За полуночь приехал Михаил Иларионович. Все спали, кроме Катерины Григорьевны.
Она помогла распрячь коня, повесила на изгороди сбрую и, когда Савин, по обыкновению, присел на крыльцо, устроилась рядом. Спросила:
— Румянцева с Куровским не встретил?
— Как же. В Чурове. При грозе и молниях.
— И в район успел? Значит, они там приветили тебя?
— Ничего. Поговорили всласть.
— То-то ты опять взвинченный. Вон и щеки до сих пор красные. Расстроили тебя?
— Еще бы! Что с Румянцевым творится, понять не могу. Чем хуже дело в районе, тем чаще его заносит. Готов личную жизнь каждого под контролем держать, скоро в баню по его команде ходить будем, укажет, когда можно и когда нельзя. Дался ему ваш выходной! Мы с Дьяконовым уговаривали и по-хорошему, и криком на крик. Насилу отбились. Ну, а что нервы, так это не в счет.
— К Глебову почему не сходили? Он приехал?
— Нет. Звонил в райком, сказал, что задержится. Тоже, наверное, не сладко после того, что учинил с посредниками. И в области очень разные люди. Одни могут понять. Другие готовы круто обойтись, коль шлея под хвост. В ихнем высоком положении да по нынешним неладным делам только и остается искать, кого бы виновником объявить, да построже, построже… Престиж, этот новый двигатель прогресса. Сказано — сделай, а будет польза или не будет — дело не твое. Приказано — исполни. И доложи. Вот и Румянцев. Приказал объявить ударный месячник, значит, работай, ни о чем больше не думай. А тут, видишь ли, по грибы отправились. Как и почему они свои дни спланировали, его не интересует. Приказ нарушен — вот что главное.
— Наказали вас?
— Сразу на исполком. Мне — выговор за непослушание. Сергею Ивановичу — за слабую воспитательную работу. Уполномоченного нам подсунули для подмоги, раз мы послабление прощаем. И смешно, и грустно.
— Чего смешного-то!
— Именно смешно. Завтра выйдет газета с решением исполкома, а в той же газете сводка о заготовке кормов. Мы там едва ли не на первом месте по району. Кто-то не заметит, а кто-то и посмеется. Ладно, не первый раз. Как-нибудь переживем. Значит, грибов наварили? Митя сам разрешил?
— Сам, сам. Только он не пошел. Как завалился спать, так и не выходил из дому.
— С Архипом они сошлись? Работа у нашего зятька получается?
— Не могу сказать. Не знаю. Замкнулся Архип. Злой какой-то.
— Чем недоволен?
— Думаю, по водке томится. А тут еще-Зина с ним не больно ласкова. — Катерина Григорьевна оглянулась на дверь и, понизив голос, рассказала об оранжевом огнетушителе.
Савин хмыкнул. Покачал головой. И рассмеялся, представив себе переживания мужика.
— Ты ей подскажи, нельзя так круто. К ужину рюмочку надо поставить, чтобы не мучился. Постепенно, глядишь, и отвыкнет. А то ведь сбежит, не догонишь. Это такая болезнь.
Катерина Григорьевна вздохнула и еще тише сказала:
За полуночь приехал Михаил Иларионович. Все спали, кроме Катерины Григорьевны.
Она помогла распрячь коня, повесила на изгороди сбрую и, когда Савин, по обыкновению, присел на крыльцо, устроилась рядом. Спросила:
— Румянцева с Куровским не встретил?
— Как же. В Чурове. При грозе и молниях.
— И в район успел? Значит, они там приветили тебя?
— Ничего. Поговорили всласть.
— То-то ты опять взвинченный. Вон и щеки до сих пор красные. Расстроили тебя?
— Еще бы! Что с Румянцевым творится, понять не могу. Чем хуже дело в районе, тем чаще его заносит. Готов личную жизнь каждого под контролем держать, скоро в баню по его команде ходить будем, укажет, когда можно и когда нельзя. Дался ему ваш выходной! Мы с Дьяконовым уговаривали и по-хорошему, и криком на крик. Насилу отбились. Ну, а что нервы, так это не в счет.
— К Глебову почему не сходили? Он приехал?
— Нет. Звонил в райком, сказал, что задержится. Тоже, наверное, не сладко после того, что учинил с посредниками. И в области очень разные люди. Одни могут понять. Другие готовы круто обойтись, коль шлея под хвост. В ихнем высоком положении да по нынешним неладным делам только и остается искать, кого бы виновником объявить, да построже, построже… Престиж, этот новый двигатель прогресса. Сказано — сделай, а будет польза или не будет — дело не твое. Приказано — исполни. И доложи. Вот и Румянцев. Приказал объявить ударный месячник, значит, работай, ни о чем больше не думай. А тут, видишь ли, по грибы отправились. Как и почему они свои дни спланировали, его не интересует. Приказ нарушен — вот что главное.
— Наказали вас?
— Сразу на исполком. Мне — выговор за непослушание. Сергею Ивановичу — за слабую воспитательную работу. Уполномоченного нам подсунули для подмоги, раз мы послабление прощаем. И смешно, и грустно.
— Чего смешного-то!
— Именно смешно. Завтра выйдет газета с решением исполкома, а в той же газете сводка о заготовке кормов. Мы там едва ли не на первом месте по району. Кто-то не заметит, а кто-то и посмеется. Ладно, не первый раз. Как-нибудь переживем. Значит, грибов наварили? Митя сам разрешил?
— Сам, сам. Только он не пошел. Как завалился спать, так и не выходил из дому.
— С Архипом они сошлись? Работа у нашего зятька получается?
— Не могу сказать. Не знаю. Замкнулся Архип. Злой какой-то.
— Чем недоволен?
— Думаю, по водке томится. А тут еще-Зина с ним не больно ласкова. — Катерина Григорьевна оглянулась на дверь и, понизив голос, рассказала об оранжевом огнетушителе.
Савин хмыкнул. Покачал головой. И рассмеялся, представив себе переживания мужика.
— Ты ей подскажи, нельзя так круто. К ужину рюмочку надо поставить, чтобы не мучился. Постепенно, глядишь, и отвыкнет. А то ведь сбежит, не догонишь. Это такая болезнь.
Катерина Григорьевна вздохнула и еще тише сказала: