Новый царь ознаменовал милостями начало своего правления и возвратил из заточения большую часть бояр, сосланных Годуновым. Он усердно принялся за государственные дела, причем во многих случаях обнаружил свою находчивость и добродушие. Со свойственной ему живостью самозванец составлял обширные планы и задумывал разные преобразования, но его погубила легкомысленная самоуверенность, презрение к старым русским обычаям, дружба с поляками и иезуитами. К великому неудовольствию народа и духовенства, царь вступил в брак с католичкою Мариною Мнишек, которая приехала в Москву в сопровождении многочисленной и отлично вооруженной польской свиты; гордые, неосторожные шляхтичи своим буйным поведением не замедлили возбудить против себя сильную ненависть в московских жителях. Бояре между тем втайне начали распускать слухи о самозванстве царя. Против него составился обширный заговор, во главе которого стал князь Василий Иванович Шуйский, незадолго пред тем осужденный на смерть и получивший прощение уже на месте казни.
Царствование первого Лжедимитрия продолжалось не более одиннадцати месяцев. 17 мая 1606 года рано утром в Москве зазвонили в набат, и Шуйский с боярами, предводительствуя большою толпою народа, ступил в Кремль. Первою жертвою заговорщиков пал любимец царя Петр Басманов; вслед за тем иностранные телохранители были обезоружены, а сам Лжедимитрий, спасаясь от своих преследователей, прыгнул из окна и сломал себе ногу. Караульные стрельцы окружили его и хотели защищать, но, когда бояре пригрозили им разорить Стрелецкую слободу, они оробели; в то же время один из бояр, принес известие, что инокиня Марфа отрекается от самозванца и сознается в обмане. Тогда стрельцы расступились, Лжедимитрий немедленно был застрелен, и труп его подвергся поруганию. Между тем неразумная чернь бросилась на квартиры поляков и, как говорят, истребила их в тот день более тысячи человек. Царем объявлен Шуйский, а место патриарха занял казанский митрополит Гермоген, ревностный защитник православия и муж непреклонного, твердого характера.
Возведенный на престол толпою своих приверженцев, а не великою земскою думой, Шуйский сделал многие уступки боярам и дал клятву не предпринимать ничего важного без их совета; это обязательство ограничило его самодержавную власть и произвело в народе неблагоприятное впечатление. Скупой, нерешительный и неискусный в управлении государством, он скоро заслужил общее нерасположение. Уже в следующем году распространился слух, будто бы Лжедимитрий спасся от смерти и опять нашел убежище в Литве. Василий велел торжественно перенести из Углича в Москву мощи убитого царевича, но эта мера мало подействовала. Народ, всегда склонный верить всему чудесному, начал волноваться и обнаружил сильное недоверие к Шуйскому, который уже не раз кривил душою по поводу смерти маленького Димитрия.
Первое восстание в пользу мнимоспасенного царевича произошло опять в Северской Украине, которую на этот раз возмутил путивльский воевода князь Шаховской. Одним из начальников восстания явился Иван Болотников, человек отважный и даровитый, бывший прежде холопом, а в то время только что воротившийся из татарского плена. Он набрал войско из казаков, беглых крестьян и холопов, разбил царских воевод и подступил к Москве. С ним соединились рязанские мятежники под начальством дворян Прокопия Ляпунова и Сунбулова. Но Ляпунов и Сунбулов скоро помирились с царем и получили награды, а Болотников, побежденный царским племянником Михаилом Скопиным, заперся в Туле вместе с князем Шаховским и одним казацким самозванцем, который назвал себя сыном Феодора Иоанновича Петром. Шуйский собрал многочисленное войско и лично осадил Тулу. Осажденные защищались отчаянно. Царь по совету одного боярского сына велел запрудить реку Упу, вода затопила окрестности Тулы и проникла в самый город. Угрожаемые голодною смертью мятежники сдались. Болотников явился в царский стан, положил саблю на шею и сказал, что царь, если хочет, пусть велит отсечь ему голову, но что если он получит пощаду, то будет царю самым верным слугою. Болотников и Лжепетр подверглись казни, а главный зачинщик Северского восстания Шаховской как боярин был только сослан. Царь после того воротился в Москву торжествовать свою победу. События показали, что это торжество было слишком поспешное.
В Стародубе Северском явился человек, который принял на себя имя убитого Лжедимитрия. Происхождение его до сих пор остается довольно загадочным (по некоторым известиям, родом из Белоруссии, крещеный еврей по имени Богданко, бывший письмоводителем у первого Лжедимитрия). Под его знаменами скоро собрались северские мятежники; многие литовские и западнорусские паны явились к нему на помощь со своими дружинами, не замедлили прийти и казаки. Гетманом своим, т. е. главным начальником войска, поляки выбрали пана Рожинского. Лжедимитрий II двинулся к столице и в 12 верстах от нее расположился станом в селе Тушине, откуда и получил прозвание «тушинского вора». Несчастная Марина Мнишек, возвращаясь в Польшу из московского плена, была перехвачена на дороге и признала «тушинского вора» своим мужем. Между тем как самозванец и Рожинский старались овладеть Москвою, самые знаменитые из литовских наездников, Ян Сапега и Лисовский, занялись осадою Троицкой лавры в надежде воспользоваться ее прославленными богатствами, но монахи с несколькими сотнями стрельцов целые 16 месяцев оборонялись от неприятелей и успели отстоять крепкую лавру. В то же время отряды тушинцев рассеялись по московским областям, жгли, грабили их, и города один за другим переходили на сторону самозванца.
Тушинский лагерь скоро превратился в целый город, сюда приехали многие купцы с товарами из городов, признавших Лжедимитрия; потянулись к Тушину обозы, и осаждающие во всем имели изобилие. Между тем в самой Москве нельзя было положиться на верность ратных людей; здесь нашлось даже много таких, которые ради жалованья или высшего титула переходили на службу в Тушинский лагерь, а потом возвращались к царю Василию с изъявлением мнимого раскаяния и не стыдились по нескольку раз повторять эту измену (они получили название «перелетов»).
Когда в осажденной Москве обнаружился недостаток съестных припасов, многие недовольные из служилых людей пытались свергнуть Шуйского. Они собрались в Кремле, вывели из Успенского собора патриарха Гермогена и начали кричать, что Шуйский избран незаконно, потому что его избрала одна Москва, без ведома других городов. Патриарх увещевал их и сказал, между прочим: «Дотоле ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и никакие города Москве не указывали, а указывала Москва всем городам». Заговорщики бросились во дворец. Но царь, видя, что бояре и московские жители остаются спокойны, с твердостью сказал мятежникам, что они могут его убить, но свести с престола без согласия бояр и всей земли не могут. Тогда заговорщики ушли в Тушино.
В таком критическом положении Шуйский решился искать иноземной помощи и послал своего племянника Скопина в Новгород для переговоров со шведами. Король шведский Карл IX был врагом поляков и опасался их владычества в России, поэтому он охотно подал помощь Шуйскому. Наемный шведский отряд в 5000 человек под начальством генерала Делагарди соединился со Скопиным, который повел из Новгорода ополчение, набранное в северо-западных русских областях. Вскоре дела приняли оборот, благоприятный для Шуйского: отпавшие города начали признавать его царем, а попытки тушинцев остановить движение в Москве северо-западной рати окончились неудачей, особенно замечательно поражение, которое Скопин нанес Сапеге под Колязиным монастырем. Столица оживилась надеждой на близкое освобождение от осады, этому освобождению помог сам польский король.
Узнав о союзе Шуйского с Карлом IX, Сигизмунд III вторгнулся в московские пределы и осадил Смоленск. В Тушино приехали послы от Сигизмунда, они пригласили поляков оставить самозванца и соединиться с королевским войском. В лагере произошло волнение. «Тушинский вор», не считая себя безопасным посреди буйных, презрительно обращавшихся с ним шляхтичей, в крестьянском платье убежал из лагеря и нашел радушный прием в Калуге; вслед за ним ускакала и Марина, переодетая гусаром. Тогда Российский зажег лагерь и удалился с поляками на запад, а казаки и часть русских изменников опять пристали к самозванцу. Михаил Скопин-Шуйский теперь беспрепятственно вступил в столицу, и москвитяне с восторгом приветствовали его как своего освободителя.
В эту печальную эпоху юноша Скопин обнаружил многие прекрасные качества и приобрел любовь народа, который не скрывал своей надежды видеть его на престоле по смерти бездетного Василия. Еще во время похода к Москве пылкий Ляпунов со своими рязанцами предложил корону Михаилу, но последний с негодованием отверг такое предложение. Недоброжелатели его поспешили воспользоваться этим обстоятельством, и дядя начал подозрительно смотреть на племянника. К тому же родной брат царя, Димитрий Шуйский, возненавидел Скопина как своего счастливого соперника, потому что сам питал надежду после Василия наследовать московский престол. Скопин начал готовиться к новому походу против поляков под Смоленск; друг его Делагарди советовал спешить, потому что слышал о кознях бояр, враждебных Михаилу. Но приготовления замедлились, и однажды на крестинном пиру у князя Воротынского Скопин занемог кровотечением из носа, а спустя несколько дней он уже скончался. Народ приписал внезапную смерть своего любимца отравленной чаше, которую будто бы поднесла ему жена Димитрия Шуйского. Царское войско, отправленное к Смоленску под начальством неискусного Димитрия, потерпело решительное поражение от гетмана Жолкевского при деревне Клушино. Тогда Захарий Ляпунов (брат Прокопия) возмутил москвитян против Василия: его низвергли с престола и насильно постригли в монахи (1610).
Управление государством перешло в руки Верховной думы, состоявшей из семи знатнейших бояр (семибоярщина), между которыми первое место занимал князь Мстиславский. Немедленно поднялся вопрос об избрании царя, но тут обнаружилось сильное разногласие: многие держались «тушинского вора»; патриарх Гермоген требовал, чтоб царь был выбран из русских вельмож, а бояре, составлявшие думу, пожелали возвести на престол Сигизмундова сына Владислава. Когда гетман Жолкевский по дошел к Москве, партия польского принца одержала верх; бояре вступили с гетманом в переговоры и согласились присягнуть Владиславу, однако с тем условием, чтобы он принял православие, а царская власть была бы ограничена Боярскою думой и влиянием высшего духовенства. Для окончательных переговоров отправилось к Сигизмунду торжественное посольство, во главе которого находились князь Василий Васильевич Голицын и митрополит ростовский Филарет (бывший боярин Феодор Никитич Романов). Вслед за тем по приглашению самих бояр Жолкевский ввел в столицу польское войско. Он был человек умный, ловкий, устранял враждебные столкновения поляков с москвитянами и даже умел заслужить доверенность Гермогена. Но когда гетман узнал, что король не соглашается отпустить сына и желает московской короны для себя, то поспешил уехать под Смоленск, поручив начальство над польским гарнизоном в Москве пану Гонсевскому.
Между тем в королевском лагере русское посольство вело бесполезные переговоры с польскими панами; последние прежде всего требовали сдачи Смоленска, но послы отказывали и вообще твердо стояли на своих условиях. Наскучив непреклонностью послов, Сигизмунд отправил их пленниками в Польшу; туда же отвезли и бывшего царя Василия Шуйского с братьями. Тушинский Лжедимитрий около того времени пал от руки одного из своих приближенных (крещеного татарина Урусова). Смерть его развязала руки тем противникам польской партии, которые только из страха к самозванцу соглашались признать царем Владислава; к тому же весть о замыслах Сигизмунда, известного своею приверженностью к католицизму, возбуждала в Москве общий ропот. Гермоген начал рассылать по городам грамоты, призывая народ вооружиться на защиту православия. Тогда в областях поднялись служилые люди, и дружины 25 городов двинулись к Москве под начальством Прокопия Ляпунова; с ним соединились бывшие прежде в службе у «тушинского вора» казацкие отряды, предводимые Трубецким, Заруцким, Просовецким и другими атаманами.
Прежде нежели подоспело это ополчение, москвитяне уже завязали битву и начали теснить поляков. Неприятели спаслись тем, что зажгли город в разных местах, и пожар обратил в пепел почти всю Москву, уцелели только Кремль и Китай-город, в которых крепко засел польский гарнизон и мужественно выдерживал осаду русского ополчения, подступившего в числе около 100 000 человек. Начальство над русским войском и управление государственными делами по общему приговору вручено было трем вождям: князю Димитрию Трубецкому, Ивану Заруцкому и думному дворянину Прокопию Ляпунову. Но между предводителями скоро обнаружились сильная ненависть и распря. Ляпунов, человек весьма даровитый и энергичный, возбудил против себя неудовольствие своей гордостью и неуступчивостью; особенно ненавистен он сделался казакам, которых преследовал за убийства и грабежи. Этой ненавистью воспользовался Гонсевский и переслал в казацкий стан подложную грамоту, написанную от имени Ляпунова и заключавшую в себе приказ истреблять казаков. По своему обычаю, казаки собрались в круг, призвали Ляпунова и, когда он в суровых выражениях стал отрекаться от грамоты, изрубили его саблями.
Со смертью главного вождя ополчение расстроилось; многие дворяне разъехались по домам, а казаки хотя и продолжали осаду, но занялись преимущественно грабежом соседних областей. Между тем Смоленск был взят Сигизмундом, некоторые области признали царем сына Марины Мнишек, во Пскове явился третий Лжедимитрий (какой-то дьякон Исидор), а Новгород захвачен шведами.
В смутную эпоху проявилась некоторая разрозненность областей, из которых составилось Московское государство. Когда Москва была занята поляками, унижена и обессилена, в областях, еще помнивших о прежней самостоятельности и предоставленных теперь самим себе, пробудилась сильная политическая деятельность. Снова обнаружили себя древние вечевые общины и удельные княжества: Владимир, Новгород, Псков, Рязань, Вятка и др. По всем главным городам открылись шумные веча; горожане и соседние крестьяне собираются на площадях для земских советов, города посылают друг к другу гонцов с грамотами, которые читают всенародно. В этих грамотах они приглашают друг друга в случае опасности действовать единодушно, просят о присылке ратных людей и денег. Но единодушия было мало. Тогда вспомнилась старая взаимная вражда некоторых областей и неприязнь простых людей к высшим, богатым классам, особенно к московскому боярству. Еще с большею силою нелюбовь к Москве выразилась в восточных областях, составлявших некогда Казанское и Сибирское царства. Восточные инородцы (татары, черемисы, мордва) во многих местах открыто восставали, убивали в своем краю русских поселенцев и грабили соседние русские земли.
Когда движение рязанских и северских городов под начальством Ляпунова окончилось неудачею, опасность чужеземного польского ига, преданность православию и нелюбовь к латинской вере (угрожавшей вместе с польским игом) пробудили в народе потребность более единодушного действия и не допустили до окончательного разъединения. Православное духовенство и важнейшие монастыри (которые в то же время были и крепости) явились сильною опорою для поддержания единства и для спасения Московского государства. В особенности Троицкая лавра обнаружила в это бедственное время необыкновенную деятельность. Архимандрит лавры Дионисий с троицкой братией всеми силами старался поддержать упавший дух народа и неутомимо рассылал увещательные грамоты по областям, призывая ратных людей на защиту православной веры и отечества. Грамоты эти передавались из города в город и возбуждали в народе сильное воодушевление, особенно в северо-восточных городах России, которые менее других пострадали от польских и казацких шаек. По голосу нижегородского гражданина Козьмы Минина там собралось новое ополчение; начальство над ним принял князь Пожарский.
В октябре 1611 года одна из троицких грамот явилась в Нижнем Новгороде. Протопоп прочел ее в соборной церкви пред всем народом; слушая ее, народ пришел в умиление. Тогда земский староста Козьма Минин Сухорукий (промышлявший мясной торговлей) начал уговаривать сограждан вступиться за православную веру и помочь Московскому государству. «Не пожалеем ничего, — говорил он, — продадим дома свои, заложим жен и детей и соберем казну на жалованье ратным людям». Речи его понравились нижегородцам, и они начали готовить ополчение. Но прежде всего надобно было найти искусного воеводу; Минин указал на князя Дмитрия Михайловича Пожарского, который в то время жил в своем поместье Суздальского уезда и лечился там от ран, полученных им в битвах с поляками. Пожарский согласился на просьбу нижегородцев, но потребовал, чтобы они выбрали достойного человека заведовать общественной казной, и в свою очередь указал на Минина, который и был действительно выбран.
Как скоро разнеслась весть о движении в Нижнем Новгороде, со всех сторон стали сходиться служилые люди, т. е. дворяне и дети боярские; многие города присылали и ратников, и деньги; составилось многочисленное ополчение, которое наконец двинулось на освобождение столицы. Поход Пожарского встревожил находившихся в Москве поляков и русских изменников. Последние потребовали от патриарха Гермогена, чтобы он уговорил нижегородское ополчение воротиться назад. Гермоген отвечал благословением русской рати и проклятием изменников. Тогда оскорбленные враги, как говорят, уморили старца голодом. Казаки, оставшиеся под Москвою и успевшие уже присягнуть псковскому Лжедимитрию, сделали несколько попыток открытою силою помешать походу восточного ополчения. Когда же эти попытки не удались, Заруцкий подослал убийц, и в Ярославле, где Пожарский некоторое время промедлил с главным войском, один казак хотел ударить князя ножом, но промахнулся и ранил другого. Заруцкий после того удалился со своими шайками на юго-восток.
Под стенами Москвы Пожарский вступил в битву с гетманом Ходкевичем, который привел значительные подкрепления польскому гарнизону. Целые три дня возобновлялось упорное сражение. Казаки Трубецкого отказались соединиться с нижегородским ополчением, но в решительную минуту троицкий келарь Авраамий Палицын уговорил их помочь русским; тогда Ходкевич был отбит и ушел от Москвы. Затем последовала осада польского гарнизона, который заперся в Кремле под начальством полковника Струся. Страшный голод заставил наконец поляков сдаться. Король Сигизмунд, шедший к ним на помощь, дорогою узнал об этой сдаче и воротился назад.
Так религиозным одушевлением русского народа и усилиями северо-восточного населения государство было спасено от внешних врагов. Оставалось теперь избранием царя положить конец тягостному для всех безначалию. Для этого в Москву собрались выборные люди от разных сословий со всего государства на Великую земскую думу. После трехдневного поста и молебствий приступили к совещаниям. Вначале обнаружились разногласия и происки партий. Наконец все партии примирились на одном имени: 21 февраля 1613 года единодушный выбор народа пал на шестнадцатилетнего Михаила Феодоровича Романова. Во время пребывания поляков в Москве он находился в их руках и переносил с ними все бедствия осады от нижегородского ополчения. После своего освобождения Михаил опять поселился со своею матерью, инокинею Марфою, в костромском Ипатьевском монастыре, между тем как отец его, митрополит Филарет, томился в плену у поляков. В Кострому прибыли послы из столицы и объявили Марфе решение Земского собора. Мать сначала не соглашалась отпустить сына в Москву, ссылаясь на его молодость, крайне расстроенное состояние государства и на измены русских людей своим последним государям. Но послы и духовенство упросили наконец Марфу благословить Михаила на царство. (Исторически достоверно предание о подвиге Ивана Сусанина, пожертвовавшего своею жизнью для спасения Михаила от искавшей его польской шайки.)
вошедшие в состав Польско-Литовского государства, распались на следующие области.
На севере, в бассейне Верхнего Днепра, Верхнего Немана и Западной Двины лежала Белая Русь (древние княжества Полоцкое, Минское и часть Смоленского); южная половина русского Приднепровья получила название Украины или Малой Руси (княжества Киевское, Черниговское и часть Северского). Потом следуют: Полесье — вдоль реки Припяти, Волынь — по рекам Стыри и Горыни, Подолия — по Верхнему Бугу, а далее к западу — Червонная Русь, или Галиция. Восточные уделы настоящей Гродненской губернии и соседние Минской носили название Черной Руси, а западная часть Гродненской называлась Подляхией (страна древних ятвягов).
Новый царь ознаменовал милостями начало своего правления и возвратил из заточения большую часть бояр, сосланных Годуновым. Он усердно принялся за государственные дела, причем во многих случаях обнаружил свою находчивость и добродушие. Со свойственной ему живостью самозванец составлял обширные планы и задумывал разные преобразования, но его погубила легкомысленная самоуверенность, презрение к старым русским обычаям, дружба с поляками и иезуитами. К великому неудовольствию народа и духовенства, царь вступил в брак с католичкою Мариною Мнишек, которая приехала в Москву в сопровождении многочисленной и отлично вооруженной польской свиты; гордые, неосторожные шляхтичи своим буйным поведением не замедлили возбудить против себя сильную ненависть в московских жителях. Бояре между тем втайне начали распускать слухи о самозванстве царя. Против него составился обширный заговор, во главе которого стал князь Василий Иванович Шуйский, незадолго пред тем осужденный на смерть и получивший прощение уже на месте казни.
Царствование первого Лжедимитрия продолжалось не более одиннадцати месяцев. 17 мая 1606 года рано утром в Москве зазвонили в набат, и Шуйский с боярами, предводительствуя большою толпою народа, ступил в Кремль. Первою жертвою заговорщиков пал любимец царя Петр Басманов; вслед за тем иностранные телохранители были обезоружены, а сам Лжедимитрий, спасаясь от своих преследователей, прыгнул из окна и сломал себе ногу. Караульные стрельцы окружили его и хотели защищать, но, когда бояре пригрозили им разорить Стрелецкую слободу, они оробели; в то же время один из бояр, принес известие, что инокиня Марфа отрекается от самозванца и сознается в обмане. Тогда стрельцы расступились, Лжедимитрий немедленно был застрелен, и труп его подвергся поруганию. Между тем неразумная чернь бросилась на квартиры поляков и, как говорят, истребила их в тот день более тысячи человек. Царем объявлен Шуйский, а место патриарха занял казанский митрополит Гермоген, ревностный защитник православия и муж непреклонного, твердого характера.
Возведенный на престол толпою своих приверженцев, а не великою земскою думой, Шуйский сделал многие уступки боярам и дал клятву не предпринимать ничего важного без их совета; это обязательство ограничило его самодержавную власть и произвело в народе неблагоприятное впечатление. Скупой, нерешительный и неискусный в управлении государством, он скоро заслужил общее нерасположение. Уже в следующем году распространился слух, будто бы Лжедимитрий спасся от смерти и опять нашел убежище в Литве. Василий велел торжественно перенести из Углича в Москву мощи убитого царевича, но эта мера мало подействовала. Народ, всегда склонный верить всему чудесному, начал волноваться и обнаружил сильное недоверие к Шуйскому, который уже не раз кривил душою по поводу смерти маленького Димитрия.
Первое восстание в пользу мнимоспасенного царевича произошло опять в Северской Украине, которую на этот раз возмутил путивльский воевода князь Шаховской. Одним из начальников восстания явился Иван Болотников, человек отважный и даровитый, бывший прежде холопом, а в то время только что воротившийся из татарского плена. Он набрал войско из казаков, беглых крестьян и холопов, разбил царских воевод и подступил к Москве. С ним соединились рязанские мятежники под начальством дворян Прокопия Ляпунова и Сунбулова. Но Ляпунов и Сунбулов скоро помирились с царем и получили награды, а Болотников, побежденный царским племянником Михаилом Скопиным, заперся в Туле вместе с князем Шаховским и одним казацким самозванцем, который назвал себя сыном Феодора Иоанновича Петром. Шуйский собрал многочисленное войско и лично осадил Тулу. Осажденные защищались отчаянно. Царь по совету одного боярского сына велел запрудить реку Упу, вода затопила окрестности Тулы и проникла в самый город. Угрожаемые голодною смертью мятежники сдались. Болотников явился в царский стан, положил саблю на шею и сказал, что царь, если хочет, пусть велит отсечь ему голову, но что если он получит пощаду, то будет царю самым верным слугою. Болотников и Лжепетр подверглись казни, а главный зачинщик Северского восстания Шаховской как боярин был только сослан. Царь после того воротился в Москву торжествовать свою победу. События показали, что это торжество было слишком поспешное.
В Стародубе Северском явился человек, который принял на себя имя убитого Лжедимитрия. Происхождение его до сих пор остается довольно загадочным (по некоторым известиям, родом из Белоруссии, крещеный еврей по имени Богданко, бывший письмоводителем у первого Лжедимитрия). Под его знаменами скоро собрались северские мятежники; многие литовские и западнорусские паны явились к нему на помощь со своими дружинами, не замедлили прийти и казаки. Гетманом своим, т. е. главным начальником войска, поляки выбрали пана Рожинского. Лжедимитрий II двинулся к столице и в 12 верстах от нее расположился станом в селе Тушине, откуда и получил прозвание «тушинского вора». Несчастная Марина Мнишек, возвращаясь в Польшу из московского плена, была перехвачена на дороге и признала «тушинского вора» своим мужем. Между тем как самозванец и Рожинский старались овладеть Москвою, самые знаменитые из литовских наездников, Ян Сапега и Лисовский, занялись осадою Троицкой лавры в надежде воспользоваться ее прославленными богатствами, но монахи с несколькими сотнями стрельцов целые 16 месяцев оборонялись от неприятелей и успели отстоять крепкую лавру. В то же время отряды тушинцев рассеялись по московским областям, жгли, грабили их, и города один за другим переходили на сторону самозванца.
Тушинский лагерь скоро превратился в целый город, сюда приехали многие купцы с товарами из городов, признавших Лжедимитрия; потянулись к Тушину обозы, и осаждающие во всем имели изобилие. Между тем в самой Москве нельзя было положиться на верность ратных людей; здесь нашлось даже много таких, которые ради жалованья или высшего титула переходили на службу в Тушинский лагерь, а потом возвращались к царю Василию с изъявлением мнимого раскаяния и не стыдились по нескольку раз повторять эту измену (они получили название «перелетов»).
Когда в осажденной Москве обнаружился недостаток съестных припасов, многие недовольные из служилых людей пытались свергнуть Шуйского. Они собрались в Кремле, вывели из Успенского собора патриарха Гермогена и начали кричать, что Шуйский избран незаконно, потому что его избрала одна Москва, без ведома других городов. Патриарх увещевал их и сказал, между прочим: «Дотоле ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и никакие города Москве не указывали, а указывала Москва всем городам». Заговорщики бросились во дворец. Но царь, видя, что бояре и московские жители остаются спокойны, с твердостью сказал мятежникам, что они могут его убить, но свести с престола без согласия бояр и всей земли не могут. Тогда заговорщики ушли в Тушино.
В таком критическом положении Шуйский решился искать иноземной помощи и послал своего племянника Скопина в Новгород для переговоров со шведами. Король шведский Карл IX был врагом поляков и опасался их владычества в России, поэтому он охотно подал помощь Шуйскому. Наемный шведский отряд в 5000 человек под начальством генерала Делагарди соединился со Скопиным, который повел из Новгорода ополчение, набранное в северо-западных русских областях. Вскоре дела приняли оборот, благоприятный для Шуйского: отпавшие города начали признавать его царем, а попытки тушинцев остановить движение в Москве северо-западной рати окончились неудачей, особенно замечательно поражение, которое Скопин нанес Сапеге под Колязиным монастырем. Столица оживилась надеждой на близкое освобождение от осады, этому освобождению помог сам польский король.
Узнав о союзе Шуйского с Карлом IX, Сигизмунд III вторгнулся в московские пределы и осадил Смоленск. В Тушино приехали послы от Сигизмунда, они пригласили поляков оставить самозванца и соединиться с королевским войском. В лагере произошло волнение. «Тушинский вор», не считая себя безопасным посреди буйных, презрительно обращавшихся с ним шляхтичей, в крестьянском платье убежал из лагеря и нашел радушный прием в Калуге; вслед за ним ускакала и Марина, переодетая гусаром. Тогда Российский зажег лагерь и удалился с поляками на запад, а казаки и часть русских изменников опять пристали к самозванцу. Михаил Скопин-Шуйский теперь беспрепятственно вступил в столицу, и москвитяне с восторгом приветствовали его как своего освободителя.
В эту печальную эпоху юноша Скопин обнаружил многие прекрасные качества и приобрел любовь народа, который не скрывал своей надежды видеть его на престоле по смерти бездетного Василия. Еще во время похода к Москве пылкий Ляпунов со своими рязанцами предложил корону Михаилу, но последний с негодованием отверг такое предложение. Недоброжелатели его поспешили воспользоваться этим обстоятельством, и дядя начал подозрительно смотреть на племянника. К тому же родной брат царя, Димитрий Шуйский, возненавидел Скопина как своего счастливого соперника, потому что сам питал надежду после Василия наследовать московский престол. Скопин начал готовиться к новому походу против поляков под Смоленск; друг его Делагарди советовал спешить, потому что слышал о кознях бояр, враждебных Михаилу. Но приготовления замедлились, и однажды на крестинном пиру у князя Воротынского Скопин занемог кровотечением из носа, а спустя несколько дней он уже скончался. Народ приписал внезапную смерть своего любимца отравленной чаше, которую будто бы поднесла ему жена Димитрия Шуйского. Царское войско, отправленное к Смоленску под начальством неискусного Димитрия, потерпело решительное поражение от гетмана Жолкевского при деревне Клушино. Тогда Захарий Ляпунов (брат Прокопия) возмутил москвитян против Василия: его низвергли с престола и насильно постригли в монахи (1610).
Управление государством перешло в руки Верховной думы, состоявшей из семи знатнейших бояр (семибоярщина), между которыми первое место занимал князь Мстиславский. Немедленно поднялся вопрос об избрании царя, но тут обнаружилось сильное разногласие: многие держались «тушинского вора»; патриарх Гермоген требовал, чтоб царь был выбран из русских вельмож, а бояре, составлявшие думу, пожелали возвести на престол Сигизмундова сына Владислава. Когда гетман Жолкевский по дошел к Москве, партия польского принца одержала верх; бояре вступили с гетманом в переговоры и согласились присягнуть Владиславу, однако с тем условием, чтобы он принял православие, а царская власть была бы ограничена Боярскою думой и влиянием высшего духовенства. Для окончательных переговоров отправилось к Сигизмунду торжественное посольство, во главе которого находились князь Василий Васильевич Голицын и митрополит ростовский Филарет (бывший боярин Феодор Никитич Романов). Вслед за тем по приглашению самих бояр Жолкевский ввел в столицу польское войско. Он был человек умный, ловкий, устранял враждебные столкновения поляков с москвитянами и даже умел заслужить доверенность Гермогена. Но когда гетман узнал, что король не соглашается отпустить сына и желает московской короны для себя, то поспешил уехать под Смоленск, поручив начальство над польским гарнизоном в Москве пану Гонсевскому.
Между тем в королевском лагере русское посольство вело бесполезные переговоры с польскими панами; последние прежде всего требовали сдачи Смоленска, но послы отказывали и вообще твердо стояли на своих условиях. Наскучив непреклонностью послов, Сигизмунд отправил их пленниками в Польшу; туда же отвезли и бывшего царя Василия Шуйского с братьями. Тушинский Лжедимитрий около того времени пал от руки одного из своих приближенных (крещеного татарина Урусова). Смерть его развязала руки тем противникам польской партии, которые только из страха к самозванцу соглашались признать царем Владислава; к тому же весть о замыслах Сигизмунда, известного своею приверженностью к католицизму, возбуждала в Москве общий ропот. Гермоген начал рассылать по городам грамоты, призывая народ вооружиться на защиту православия. Тогда в областях поднялись служилые люди, и дружины 25 городов двинулись к Москве под начальством Прокопия Ляпунова; с ним соединились бывшие прежде в службе у «тушинского вора» казацкие отряды, предводимые Трубецким, Заруцким, Просовецким и другими атаманами.
Прежде нежели подоспело это ополчение, москвитяне уже завязали битву и начали теснить поляков. Неприятели спаслись тем, что зажгли город в разных местах, и пожар обратил в пепел почти всю Москву, уцелели только Кремль и Китай-город, в которых крепко засел польский гарнизон и мужественно выдерживал осаду русского ополчения, подступившего в числе около 100 000 человек. Начальство над русским войском и управление государственными делами по общему приговору вручено было трем вождям: князю Димитрию Трубецкому, Ивану Заруцкому и думному дворянину Прокопию Ляпунову. Но между предводителями скоро обнаружились сильная ненависть и распря. Ляпунов, человек весьма даровитый и энергичный, возбудил против себя неудовольствие своей гордостью и неуступчивостью; особенно ненавистен он сделался казакам, которых преследовал за убийства и грабежи. Этой ненавистью воспользовался Гонсевский и переслал в казацкий стан подложную грамоту, написанную от имени Ляпунова и заключавшую в себе приказ истреблять казаков. По своему обычаю, казаки собрались в круг, призвали Ляпунова и, когда он в суровых выражениях стал отрекаться от грамоты, изрубили его саблями.
Со смертью главного вождя ополчение расстроилось; многие дворяне разъехались по домам, а казаки хотя и продолжали осаду, но занялись преимущественно грабежом соседних областей. Между тем Смоленск был взят Сигизмундом, некоторые области признали царем сына Марины Мнишек, во Пскове явился третий Лжедимитрий (какой-то дьякон Исидор), а Новгород захвачен шведами.
В смутную эпоху проявилась некоторая разрозненность областей, из которых составилось Московское государство. Когда Москва была занята поляками, унижена и обессилена, в областях, еще помнивших о прежней самостоятельности и предоставленных теперь самим себе, пробудилась сильная политическая деятельность. Снова обнаружили себя древние вечевые общины и удельные княжества: Владимир, Новгород, Псков, Рязань, Вятка и др. По всем главным городам открылись шумные веча; горожане и соседние крестьяне собираются на площадях для земских советов, города посылают друг к другу гонцов с грамотами, которые читают всенародно. В этих грамотах они приглашают друг друга в случае опасности действовать единодушно, просят о присылке ратных людей и денег. Но единодушия было мало. Тогда вспомнилась старая взаимная вражда некоторых областей и неприязнь простых людей к высшим, богатым классам, особенно к московскому боярству. Еще с большею силою нелюбовь к Москве выразилась в восточных областях, составлявших некогда Казанское и Сибирское царства. Восточные инородцы (татары, черемисы, мордва) во многих местах открыто восставали, убивали в своем краю русских поселенцев и грабили соседние русские земли.
Когда движение рязанских и северских городов под начальством Ляпунова окончилось неудачею, опасность чужеземного польского ига, преданность православию и нелюбовь к латинской вере (угрожавшей вместе с польским игом) пробудили в народе потребность более единодушного действия и не допустили до окончательного разъединения. Православное духовенство и важнейшие монастыри (которые в то же время были и крепости) явились сильною опорою для поддержания единства и для спасения Московского государства. В особенности Троицкая лавра обнаружила в это бедственное время необыкновенную деятельность. Архимандрит лавры Дионисий с троицкой братией всеми силами старался поддержать упавший дух народа и неутомимо рассылал увещательные грамоты по областям, призывая ратных людей на защиту православной веры и отечества. Грамоты эти передавались из города в город и возбуждали в народе сильное воодушевление, особенно в северо-восточных городах России, которые менее других пострадали от польских и казацких шаек. По голосу нижегородского гражданина Козьмы Минина там собралось новое ополчение; начальство над ним принял князь Пожарский.
В октябре 1611 года одна из троицких грамот явилась в Нижнем Новгороде. Протопоп прочел ее в соборной церкви пред всем народом; слушая ее, народ пришел в умиление. Тогда земский староста Козьма Минин Сухорукий (промышлявший мясной торговлей) начал уговаривать сограждан вступиться за православную веру и помочь Московскому государству. «Не пожалеем ничего, — говорил он, — продадим дома свои, заложим жен и детей и соберем казну на жалованье ратным людям». Речи его понравились нижегородцам, и они начали готовить ополчение. Но прежде всего надобно было найти искусного воеводу; Минин указал на князя Дмитрия Михайловича Пожарского, который в то время жил в своем поместье Суздальского уезда и лечился там от ран, полученных им в битвах с поляками. Пожарский согласился на просьбу нижегородцев, но потребовал, чтобы они выбрали достойного человека заведовать общественной казной, и в свою очередь указал на Минина, который и был действительно выбран.
Как скоро разнеслась весть о движении в Нижнем Новгороде, со всех сторон стали сходиться служилые люди, т. е. дворяне и дети боярские; многие города присылали и ратников, и деньги; составилось многочисленное ополчение, которое наконец двинулось на освобождение столицы. Поход Пожарского встревожил находившихся в Москве поляков и русских изменников. Последние потребовали от патриарха Гермогена, чтобы он уговорил нижегородское ополчение воротиться назад. Гермоген отвечал благословением русской рати и проклятием изменников. Тогда оскорбленные враги, как говорят, уморили старца голодом. Казаки, оставшиеся под Москвою и успевшие уже присягнуть псковскому Лжедимитрию, сделали несколько попыток открытою силою помешать походу восточного ополчения. Когда же эти попытки не удались, Заруцкий подослал убийц, и в Ярославле, где Пожарский некоторое время промедлил с главным войском, один казак хотел ударить князя ножом, но промахнулся и ранил другого. Заруцкий после того удалился со своими шайками на юго-восток.
Под стенами Москвы Пожарский вступил в битву с гетманом Ходкевичем, который привел значительные подкрепления польскому гарнизону. Целые три дня возобновлялось упорное сражение. Казаки Трубецкого отказались соединиться с нижегородским ополчением, но в решительную минуту троицкий келарь Авраамий Палицын уговорил их помочь русским; тогда Ходкевич был отбит и ушел от Москвы. Затем последовала осада польского гарнизона, который заперся в Кремле под начальством полковника Струся. Страшный голод заставил наконец поляков сдаться. Король Сигизмунд, шедший к ним на помощь, дорогою узнал об этой сдаче и воротился назад.
Так религиозным одушевлением русского народа и усилиями северо-восточного населения государство было спасено от внешних врагов. Оставалось теперь избранием царя положить конец тягостному для всех безначалию. Для этого в Москву собрались выборные люди от разных сословий со всего государства на Великую земскую думу. После трехдневного поста и молебствий приступили к совещаниям. Вначале обнаружились разногласия и происки партий. Наконец все партии примирились на одном имени: 21 февраля 1613 года единодушный выбор народа пал на шестнадцатилетнего Михаила Феодоровича Романова. Во время пребывания поляков в Москве он находился в их руках и переносил с ними все бедствия осады от нижегородского ополчения. После своего освобождения Михаил опять поселился со своею матерью, инокинею Марфою, в костромском Ипатьевском монастыре, между тем как отец его, митрополит Филарет, томился в плену у поляков. В Кострому прибыли послы из столицы и объявили Марфе решение Земского собора. Мать сначала не соглашалась отпустить сына в Москву, ссылаясь на его молодость, крайне расстроенное состояние государства и на измены русских людей своим последним государям. Но послы и духовенство упросили наконец Марфу благословить Михаила на царство. (Исторически достоверно предание о подвиге Ивана Сусанина, пожертвовавшего своею жизнью для спасения Михаила от искавшей его польской шайки.)
вошедшие в состав Польско-Литовского государства, распались на следующие области.
На севере, в бассейне Верхнего Днепра, Верхнего Немана и Западной Двины лежала Белая Русь (древние княжества Полоцкое, Минское и часть Смоленского); южная половина русского Приднепровья получила название Украины или Малой Руси (княжества Киевское, Черниговское и часть Северского). Потом следуют: Полесье — вдоль реки Припяти, Волынь — по рекам Стыри и Горыни, Подолия — по Верхнему Бугу, а далее к западу — Червонная Русь, или Галиция. Восточные уделы настоящей Гродненской губернии и соседние Минской носили название Черной Руси, а западная часть Гродненской называлась Подляхией (страна древних ятвягов).