И только когда отец Леонтий вышел, я понял, что он хотел меня отблагодарить. И конечно же, такой обычай завел Сычов.
Я заглянул к Ксении Филипповне. Уж больно заинтересовал меня священник. Главное, молодой.
— Как отец Леонтий к нам приехал — а это было два года назад, — многие девки на него таращились. А ты не красней. Ваше дело молодое. Хуже, когда этого нет… Так вот, бабки наши шушукаться стали: нехорошо, мол, молодой поп, а попадьи нет, никак крутит со станичными молодками? Потом Оля Лопатина приехала. Из себя невидная — тише воды, ниже травы. А святого отца в месяц к рукам прибрала… На завалинках опять гутарят: «Не мог, говорят, нашу взять. Приезжую кралю выбрал!» Не угодил, стало быть, и тут… Но живут ничего.
Потом пришла Ледешко. Когда она уселась на стул, так же уверенно и основательно, как при первом посещении, я молча подал ей справку, полученную от Крайновой, о том, что та сдала свою бедовую Бабочку на заготпункт. Истица недовольно засопела.
— Ну и что? — спросила она, сощурив глаза.
— Как видите, корова, нанесшая вам урон, понесла тяжкое наказание, — усмехнулся я.
— Точно?
— Точно.
Поразмыслив, Ледешко сердито бросила:
— Давай назад заявление.
И уже в дверях сказала:
— Это Крайниха назло мне сдала свою Бабочку.
А когда я уже садился на мотоцикл, чтобы ехать в Краснопартизанск, подошел Коля Катаев.
— Я к тебе вот зачем… в двух словах, не задержу. Говорят, ты гитарой балуешься?
Я действительно привез с собой гитару. И когда по вечерам иной раз становится особенно одиноко, легонько напеваю, подыгрывая себе.
— Надеюсь, никто не жалуется?
— Жалуются.
— Кто?
— Девчата… — Он подмигнул.
— Учту. — Я щелкнул зажиганием.
— Значит, договорились. Сегодня вечером — в клуб. — Он поглядел на меня. — При другом наряде, конечно.
— С гитарой, что ли?
И только когда отец Леонтий вышел, я понял, что он хотел меня отблагодарить. И конечно же, такой обычай завел Сычов.
Я заглянул к Ксении Филипповне. Уж больно заинтересовал меня священник. Главное, молодой.
— Как отец Леонтий к нам приехал — а это было два года назад, — многие девки на него таращились. А ты не красней. Ваше дело молодое. Хуже, когда этого нет… Так вот, бабки наши шушукаться стали: нехорошо, мол, молодой поп, а попадьи нет, никак крутит со станичными молодками? Потом Оля Лопатина приехала. Из себя невидная — тише воды, ниже травы. А святого отца в месяц к рукам прибрала… На завалинках опять гутарят: «Не мог, говорят, нашу взять. Приезжую кралю выбрал!» Не угодил, стало быть, и тут… Но живут ничего.
Потом пришла Ледешко. Когда она уселась на стул, так же уверенно и основательно, как при первом посещении, я молча подал ей справку, полученную от Крайновой, о том, что та сдала свою бедовую Бабочку на заготпункт. Истица недовольно засопела.
— Ну и что? — спросила она, сощурив глаза.
— Как видите, корова, нанесшая вам урон, понесла тяжкое наказание, — усмехнулся я.
— Точно?
— Точно.
Поразмыслив, Ледешко сердито бросила:
— Давай назад заявление.
И уже в дверях сказала:
— Это Крайниха назло мне сдала свою Бабочку.
А когда я уже садился на мотоцикл, чтобы ехать в Краснопартизанск, подошел Коля Катаев.
— Я к тебе вот зачем… в двух словах, не задержу. Говорят, ты гитарой балуешься?
Я действительно привез с собой гитару. И когда по вечерам иной раз становится особенно одиноко, легонько напеваю, подыгрывая себе.
— Надеюсь, никто не жалуется?
— Жалуются.
— Кто?
— Девчата… — Он подмигнул.
— Учту. — Я щелкнул зажиганием.
— Значит, договорились. Сегодня вечером — в клуб. — Он поглядел на меня. — При другом наряде, конечно.
— С гитарой, что ли?