову» (385, 743). Генерал П.И. Панин в 1774 г. приговорил самозванца Макара Мосягина к смертной казни: «И ево… казнить на площади города Воронежа отрублением наперед обеих рук и ног, а потом головы» (552, 99). Если же выбирали первый, «облегченный», вариант, то в приговоре писали: «Вместо мучительной смерти отсечь головы» (633-7, 173).
Три вида казни предполагали приговоры о повешении преступника: простое повешение, когда человека вешали «за шею», и мучительное, когда преступника подвешивали за ребро или за ноги. К сожжению приговаривали преступников преимущественно по делам веры: еретиков, отступников, богохульников, а также ведунов и волшебников. Способ сожжения в приговорах обычно не уточнялся. Так, обвиненного за «отпадение от христианской веры» капитан-лейтенанта Возницына и его «превратителя в жидовство жида Боруха» предписано было, «дабы других прельщать не дерзали… за такия их богопротивныя вины… обоих казнить смертию — сжечь» (587-10, 7612). Сжигали в России чаще всего в специальном срубе («И ево, Офоньку, приговорили в струбе зжечь» — 307, 305–308), но были сожжения и на костре. Казнь эта имела символический характер, и в приговоре 1683 г. об Иване Меркурьеве сказано: «Зжечь в костре, сказав ему вину его, и пепел разметать и затоптать». О том же приговор 1686 г. о сожжении раскольников: «Жечь в струбе и пепел развеять» (718, 15, 26). Григорий Талицкий и его сообщник Иван Савин в 1700 г. были приговорены к редкой казни — «копчению», варианту «пытки огнем». Особо мучительно наказывали фальшивомонетчиков: им заливали горло расплавленным «воровским» металлом.
Физическая смерть на эшафоте, называемая с петровских времен «натуральной смертью», соседствовала с «политической смертью» (см. 587-7, 4460). О наказании расстриги Захария Игнатьева в 1725 г. в приговоре сказано: «Вместо натуральной смерти политическую: бить кнутом нещадно и, вырезав ноздри, послать в Рогервик в каторжную вечную работу» (66, 182). Почему эта казнь называется политической, сказать трудно. Но ясно, что политическая смерть не была физическим уничтожением преступника, она означала предание его гражданской казни, уничтожала человека как члена общества. Политическую смерть применяли и к негосударственным преступникам — обыкновенным убийцам и грабителям. Чаще всего приговор к такому наказанию рассматривался как помилование, как освобождение от физической смерти, и так делалось издавна. Приведу обычный, типовой формуляр такого приговора в XVII в.: «Казнить смертью и привести к казни, и велеть его на плаху положить, и снять с плахи, и сказать ему, что мы, Великий государь, его пожаловали, велели ему в смерти место живот дать, казнить смертью не велели, и велели… за его воровство бить кнутом нещадно, чтоб на то смотря, иным неповадно было воровать, про нас, Великого государя, непригожие речи говорить» (500, 190). При этом преступник мог быть еще и клеймен. Приговор 1700 г. о ложном изветчике Герасиме Иванове гласил: «За те воровские непристойные слова и ложный извет сказать Гераське смерть и, сняв с плахи, вместо той смертной казни, учинить жестокое наказание — бить кнутом и, запятнав в обе щеки и в лоб, сослать в Азов, на каторгу, в вечную работу» (89, 477; 8–1, 15 об.).
В докладе Сената, одобренном Елизаветой в марте 1753 г., было уточнено, что политическая смерть — это «ежели кто положен будет на плаху или взведен на виселицу, а потом наказан будет кнутом с вырезанием ноздрей, или хотя и без всякого наказания, токмо вечной ссылке». Простым же наказанием признавалось кнутование, вырывание ноздрей, но без объявления помилования (587-13, 10087). К политической смерти как виду наказания близко шельмование, хотя это и не одно и то же; в приговоре Сената 1762 г. о казни Гурьевых и Хрущова сказано: учинить им «политическую смерть, то есть положить на плаху и потом, не чиня экзекуции, послать в вечную каторжную работу». Однако перед этим двоих из них — Петра Хрущова и Семена Гурьева — на Красной площади публично «по силе Воинского артикула ошелмовать» (633-7, 173; 244, 99-101; 711, 215). Казнь шельмованием, появившаяся при Петре I, так же как и политическая смерть, непосредственно не вела к физической гибели человека, а представляла собой сложный позорящий преступника ритуал, о чем подробно будет сказано ниже. Тем самым его «бесчестили» или «шельмовали», исключая из числа честных людей (шельма — плуг, обманщик, негодяй, пройдоха). В указе Петра I 1714 г. об этом говорится: «Шел[ь]мован и из числа добрых людей извержен» (193, 212). Авторы указа 1762 г. о казни Гурьевых и Хрущова под шельмованием понимали то же самое: «Исключить их из числа благородных и честных людей» (529а-1, 76).
Последствия шельмования указаны в Генеральном регламенте. Шельмованный исключался из общества, изгонялся из своей социальной группы, дома, семьи, он терял службу, чины, не мог выступать свидетелем, его челобитные о грабежах и побоях в судах не принимались. Такого человека запрещали под страхом наказания принимать в гости или навещать его — «единым словом, таковый веема лишен общества добрых людей» (193, 509).
Слово «шельм» (или «шельма») считалось, как слово «изменник», позорящим человека, и называть им, даже в шутку, честных людей означало нанести им оскорбление. Шельмованный терял даже свою фамилию. В приговоре 1768 г. о Салтычихе сказано: «Лишить ее дворянскаго названия и запретить во всей нашей империи, чтоб она ни от кого никогда, ни в судебных местах, и ни по каким делам впредь так как и ныне в сем нашем указе именована не была названием рода ни отца своего, ни мужа» (712, 542–543). После подобного приговора среди узников Соловков в 1772 г. появился «бывший Пушкин». Это — дворянин Сергей Пушкин, приговоренный к заключению и шельмованный по указу 25 октября 1772 г. (587-19, 13890; 397, 608). В списке 1775 г. о людях, которым было запрещено въезжать в столицы, отмечены ранее шельмованные «бывшие Семен, Иван, Петр Гурьевы» (347, 427).
Шельмовали как штатских, так и военных, обвиненных в измене и трусости. В приговоре 1775 г. по делу сообщника Пугачева, подпоручика Михаила Швановича (прообраз пушкинского Шванвича), подчеркнуто особо: «За учиненное им преступление, что он, будучи в толпе злодейской, забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцовым приказам, предпочитая жизнь честной смерти, лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу» (196, 196). Шельмование в XIX в. стало называться гражданской казнью с сохранением всех старых позорящих преступника атрибутов шельмования (см. ниже). Через эту казнь прошли петрашевцы на Семеновском плацу в 1849 г., М.И. Михайлове 1861 г. на Сытном рынке, Н.Г. Чернышевский в 1864 г. на Мытной площади в Петербурге и др. (423, 209–210).
Приговоры к телесным наказаниям формально к смерти не вели. Они были трех видов: членовредительные (калечащие), болевые, позорящие (метящие). Калечащие, членовредительные наказания были введены еще в XVI в., и по Уставной книге Разбойного приказа 1616–1636 гг. они уже норма. К ним относится отсечение (отрезание) различных частей тела: ушей, языка, ноздрей, ног, рук или пальцев рук и ног. Их появление в праве связано с «талионом» — местью, «материальным наказанием» того члена, который «совершал преступление». Богохульство, согласно Артикулу воинскому 1715 г., карали тем, что раскаленным железом прожигали произнесший страшные слова язык. Чаще всего язык отсекали тем, кто произносил «непристойные слова». В приговоре Сената 1722 г. о Левине уточнялось, что «прежде той казни (сожжения. — Е.А.) вырезать ему язык, понеже которым удом прежде злобу он произносил, тот уд и казнь прежде восприимет» (325-1, 54). В 1700 г. у подьячих, писавших подложные документы, указано «отсечь у обоих рук пальцы, чтоб впредь к пис[ь]му были непотребны». Языки отрезали и тем, кто мог проболтаться о преступлении. О пособниках самозванца Труженика в приговоре сказано: «Дабы впредь от них о вышеозначенном злодействе не могло быть произнесено, то урезать у них языки» (322, 444).
Руки лишался военный, который обнажал оружие на своих товарищей, а также пасквилянты и фальшивомонетчики. «Лживому присягателю» полагалось отсечь «два пальца, которыми он присягал». Нельзя не заметить здесь откровенную кальку с западноевропейских порядков — ведь двумя пальцами клялись только католики и протестанты, но только не троеперстные православные (626-4, 363). Общий же принцип сечения пальцев рук и ног был определен Указом 1653 г., а также Новоуказными статьями: за первую татьбу — два меньших пальца левой руки, а всю левую руку — за две татьбы и за большую рану, левую руку и правую ногу — за разбой, церковную татьбу и т. д. (587-2, 105, 334). В данном случае обращаю внимание не на виды преступлений (уголовных), а на виды калечения и их ужесточения. Подавивший в 1713 г. на Камчатке бунт служилых людей приказчик Василий Колесов сообщал, что помилованным от смертной казни преступникам «показнил я у них по два малых пальца у левых рук». Иначе говоря, казненные в этом случае могли продолжать свою службу, лишившись «второстепенных» для военной службы пальцев (537-1, 44, 537). В 1774–1775 гг. в Тамбове рубили пальцы мятежникам за ложную присягу «Петру III» (285-2, 98).
Котошихин пишет, что за разбой без убийства отрезали сначала левое ухо, а потом правое (415, 115). У воров также отрезали уши, сначала левое, при рецидиве — правое, что мы и видим в деле Михаила Кривошеина 1687 г., укравшего в Кадоме голенища сапог, за что «отрезано ему левое ухо» (148, 315). Отрезали ухо и наказанным мятежникам Пугачева в 1774–1775 гг. (552, 99). В Уложении 1649 г. сказано об отрезание губ (гл. XXII), хотя сведений об исполнении такой казни у меня нет. Впрочем, властям порой было неважно, какую часть тела предстоит отрезать у преступника: «Помянутого колодника, отрезав ему нос или ухо, послать в Сибирь» (181, 254).
Приговор преступника к вырезанию ноздрей, к клеймению лба и щек (что также выражалось в приговоре словами: «запятнать», «запятнать в лоб», «поставить знаки») означал, что человек подвергался позорящему и одновременно метящему наказанию. Знак на лице выделял его, точнее — отделял от честных людей. Если преступника при экзекуции не метили, то тем самым его миловали, облегчали его наказание. Это видно из приговора 29 октября 1701 г. о казни нескольких стрельцов. Об одном из них сказано: «Епишку Маслова, учиня наказанье, бив кнутом, сослать в Сибирь в самые дал[ь]ние города, не пятнав, для того…» — и далее говорится, что Епишку против его желания, насильно, с побоями, втянули в стрелецкий бунт. Именно поэтому его, в отличие от других стрельцов, не «запятнали» (181, 254). В 1733 т. в указе о священниках — ложных доносчиках было сказано, чтобы их наказывать, как и всех ложных доносчиков, кнутом и ссылкой в Сибирь, но, уважая священнический сан, «без вырезания ноздрей» (587-9, 6505).
К болевым наказаниям относится кнутование («бить кнутом», «сечь кнутом»), наказание розгами и шпицрутенами («гонять спиц-рутен» «бегать шпицрутен»), а также морскими кошками, плетью, батогами. В одних приговорах число ударов было указано точно, в других (а таких большинство) писалось обобщенно: «Бить кнутом нещадно» (или «жестоко», «без пощады», «без всякого милосердия», «наижесточайше») или просто: «Бить кнутом». В 1720—1750-х гг. по многим преступлениям, «неважностъ» которых установило следствие, битье кнутом в приговоре заменялось «зачетом» пытки на дыбе во время розыска («вменяя ему оной розыск вместо наказанья» или «по вменении подъемов и пытки в наказанье» — 42-5, 181; см. также: 504, 114; 42-1, 105; 124, 827–828; 501, 348). Всего в 1725–1761 гг. таким образом зачли пытку за наказание 127 преступникам или 8,3 % от общего числа подвергнутых телесным наказаниям (см. Таблицу 1 Приложения). При Екатерине II также засчитывали отсидку в тюрьме: «Вменяя ему столь долговременное под стражею содержание в наказание» (345, 152).
Лишение свободы — весьма частое наказание политических преступников. Почти всегда публичные казни (если они не вели к смерти) сочетались с последующим лишением свободы. В России с давних пор было два способа изолировать преступников: тюрьма и ссылка. Тюремное заключение обозначалось в XVI–XVII вв. глаголом «вкинуть» или «посадить». Впрочем, последним глаголом обозначалась древнейшая казнь — утопление («сажать в воду»). О тех, кого брали к пытке, говорили: «Вынуть из тюрьмы» («Велели его, Ивашка Яковлева, в нашем деле взять и вкинуть в тюрьму, а из тюрьмы выняв, пытать накрепко» — 500, 3; 626-4, 92). Приговоры к длительным срокам тюремного заключения в России XVIII в. — большая редкость (42-1, 69). Специальных тюремных замков для постоянного содержания преступников не строили. В основном тюрьмы того времени играли роль современных изоляторов временного содержания и пересылок Тюрьмами служили монастыри, крепости (в том числе сибирские остроги). В таком остроге сидели по многу лет Санти, Левенвольде и др. В приговоре по делу Лестока в 1748 г. сказано: «Послать его в ссылку в Сибирь, в отдаленные города, а именно в Охотск и велеть его там содержать до кончины живота его под крепким караулом» (760, 57). «Крепкий караул» — эвфемизм тюрьмы в самой ссылке. В приговорах о тюремном заключении упоминаются самые разнообразные сроки заключения: от месяца до пожизненного, создается впечатление, что десять лет — это максимум для «срочных» приговоров.
К заточению в монастырь приговаривала светская власть: «Послать в дальний в Сибирской губернии девичь монастырь и велеть содержать ее в трудех до скончины жизни ее неисходно». Так сказано в приговоре 1732 г. о жонке Аграфене Сергеевой (42-5, 162). Подобных приговоров великое множество. Иногда в приговоре указывалось, что место ссылки должен определить Синод. Отсутствие системы специальных тюрем для постоянного сидения объясняется не только неразвитостью в России пенициарной культуры, но и тем, что в России была одна огромная тюрьма — Сибирь, ссылка в которую на поселение или на каторгу в подавляющем большинстве приговоров и заменяла тюрьму, хотя и в Сибири тюрьмы тоже были.
«Ссылка» — понятие широкое («Удалять куца против воли, в наказание, в опалу» — В. И. Даль). Термином «ссылка» обозначали различные виды физического удаления и изоляции как общего вида наказания. В основе ссылки лежала древнейшая суровая кара — изгнание члена общины за ее пределы, что было тогда равносильно смерти. О ссылке говорится в губном наказе Кирилло-Белозерского монастыря 1549 г. и других подобных актах («Выбита вон из земли», «Выслата из волости вон» — 103-1, 215–216, 104-1, 165 и др.). Ссылка как насильственное удаление, изоляция прочно укоренилась в московский период истории. Ссылку признавали несомненной опалой на протяжении всего XVII в.: «Указал государь… сослать с Москвы в Сибирь, на Пелымь за опалу князь Ивана Хованского с женою и сыном, и с людьми» (515, 48). Ссылаемому подданному запрещалось появляться в столице, «видеть государевы очи». То же значение ссылки, как запрета появляться при дворе, сохранялось и в XVIII в. За связь с П.А. Толстым в 1727 г. Ивана Долгорукого приговорили: «Отлучить от двора и, унизя чином, написать в полевые палки». Отец масона Ивана Лопухина, генерал-поручик Владимир Лопухин, узнав в 1792 г. о ссылке сына в деревню, «огорчился, но по древнему обычаю принял сие без роптания и велел тотчас сыну выполнять настоящее повеление» (633-2, 110).
Рассмотрим все виды ссылки. Как опалу и наказание воспринимали вельможи XVII–XVIII вв. царские указы о назначении воеводой (губернатором, воинским начальником) какого-нибудь забытого Богом Кизляра, Тотьмы, а тем более Селенгинска или Якутска (см. 528, 53, 57–59). Видом ссылки был перевод из московских чинов в провинцию на службу, иногда «в прежних чинех». Так, в 1691 г. боярина Г.А. Козловского приговорили к лишению чести и «боярство отнять и написать з городом по Серпейску» (631, 342). В 1697 г. сосланный в Енисейск по делу Цыклера боярин Ф.М. Пушкин сначала сидел в тюрьме, а потом был записан в городовую службу (655, 4–5). Федор Эверлаков за недоносительство на царевича Алексея в 1718 г. был приговорен к ссылке в Сибирь, где «велено ево написать в службу в дети боярские» (8–1, 22 об.). В 1732 г. в Сибирь прислали украинцев Петра и Якова Мировичей, и «велено оных Мировичей определить в дети боярские сибирские» (8–2, 29). Известны и другие приговоры: «Написать в сибирский гарнизон прапорщиком и оттуда ни под каким видом не отлучать», «В Кольский острог, в стрельцы» (8–1, 32, 59, 141; 600, 130).
К этому же виду наказания за политические преступления следует отнести постоянное или временное понижение в чине без изменения места службы, часто сопряженное с высылкой провинившегося (навечно или на время) из гвардии в полевые полки, часто — в провинцию. В 1718 г. князя Бориса Мещерского за «непристойные слова» перевели на год из гвардейских сержантов в солдаты гвардии (12, 2, см. 14, 6 об.). Такой перевод из гвардии в полевую армию, а тем более в гарнизонные полки (так произошло с Абрамом Ганнибалом в 1728 г.) считался серьезным наказанием. Майор гвардии А.И. Ушаков, будущий начальник Тайной канцелярии, в 1727 г. был наказан тем, что его отправили в Ревель «к другой команде» (633-63, 603). За «необычайное» кричание «Слова и дела» фурьер Измайловского полка Колычов был наказан в 1732 г. по Военному уставу: «Штрафован перед собранием баталиона ношением ружья и написан на два месяца в солдаты» (42-1, 75). Курьер Алексей Сухачев за «непристойные слова» получил плети, и о нем в приговоре 1735 г. сказано: «Написать в напольные полки в солдаты до выслуги». Для провинившихся в должностных и политических преступлениях лейб-комланцах Елизаветы Петровны перевод в армейские полки был обычным делом. Запись в солдаты как наказание стремились усугубить отправкой в действующую армию (если шла война) или в Низовой корпус в Персию. Это был вернейший способ сократить жизнь ссыльного с помощью малярии, скорпионов, змей и тигров Мазандарана (58, 1; 773, 451).
Свои наказания в виде ссылки были и для провинившихся в «продерзостях» духовных особ. Упомянутый выше архимандрит Рувим, тайно служивший по ночам у иконы Богородицы, был приговорен к лишению архимандритского посоха и ссылке «рядовым иеромонахом безысходно» в Александро-Невский монастырь (13, 7). Для высокопоставленных преступников было распространено наказание — ссылка в деревню, как правило, с указанием ограничений в передвижении и сроков: «без выезда», «до указу без съезду», «вечно», «до указу». В одних случаях приговоры о ссылке глухие, в других они определяли судьбу ссыльных достаточно подробно: «Послать в резанские его деревни, в которых ему жить без выезду до указу», «Сослан он, князь Михайло, в Боровскую ево деревню, в которой велено ему жить до указу без съезду».
Если же «непристойные слова» относили ко второй группе, если в них усматривались «злодейственность», «важность», умысел, особая злоба да еще с элементом угрозы в адрес государя, то тяжесть наказания возрастала кнут, ссылка на каторгу в Сибирь с отсечением языка — члена, «виновного» в появлении на свет «непристойного слова», и даже смертная казнь. Однако все критерии в оценке «непристойных слов» фазу же смещаются, если речь идет о делах крупных, в которых замешаны видные люди, или даже о делах рядовых, но по каким-то причинам признанных «важными», привлекших особое внимание самодержца. На вынесение приговора по всем этим, делам влияли уже не принятые ранее нормы судебной рутины, а скрытые политические силы, воля самодержца Но вначале обратимся к системе наказаний рассматриваемого времени.
Итак, рассмотрим детально, что ожидало государственного преступника XVIII в., которому зачитывали приговор суда или объявляли волю государя. Он не мог избежать одного или нескольких видов наказаний: лишение чести и позорящие наказания, смертная казнь, телесные (в том числе болевые, калечащие) наказания, тюремное заключение, ссылка разных видов (включая каторгу), служебные или дисциплинарные наказания, конфискации движимого и недвижимого имущества, штрафы. Общая шкала наказаний приведена в главе «О оглавлении приговоров в наказаниях и казнях» Воинского устава 1716 г. Там были учтены пять основных видов наказаний по степени тяжести: смертная казнь, два вида телесных наказаний и два способа лишения чести. Смертная казнь «чинится застрелением, мечем, виселицею, колесом, четвертованием и огнем». Телесные наказания бывали легкими (обыкновенными) и жестокими. К первым относили такие, когда «кто ношением оружия, сиречь мушкетов, седел, такожз аключением, скованием рук и ног в железа, и питания хлебом и воды точию, или на деревянных лошадях, или по деревянным кольям ходить, или битьем батогов». Среди вторых числили тяжелые виды телесных наказаний, «егда кто тяжелым заключением наказан или сквозь шпицрутен и лозы бегать принужден; таков же егда от палача [кнутом] бит и запятнан железом, или обрезанием ушей, отсечением руки или пальцев казнен будет. Тож ссыланием на каторгу вечно или на несколько лет».
«Легкие чести нарушения» — это когда «начальной человек чину извержен или без заслуженного жалованья и без пасу (или отпускного письма) от полку отослан или из государства нашего выгнан будет». К тяжелым нарушениям чести относили такие наказания преступника, когда «имя на виселице прибито или шпага ево от палача переломлена, и вором (шел[ь]м) объявлен будет». В целом эта система наказаний, касавшаяся прежде всего военных людей, распространялась и на гражданских преступников, в том числе и политических. Термин «казнить» был родовым и подразумевал всякого рода экзекуции, будь то наказания с обязательным смертельным исходом (обезглавливание, «посажение» на кол) или болевые, калечащие и позорящие человека. Поэтому в приговорах встречается формулировка: «Казнить смертной казнью», «Лишить живота», «Казнить смертью» или «Казнить — вырезать ему язык» (103-4, 81). Формулировка «Казнить смертью» обозначала более легкий вид смертной казни — чаще всего простое отсечение головы. Если в приговоре написано «Казнить без всякой пощады» или «Учинить смертную казнь жестокую», то преступника ждало более суровое предсмертное испытание: колесование, четвертование и другие мучительные способы лишения жизни. Эти виды смерти так и назывались — «мучительная смерть». Наказания по степени жестокости были «нещадные» и «с пощадою» (при облегчении наказания: «А которых велено бить кнутом нещадно, тем велеть чинить наказанье тож с пощадою» — 104-4, 305).
Смертная казнь известна в России с древности, хотя не с V в. (к счастью, нашей эры), как думают по недоразумению некоторые современные юристы (см. 289, 5). В XVIII в. было шесть основных способов лишения преступника жизни: 1) отсечение головы (мечом, секирой, топором); 2) колесование; 3) четвертование; 4) повешение (за шею, за ноги и за ребро); 5) сожжение (разновидность — копчение); 6) «посажение» на кол. Почти все эти виды смертной казни упоминаются в законах. Исключение составляет «посажение» на кол. Впрочем, были и другие виды казней, которыми политических преступников почти не казнили. Во-первых, это аркебузирование — расстрел для военных преступников. В 1727 г. к расстрелу приговорили генерал-фискала А. А. Мякинина, а в 1739 г. — березовского воеводу Ивана Бобровского за поблажки князьям Долгоруким (118, 93; 310, 88). Во-вторых, это закапывание живым в землю — специфическая мучительная казнь для женщин-мужеубийц (см. 170, 46), «посажение в воду» — казнь через утопление. Так был казнен Иван Болотников (175, 147). Этот и другие виды зверских казней в XVIII в. уже не применяли (626, 109–146).
Приговор к колесованию предполагал два вида казни: «верхнюю», менее мучительную (отсечение головы, а затем переламывание членов трупа, которые выставляли на колесе), и «нижнюю», т. е. такую, которая начиналась с низу тела и была более мучительна. В приговорах о ней писали: «Колесовать живова». Тогда изломанное тело еще живого преступника укладывали (привязывали) на закрепленное горизонтально на столбе тележное колесо. Закон и традиция предполагали два вида мучительной казни четвертованием: у преступника либо сначала отсекали голову, а потом руки и ноги, либо ему отсекали («обсекали») сначала руки и ноги, а потом отрубали голову. Последний вариант казни был, естественно, мучительней первого. Приговор о нем в этом случае гласил: «Четвертовать и потом отсечь головы». Так умер князь Иван Долгорукий. О нем было сказано: «После колесования, отсечь голову» (385, 743). Генерал П.И. Панин в 1774 г. приговорил самозванца Макара Мосягина к смертной казни: «И ево… казнить на площади города Воронежа отрублением наперед обеих рук и ног, а потом головы» (552, 99). Если же выбирали первый, «облегченный», вариант, то в приговоре писали: «Вместо мучительной смерти отсечь головы» (633-7, 173).
Три вида казни предполагали приговоры о повешении преступника: простое повешение, когда человека вешали «за шею», и мучительное, когда преступника подвешивали за ребро или за ноги. К сожжению приговаривали преступников преимущественно по делам веры: еретиков, отступников, богохульников, а также ведунов и волшебников. Способ сожжения в приговорах обычно не уточнялся. Так, обвиненного за «отпадение от христианской веры» капитан-лейтенанта Возницына и его «превратителя в жидовство жида Боруха» предписано было, «дабы других прельщать не дерзали… за такия их богопротивныя вины… обоих казнить смертию — сжечь» (587-10, 7612). Сжигали в России чаще всего в специальном срубе («И ево, Офоньку, приговорили в струбе зжечь» — 307, 305–308), но были сожжения и на костре. Казнь эта имела символический характер, и в приговоре 1683 г. об Иване Меркурьеве сказано: «Зжечь в костре, сказав ему вину его, и пепел разметать и затоптать». О том же приговор 1686 г. о сожжении раскольников: «Жечь в струбе и пепел развеять» (718, 15, 26). Григорий Талицкий и его сообщник Иван Савин в 1700 г. были приговорены к редкой казни — «копчению», варианту «пытки огнем». Особо мучительно наказывали фальшивомонетчиков: им заливали горло расплавленным «воровским» металлом.
Физическая смерть на эшафоте, называемая с петровских времен «натуральной смертью», соседствовала с «политической смертью» (см. 587-7, 4460). О наказании расстриги Захария Игнатьева в 1725 г. в приговоре сказано: «Вместо натуральной смерти политическую: бить кнутом нещадно и, вырезав ноздри, послать в Рогервик в каторжную вечную работу» (66, 182). Почему эта казнь называется политической, сказать трудно. Но ясно, что политическая смерть не была физическим уничтожением преступника, она означала предание его гражданской казни, уничтожала человека как члена общества. Политическую смерть применяли и к негосударственным преступникам — обыкновенным убийцам и грабителям. Чаще всего приговор к такому наказанию рассматривался как помилование, как освобождение от физической смерти, и так делалось издавна. Приведу обычный, типовой формуляр такого приговора в XVII в.: «Казнить смертью и привести к казни, и велеть его на плаху положить, и снять с плахи, и сказать ему, что мы, Великий государь, его пожаловали, велели ему в смерти место живот дать, казнить смертью не велели, и велели… за его воровство бить кнутом нещадно, чтоб на то смотря, иным неповадно было воровать, про нас, Великого государя, непригожие речи говорить» (500, 190). При этом преступник мог быть еще и клеймен. Приговор 1700 г. о ложном изветчике Герасиме Иванове гласил: «За те воровские непристойные слова и ложный извет сказать Гераське смерть и, сняв с плахи, вместо той смертной казни, учинить жестокое наказание — бить кнутом и, запятнав в обе щеки и в лоб, сослать в Азов, на каторгу, в вечную работу» (89, 477; 8–1, 15 об.).
В докладе Сената, одобренном Елизаветой в марте 1753 г., было уточнено, что политическая смерть — это «ежели кто положен будет на плаху или взведен на виселицу, а потом наказан будет кнутом с вырезанием ноздрей, или хотя и без всякого наказания, токмо вечной ссылке». Простым же наказанием признавалось кнутование, вырывание ноздрей, но без объявления помилования (587-13, 10087). К политической смерти как виду наказания близко шельмование, хотя это и не одно и то же; в приговоре Сената 1762 г. о казни Гурьевых и Хрущова сказано: учинить им «политическую смерть, то есть положить на плаху и потом, не чиня экзекуции, послать в вечную каторжную работу». Однако перед этим двоих из них — Петра Хрущова и Семена Гурьева — на Красной площади публично «по силе Воинского артикула ошелмовать» (633-7, 173; 244, 99-101; 711, 215). Казнь шельмованием, появившаяся при Петре I, так же как и политическая смерть, непосредственно не вела к физической гибели человека, а представляла собой сложный позорящий преступника ритуал, о чем подробно будет сказано ниже. Тем самым его «бесчестили» или «шельмовали», исключая из числа честных людей (шельма — плуг, обманщик, негодяй, пройдоха). В указе Петра I 1714 г. об этом говорится: «Шел[ь]мован и из числа добрых людей извержен» (193, 212). Авторы указа 1762 г. о казни Гурьевых и Хрущова под шельмованием понимали то же самое: «Исключить их из числа благородных и честных людей» (529а-1, 76).
Последствия шельмования указаны в Генеральном регламенте. Шельмованный исключался из общества, изгонялся из своей социальной группы, дома, семьи, он терял службу, чины, не мог выступать свидетелем, его челобитные о грабежах и побоях в судах не принимались. Такого человека запрещали под страхом наказания принимать в гости или навещать его — «единым словом, таковый веема лишен общества добрых людей» (193, 509).
Слово «шельм» (или «шельма») считалось, как слово «изменник», позорящим человека, и называть им, даже в шутку, честных людей означало нанести им оскорбление. Шельмованный терял даже свою фамилию. В приговоре 1768 г. о Салтычихе сказано: «Лишить ее дворянскаго названия и запретить во всей нашей империи, чтоб она ни от кого никогда, ни в судебных местах, и ни по каким делам впредь так как и ныне в сем нашем указе именована не была названием рода ни отца своего, ни мужа» (712, 542–543). После подобного приговора среди узников Соловков в 1772 г. появился «бывший Пушкин». Это — дворянин Сергей Пушкин, приговоренный к заключению и шельмованный по указу 25 октября 1772 г. (587-19, 13890; 397, 608). В списке 1775 г. о людях, которым было запрещено въезжать в столицы, отмечены ранее шельмованные «бывшие Семен, Иван, Петр Гурьевы» (347, 427).
Шельмовали как штатских, так и военных, обвиненных в измене и трусости. В приговоре 1775 г. по делу сообщника Пугачева, подпоручика Михаила Швановича (прообраз пушкинского Шванвича), подчеркнуто особо: «За учиненное им преступление, что он, будучи в толпе злодейской, забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцовым приказам, предпочитая жизнь честной смерти, лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу» (196, 196). Шельмование в XIX в. стало называться гражданской казнью с сохранением всех старых позорящих преступника атрибутов шельмования (см. ниже). Через эту казнь прошли петрашевцы на Семеновском плацу в 1849 г., М.И. Михайлове 1861 г. на Сытном рынке, Н.Г. Чернышевский в 1864 г. на Мытной площади в Петербурге и др. (423, 209–210).
Приговоры к телесным наказаниям формально к смерти не вели. Они были трех видов: членовредительные (калечащие), болевые, позорящие (метящие). Калечащие, членовредительные наказания были введены еще в XVI в., и по Уставной книге Разбойного приказа 1616–1636 гг. они уже норма. К ним относится отсечение (отрезание) различных частей тела: ушей, языка, ноздрей, ног, рук или пальцев рук и ног. Их появление в праве связано с «талионом» — местью, «материальным наказанием» того члена, который «совершал преступление». Богохульство, согласно Артикулу воинскому 1715 г., карали тем, что раскаленным железом прожигали произнесший страшные слова язык. Чаще всего язык отсекали тем, кто произносил «непристойные слова». В приговоре Сената 1722 г. о Левине уточнялось, что «прежде той казни (сожжения. — Е.А.) вырезать ему язык, понеже которым удом прежде злобу он произносил, тот уд и казнь прежде восприимет» (325-1, 54). В 1700 г. у подьячих, писавших подложные документы, указано «отсечь у обоих рук пальцы, чтоб впредь к пис[ь]му были непотребны». Языки отрезали и тем, кто мог проболтаться о преступлении. О пособниках самозванца Труженика в приговоре сказано: «Дабы впредь от них о вышеозначенном злодействе не могло быть произнесено, то урезать у них языки» (322, 444).
Руки лишался военный, который обнажал оружие на своих товарищей, а также пасквилянты и фальшивомонетчики. «Лживому присягателю» полагалось отсечь «два пальца, которыми он присягал». Нельзя не заметить здесь откровенную кальку с западноевропейских порядков — ведь двумя пальцами клялись только католики и протестанты, но только не троеперстные православные (626-4, 363). Общий же принцип сечения пальцев рук и ног был определен Указом 1653 г., а также Новоуказными статьями: за первую татьбу — два меньших пальца левой руки, а всю левую руку — за две татьбы и за большую рану, левую руку и правую ногу — за разбой, церковную татьбу и т. д. (587-2, 105, 334). В данном случае обращаю внимание не на виды преступлений (уголовных), а на виды калечения и их ужесточения. Подавивший в 1713 г. на Камчатке бунт служилых людей приказчик Василий Колесов сообщал, что помилованным от смертной казни преступникам «показнил я у них по два малых пальца у левых рук». Иначе говоря, казненные в этом случае могли продолжать свою службу, лишившись «второстепенных» для военной службы пальцев (537-1, 44, 537). В 1774–1775 гг. в Тамбове рубили пальцы мятежникам за ложную присягу «Петру III» (285-2, 98).
Котошихин пишет, что за разбой без убийства отрезали сначала левое ухо, а потом правое (415, 115). У воров также отрезали уши, сначала левое, при рецидиве — правое, что мы и видим в деле Михаила Кривошеина 1687 г., укравшего в Кадоме голенища сапог, за что «отрезано ему левое ухо» (148, 315). Отрезали ухо и наказанным мятежникам Пугачева в 1774–1775 гг. (552, 99). В Уложении 1649 г. сказано об отрезание губ (гл. XXII), хотя сведений об исполнении такой казни у меня нет. Впрочем, властям порой было неважно, какую часть тела предстоит отрезать у преступника: «Помянутого колодника, отрезав ему нос или ухо, послать в Сибирь» (181, 254).
Приговор преступника к вырезанию ноздрей, к клеймению лба и щек (что также выражалось в приговоре словами: «запятнать», «запятнать в лоб», «поставить знаки») означал, что человек подвергался позорящему и одновременно метящему наказанию. Знак на лице выделял его, точнее — отделял от честных людей. Если преступника при экзекуции не метили, то тем самым его миловали, облегчали его наказание. Это видно из приговора 29 октября 1701 г. о казни нескольких стрельцов. Об одном из них сказано: «Епишку Маслова, учиня наказанье, бив кнутом, сослать в Сибирь в самые дал[ь]ние города, не пятнав, для того…» — и далее говорится, что Епишку против его желания, насильно, с побоями, втянули в стрелецкий бунт. Именно поэтому его, в отличие от других стрельцов, не «запятнали» (181, 254). В 1733 т. в указе о священниках — ложных доносчиках было сказано, чтобы их наказывать, как и всех ложных доносчиков, кнутом и ссылкой в Сибирь, но, уважая священнический сан, «без вырезания ноздрей» (587-9, 6505).
К болевым наказаниям относится кнутование («бить кнутом», «сечь кнутом»), наказание розгами и шпицрутенами («гонять спиц-рутен» «бегать шпицрутен»), а также морскими кошками, плетью, батогами. В одних приговорах число ударов было указано точно, в других (а таких большинство) писалось обобщенно: «Бить кнутом нещадно» (или «жестоко», «без пощады», «без всякого милосердия», «наижесточайше») или просто: «Бить кнутом». В 1720—1750-х гг. по многим преступлениям, «неважностъ» которых установило следствие, битье кнутом в приговоре заменялось «зачетом» пытки на дыбе во время розыска («вменяя ему оной розыск вместо наказанья» или «по вменении подъемов и пытки в наказанье» — 42-5, 181; см. также: 504, 114; 42-1, 105; 124, 827–828; 501, 348). Всего в 1725–1761 гг. таким образом зачли пытку за наказание 127 преступникам или 8,3 % от общего числа подвергнутых телесным наказаниям (см. Таблицу 1 Приложения). При Екатерине II также засчитывали отсидку в тюрьме: «Вменяя ему столь долговременное под стражею содержание в наказание» (345, 152).
Лишение свободы — весьма частое наказание политических преступников. Почти всегда публичные казни (если они не вели к смерти) сочетались с последующим лишением свободы. В России с давних пор было два способа изолировать преступников: тюрьма и ссылка. Тюремное заключение обозначалось в XVI–XVII вв. глаголом «вкинуть» или «посадить». Впрочем, последним глаголом обозначалась древнейшая казнь — утопление («сажать в воду»). О тех, кого брали к пытке, говорили: «Вынуть из тюрьмы» («Велели его, Ивашка Яковлева, в нашем деле взять и вкинуть в тюрьму, а из тюрьмы выняв, пытать накрепко» — 500, 3; 626-4, 92). Приговоры к длительным срокам тюремного заключения в России XVIII в. — большая редкость (42-1, 69). Специальных тюремных замков для постоянного содержания преступников не строили. В основном тюрьмы того времени играли роль современных изоляторов временного содержания и пересылок Тюрьмами служили монастыри, крепости (в том числе сибирские остроги). В таком остроге сидели по многу лет Санти, Левенвольде и др. В приговоре по делу Лестока в 1748 г. сказано: «Послать его в ссылку в Сибирь, в отдаленные города, а именно в Охотск и велеть его там содержать до кончины живота его под крепким караулом» (760, 57). «Крепкий караул» — эвфемизм тюрьмы в самой ссылке. В приговорах о тюремном заключении упоминаются самые разнообразные сроки заключения: от месяца до пожизненного, создается впечатление, что десять лет — это максимум для «срочных» приговоров.
К заточению в монастырь приговаривала светская власть: «Послать в дальний в Сибирской губернии девичь монастырь и велеть содержать ее в трудех до скончины жизни ее неисходно». Так сказано в приговоре 1732 г. о жонке Аграфене Сергеевой (42-5, 162). Подобных приговоров великое множество. Иногда в приговоре указывалось, что место ссылки должен определить Синод. Отсутствие системы специальных тюрем для постоянного сидения объясняется не только неразвитостью в России пенициарной культуры, но и тем, что в России была одна огромная тюрьма — Сибирь, ссылка в которую на поселение или на каторгу в подавляющем большинстве приговоров и заменяла тюрьму, хотя и в Сибири тюрьмы тоже были.
«Ссылка» — понятие широкое («Удалять куца против воли, в наказание, в опалу» — В. И. Даль). Термином «ссылка» обозначали различные виды физического удаления и изоляции как общего вида наказания. В основе ссылки лежала древнейшая суровая кара — изгнание члена общины за ее пределы, что было тогда равносильно смерти. О ссылке говорится в губном наказе Кирилло-Белозерского монастыря 1549 г. и других подобных актах («Выбита вон из земли», «Выслата из волости вон» — 103-1, 215–216, 104-1, 165 и др.). Ссылка как насильственное удаление, изоляция прочно укоренилась в московский период истории. Ссылку признавали несомненной опалой на протяжении всего XVII в.: «Указал государь… сослать с Москвы в Сибирь, на Пелымь за опалу князь Ивана Хованского с женою и сыном, и с людьми» (515, 48). Ссылаемому подданному запрещалось появляться в столице, «видеть государевы очи». То же значение ссылки, как запрета появляться при дворе, сохранялось и в XVIII в. За связь с П.А. Толстым в 1727 г. Ивана Долгорукого приговорили: «Отлучить от двора и, унизя чином, написать в полевые палки». Отец масона Ивана Лопухина, генерал-поручик Владимир Лопухин, узнав в 1792 г. о ссылке сына в деревню, «огорчился, но по древнему обычаю принял сие без роптания и велел тотчас сыну выполнять настоящее повеление» (633-2, 110).
Рассмотрим все виды ссылки. Как опалу и наказание воспринимали вельможи XVII–XVIII вв. царские указы о назначении воеводой (губернатором, воинским начальником) какого-нибудь забытого Богом Кизляра, Тотьмы, а тем более Селенгинска или Якутска (см. 528, 53, 57–59). Видом ссылки был перевод из московских чинов в провинцию на службу, иногда «в прежних чинех». Так, в 1691 г. боярина Г.А. Козловского приговорили к лишению чести и «боярство отнять и написать з городом по Серпейску» (631, 342). В 1697 г. сосланный в Енисейск по делу Цыклера боярин Ф.М. Пушкин сначала сидел в тюрьме, а потом был записан в городовую службу (655, 4–5). Федор Эверлаков за недоносительство на царевича Алексея в 1718 г. был приговорен к ссылке в Сибирь, где «велено ево написать в службу в дети боярские» (8–1, 22 об.). В 1732 г. в Сибирь прислали украинцев Петра и Якова Мировичей, и «велено оных Мировичей определить в дети боярские сибирские» (8–2, 29). Известны и другие приговоры: «Написать в сибирский гарнизон прапорщиком и оттуда ни под каким видом не отлучать», «В Кольский острог, в стрельцы» (8–1, 32, 59, 141; 600, 130).
К этому же виду наказания за политические преступления следует отнести постоянное или временное понижение в чине без изменения места службы, часто сопряженное с высылкой провинившегося (навечно или на время) из гвардии в полевые полки, часто — в провинцию. В 1718 г. князя Бориса Мещерского за «непристойные слова» перевели на год из гвардейских сержантов в солдаты гвардии (12, 2, см. 14, 6 об.). Такой перевод из гвардии в полевую армию, а тем более в гарнизонные полки (так произошло с Абрамом Ганнибалом в 1728 г.) считался серьезным наказанием. Майор гвардии А.И. Ушаков, будущий начальник Тайной канцелярии, в 1727 г. был наказан тем, что его отправили в Ревель «к другой команде» (633-63, 603). За «необычайное» кричание «Слова и дела» фурьер Измайловского полка Колычов был наказан в 1732 г. по Военному уставу: «Штрафован перед собранием баталиона ношением ружья и написан на два месяца в солдаты» (42-1, 75). Курьер Алексей Сухачев за «непристойные слова» получил плети, и о нем в приговоре 1735 г. сказано: «Написать в напольные полки в солдаты до выслуги». Для провинившихся в должностных и политических преступлениях лейб-комланцах Елизаветы Петровны перевод в армейские полки был обычным делом. Запись в солдаты как наказание стремились усугубить отправкой в действующую армию (если шла война) или в Низовой корпус в Персию. Это был вернейший способ сократить жизнь ссыльного с помощью малярии, скорпионов, змей и тигров Мазандарана (58, 1; 773, 451).
Свои наказания в виде ссылки были и для провинившихся в «продерзостях» духовных особ. Упомянутый выше архимандрит Рувим, тайно служивший по ночам у иконы Богородицы, был приговорен к лишению архимандритского посоха и ссылке «рядовым иеромонахом безысходно» в Александро-Невский монастырь (13, 7). Для высокопоставленных преступников было распространено наказание — ссылка в деревню, как правило, с указанием ограничений в передвижении и сроков: «без выезда», «до указу без съезду», «вечно», «до указу». В одних случаях приговоры о ссылке глухие, в других они определяли судьбу ссыльных достаточно подробно: «Послать в резанские его деревни, в которых ему жить без выезду до указу», «Сослан он, князь Михайло, в Боровскую ево деревню, в которой велено ему жить до указу без съезду».