На другой день, отправляясь в Татарский Кандыз, Чапаев прихватил с собой и Сережу Иштыкова. Они вместе постучались в дом Заглядиных.
Даша с сестренкой Татьяной в это время мастерили кавалерийское седло.
В подвальной комнате было сумрачно и сыро. Пахло кожей. Чапаев разглядел возле замутненного окошечка коренастую девушку с длинными косами и спросил Иштыкова:
— Это и есть шорница Даша Заглядина?
— Она самая.
Девушка не растерялась, глянула на Чапаева задорно:
— А вы, как я вижу, — сказала она улыбчиво, — и есть тот самый храбрый Чапай, который нас, девушек, в свою дивизию не допускает?
— Это смотря каких, — Чапаев с интересом взглянул на бойкую Дашу. — Показывайте, на что горазды, какому ремеслу обучены.
— Смотрите, коли интерес имеете. Все вокруг — наших рук дело.
На скамейке и на столе лежали всевозможные изделия из кожи и бархата: упряжь к хомутам, одноузки, кавалерийские седла, оружейные ремни и револьверные кобуры, потники под седла и даже черная комиссарская кожанка.
— Неужто все сами? — не поверил Чапаев.
— А кто ж еще? У нас батраков не водится. Сами сызмальства в батраках ходим, — ответила Даша.
— Хороши батраки! Вон сколько кожи да бархата!
— Все это мы у помещика забрали, на которого батрачили. Он недавно к Колчаку подался. И уж так спешил, что в усадьбе не только занавески атласные на окнах оставил, но и целый амбар, кожей набитый. Вот мы и пользуемся.
— Кто это — «мы»?
— Я с сестрами. Нас у отца с матерью семеро. И все девки. Отец-то, прямо скажу, всякий раз, когда мама в положении ходила, ожидал мальчика. Чтобы, значит, свой шорный навык в мужские руки передать. А мальчик так и не народился. Вот и пришлось ему нас, девчат, мужскому делу обучать. Недавно осиротели мы, без отца остались. Вот и шорничаем заместо него. Пригодилась отцовская наука.
— Шить-мастерить, вы, женщины, конечно, горазды, — сказал Чапаев. — Но чтобы седла да еще хомуты…
— И на хомуты способные! — решительно ответила Даша. — Вот взгляните.
Она вручила Василию Ивановичу хомут, только что изготовленный собственными руками. Чапаев повертел хомут так и эдак, проверил, туго ли набит соломой. Потом вдруг со всей силой попытался разорвать кожу. Но она не поддалась. Швы были сделаны прочно.
— Добрая работа, — похвалил Чапаев. — Прибереги хомут для Колчака. Мы его непременно в этот хомут загоним!
— У меня к вам, товарищ Чапаев, великая просьба — возьмите меня к себе в дивизию! Сестренки здесь останутся, а я с вами.
— Милости просим! — пригласил Чапаев, и тут взгляд его скользнул по дырявым сапогам Иштыкова. — Но спервоначала самолично убеди меня, на что ты способна. Видишь, какие сапоги у красноармейца Иштыкова — каши просят! А ты залатай так, чтобы они этой каши больше не просили. Сможешь?
На другой день, отправляясь в Татарский Кандыз, Чапаев прихватил с собой и Сережу Иштыкова. Они вместе постучались в дом Заглядиных.
Даша с сестренкой Татьяной в это время мастерили кавалерийское седло.
В подвальной комнате было сумрачно и сыро. Пахло кожей. Чапаев разглядел возле замутненного окошечка коренастую девушку с длинными косами и спросил Иштыкова:
— Это и есть шорница Даша Заглядина?
— Она самая.
Девушка не растерялась, глянула на Чапаева задорно:
— А вы, как я вижу, — сказала она улыбчиво, — и есть тот самый храбрый Чапай, который нас, девушек, в свою дивизию не допускает?
— Это смотря каких, — Чапаев с интересом взглянул на бойкую Дашу. — Показывайте, на что горазды, какому ремеслу обучены.
— Смотрите, коли интерес имеете. Все вокруг — наших рук дело.
На скамейке и на столе лежали всевозможные изделия из кожи и бархата: упряжь к хомутам, одноузки, кавалерийские седла, оружейные ремни и револьверные кобуры, потники под седла и даже черная комиссарская кожанка.
— Неужто все сами? — не поверил Чапаев.
— А кто ж еще? У нас батраков не водится. Сами сызмальства в батраках ходим, — ответила Даша.
— Хороши батраки! Вон сколько кожи да бархата!
— Все это мы у помещика забрали, на которого батрачили. Он недавно к Колчаку подался. И уж так спешил, что в усадьбе не только занавески атласные на окнах оставил, но и целый амбар, кожей набитый. Вот мы и пользуемся.
— Кто это — «мы»?
— Я с сестрами. Нас у отца с матерью семеро. И все девки. Отец-то, прямо скажу, всякий раз, когда мама в положении ходила, ожидал мальчика. Чтобы, значит, свой шорный навык в мужские руки передать. А мальчик так и не народился. Вот и пришлось ему нас, девчат, мужскому делу обучать. Недавно осиротели мы, без отца остались. Вот и шорничаем заместо него. Пригодилась отцовская наука.
— Шить-мастерить, вы, женщины, конечно, горазды, — сказал Чапаев. — Но чтобы седла да еще хомуты…
— И на хомуты способные! — решительно ответила Даша. — Вот взгляните.
Она вручила Василию Ивановичу хомут, только что изготовленный собственными руками. Чапаев повертел хомут так и эдак, проверил, туго ли набит соломой. Потом вдруг со всей силой попытался разорвать кожу. Но она не поддалась. Швы были сделаны прочно.
— Добрая работа, — похвалил Чапаев. — Прибереги хомут для Колчака. Мы его непременно в этот хомут загоним!
— У меня к вам, товарищ Чапаев, великая просьба — возьмите меня к себе в дивизию! Сестренки здесь останутся, а я с вами.
— Милости просим! — пригласил Чапаев, и тут взгляд его скользнул по дырявым сапогам Иштыкова. — Но спервоначала самолично убеди меня, на что ты способна. Видишь, какие сапоги у красноармейца Иштыкова — каши просят! А ты залатай так, чтобы они этой каши больше не просили. Сможешь?