— Это проще пареной репы, я подделаю, — вызвался Прийма.
Затем встал вопрос, какое подразделение можно использовать в операции по аресту штаба, членов Совета и анархистов-активистов.
— Я думаю, роту Шнайдера, — сказал Волох.
Письмо из Гуляйполя застало Нестора на перроне Цареконстантиновки: «Дорогой Нестор Иванович. В ночь под 16 апреля отряд анархистов ложным распоряжением за твоей подписью был отозван из-под Чаплина и в дороге разоружён. В Гуляйполе все наши товарищи, члены ревкома и Совета арестованы. Сидят в ожидании выдачи их немцам и гайдамакам для казни. Изменой руководят Волох, Волков и Соловей. Неизменно твой Б. Веретельников».
— Саша, — обернулся Махно к Лепетченко, — в Гуляйполе измена. Скачи немедленно в коммуну, пусть снимаются и уходят на Таганрог, я их там найду. Если удастся проникнуть в Гуляйполе, постарайся поднять народ и освободить наших. Пусть немедленно уходят к красному фронту. Предупреди и Саву, моего брата, если немцы придут, ему не поздоровится.
В это время на первый путь прибыл поезд, на подножке вагона первого класса стояла Мария Никифорова в своей неизменной кубанке, в казачьих штанах с лампасами и до блеска начищенных храмовых сапогах. Помахала Махно рукой:
— С революционным приветом, товарищ Нестор.
Поезд ещё двигался, когда она соскочила с подножки и направилась к Махно, придерживая левой рукой рукоять сабли. Справа в деревянной кобуре болтался маузер.
— В чём дело, Нестор? Чем огорчён?
— Вот, прочитай, — подал письмо Махно.
Мария быстро пробежала глазами текст, зло прищурилась.
— Повесим всех троих. Надо освобождать товарищей.
— С кем? С твоей братвой?
— Почему? Привлечём ещё кого-нибудь. Идём на телеграф.
Войдя к телеграфисту, сразу побледневшему при виде грозной Марии, Никифорова скомандовала:
— Найди мне Полупанова.
— А где он?
— Где-то под Мариуполем.
Телеграфист застучал ключом. Никифорова вытащила серебряный портсигар, щёлкнула замком, открывая его.
— Закуривай, Нестор Иванович.
— Да я... — заколебался расстроенный Махно.
— Закуривай, закуривай. Какой же ты мужик?
— Это проще пареной репы, я подделаю, — вызвался Прийма.
Затем встал вопрос, какое подразделение можно использовать в операции по аресту штаба, членов Совета и анархистов-активистов.
— Я думаю, роту Шнайдера, — сказал Волох.
Письмо из Гуляйполя застало Нестора на перроне Цареконстантиновки: «Дорогой Нестор Иванович. В ночь под 16 апреля отряд анархистов ложным распоряжением за твоей подписью был отозван из-под Чаплина и в дороге разоружён. В Гуляйполе все наши товарищи, члены ревкома и Совета арестованы. Сидят в ожидании выдачи их немцам и гайдамакам для казни. Изменой руководят Волох, Волков и Соловей. Неизменно твой Б. Веретельников».
— Саша, — обернулся Махно к Лепетченко, — в Гуляйполе измена. Скачи немедленно в коммуну, пусть снимаются и уходят на Таганрог, я их там найду. Если удастся проникнуть в Гуляйполе, постарайся поднять народ и освободить наших. Пусть немедленно уходят к красному фронту. Предупреди и Саву, моего брата, если немцы придут, ему не поздоровится.
В это время на первый путь прибыл поезд, на подножке вагона первого класса стояла Мария Никифорова в своей неизменной кубанке, в казачьих штанах с лампасами и до блеска начищенных храмовых сапогах. Помахала Махно рукой:
— С революционным приветом, товарищ Нестор.
Поезд ещё двигался, когда она соскочила с подножки и направилась к Махно, придерживая левой рукой рукоять сабли. Справа в деревянной кобуре болтался маузер.
— В чём дело, Нестор? Чем огорчён?
— Вот, прочитай, — подал письмо Махно.
Мария быстро пробежала глазами текст, зло прищурилась.
— Повесим всех троих. Надо освобождать товарищей.
— С кем? С твоей братвой?
— Почему? Привлечём ещё кого-нибудь. Идём на телеграф.
Войдя к телеграфисту, сразу побледневшему при виде грозной Марии, Никифорова скомандовала:
— Найди мне Полупанова.
— А где он?
— Где-то под Мариуполем.
Телеграфист застучал ключом. Никифорова вытащила серебряный портсигар, щёлкнула замком, открывая его.
— Закуривай, Нестор Иванович.
— Да я... — заколебался расстроенный Махно.
— Закуривай, закуривай. Какой же ты мужик?