Князь Андрей Курбский, один из героев осады, в своих записках так рассказывает о штурме Казани: Перед самым солнечным восходом взорвало большой подкоп (в 48 бочек пороху) и обрушилась часть городской стены. Русское войско, заранее приготовленное, со всех сторон ударило на город. Татары встретили русских выстрелами из пищалей и тучею стрел; лили на них кипящую воду и скатывали бревна. Однако осаждающие влезли на стены и ворвались в город. Но тут многие из них, увлеченные корыстью, оставили битву и принялись грабить дома и лавки. Заметив это, казанцы удвоили усилия и потеснили осаждающих назад из города. Корыстолюбцы обратились в бегство с криком «секут! секут!». Но храбрейшая часть войска устояла на месте. Между тем опытные мужи, окружавшие Иоанна, взяв его коня за узду, поставили его близ главных городских ворот и подняли над ним большую хоругвь, а половине отборного царского полка велели сойти с коней и подкрепить сражавшихся. Побежденные казанцы отступили на царский двор и еще несколько времени отчаянно оборонялись. Наконец они вывели Едигера на башню и сказали русским воеводам: «Пока наше царство стояло, мы бились насмерть за царя и отечество, теперь отдаем вам царя живым, а сами идем на широкое поле испить с вами последнюю чашу». Они спустились по стене, перешли вброд речку Казанку и устремились через поле в соседний лес; их оставалось еще тысяч пять, и самых храбрейших, тут они почти все были истреблены после мужественного сопротивления.
3 октября Казань была очищена от трупов. На следующий день Иоанн торжественно вступил в нее с духовенством, боярами и войском; вокруг города совершен был крестный ход, священники окропили улицы и стены святою водою. Царь назначил места для христианских храмов и заложил соборную церковь Благовещения. (В следующем году игумен Селижарова монастыря Гурий назначен был первым архиепископом Казанской епархии.)
Государь воротился в Москву, и народ с восторгом приветствовал это первое завоевание ненавистного бусурманского царства. Впрочем, несколько лет еще на обеих сторонах Волги (нагорной и луговой) продолжалась борьба с племенами, входившими в состав Казанской области (т. е. с черемисами, мордвой, чувашами, вотяками и башкирами), которых поддерживали татары.
Спустя четыре года после завоевания Казани без труда было присоединено и слабое Астраханское царство, возникшее на развалинах Золотой Орды. Таким образом, все среднее и нижнее течение Волги до берегов Каспийского моря вошло в состав Московского государства, и обширные малообитаемые пространства открылись для русской колонизации.
Отношения к крымцам были постоянно враждебные. Будучи не в состоянии помешать завоеванию Казани и Астрахани, крымский хан мстил России набегами на московские окраины: жег, грабил города и села и тысячами уводил жителей в неволю. Московское правительство уже давно принимало разные меры, чтобы обезопасить свои земли от этих внезапных набегов; оно строило крепости, делало засеки, для чего на открытых местах сыпали валы, в лесах валили деревья, а в реках на бродах вбивали колья. Кроме того, на курганах и высоких деревьях помещались сторожевые люди, которые о всякой опасности давали знать в Москву. Иоанн со своей стороны умножал на юге число крепостей и усилил сторожевые разъезды, наблюдавшие в степи за движениями татар. Кроме того, царь иногда высылал на юг легкие московские отряды, которые, соединившись с казаками, спускались вниз по Дону или Днепру и нападали на крымцев в их собственных владениях. Особенно был удачен поход под начальством Даниила Адашева (брата Алексея), который проник в самый Крым, разорил несколько улусов и освобрдил значительное число русских пленников (1559). Приближенные люди советовали Иоанну воспользоваться ослаблением Крымского ханства и разгромить его окончательно. Царь не решился на это предприятие, так как Крым был тогда отделен от России обширными степями, а хан считался вассалом турецкого султана. (Притом уже началась долгая Ливонская война.) Крымская Орда потом успела оправиться, и хан возобновил свои притязания на Казань и Астрахань. Однажды Девлет-Гирей напал на Россию врасплох и сжег самую Москву, причем погибло огромное количество народу; 100000 человек были отведены в неволю (1571). Хан повторил набег и в следующем году, но его отразил воевода князь Воротынский на берегах Лопасни. После того началось еще более старательное устроение сторожевых укрепленных линий на юге государства.
Подобно своему деду, Иоанн IV старался завязать торговлю с западными державами и привлекать в Россию разного рода европейских мастеров и ремесленников. Но непосредственные сношения с Западною Европою были в то время затруднительны: сухим путем — мешала постоянно враждебная Польша, а водою — единственный свободный путь представляли Белое море и Северный Ледовитый океан. Этим отдаленным путем Московское государство не замедлило вступить в торговые связи с англичанами.
Торговля сия началась почти случайно. Три корабля отправились из Англии на северо-восток с тою целью, чтобы мимо берегов Ледовитого океана отыскать новый путь в Китай и Индию. Буря разлучила корабли, и два из них у муромского берега замерзли со всем экипажем и с начальником экспедиции Виллоби. Лапландские рыбаки нашли мертвого Виллоби сидящим в палатке за своим журналом. Между тем третий корабль, состоявший под начальством капитана Ченслера, вошел в Белое море и пристал к устью Северной Двины (где был потом основан Архангельск). Холмогорский воевода дал знать Иоанну о прибытии англичан (1556). Царь пригласил Ченслера в Москву, обласкал его и отпустил в отечество, изъявив желание завести торговлю с его единоземцами. В Англии немедленно составилось общество купцов для посылки товаров в Россию, а Иоанн даровал им грамоту на свободную, беспошлинную торговлю в своем государстве; в то же время между московским и английским дворами начались частые дружественные пересылки.
На Балтийском море русские хотя и владели еще частью берегов Финского залива, но не имели значительных гаваней. К тому же их сношениям с Германией препятствовали ливонские рыцари, которые поняли опасность, грозившую им со стороны могущественного соседа, в том случае, когда он воспользуется плодами европейского образования. Орден старался не пропускать в Москву иноземных мастеров, а в особенности военные снаряды и тех людей, которые могли научить москвитян военному искусству.
Иоанн ждал удобного случая отомстить ливонцам за их явное недоброжелательство и сильно желал возвратить России принадлежавшие ей некогда берега Балтийского моря. Поэтому едва окончилась борьба с татарами на Волге, как царь напомнил рыцарям о дани, которую они обязались платить по старым договорам с русскими великими князьями; когда же требование его не было исполнено, он начал войну (1558). Ливонский орден находился в то время уже в упадке; толпы крестоносцев из Западной Европы давно перестали подкреплять его, и он остался один, без всякой поддержки посреди своих сильных соседей. К тому же внутри его происходили раздоры: лютеране враждовали с католиками, магистры ордена — с рижским архиепископом. Русские войска не встретили большого сопротивления, взяли несколько городов, в том числе Нарву, Дерпт, крепкий замок Феллин, и жестоко опустошили неприятельские земли. Молодой магистр Кетлер, видя невозможность защищаться одними собственными силами, уступил Ливонию польскому королю Сигизмунду II, а себе взял Курляндию и Семигалию с титулом герцога и признал свое герцогство в ленной зависимости от Польши (1561). Около того же времени Эстония поддалась Швеции, а остров Эзель заняли датчане; таким образом, орденские владения распались. Иоанн вступил в войну с поляками и лично отнял у них древний русский город Полоцк. В 1566 году в Москве собрался Земский собор; царь спрашивал у него совета: продолжать ли войну или заключить мир? Решено было добывать Ливонию оружием.
Между тем со смертью Сигизмунда II в Польше прекратилась династия Ягеллонов (1572) и престол сделался избирательным. После нескольких смут и колебаний поляки избрали своим королем трансильванского воеводу Стефана Батория. Стефан, бывший весьма искусным полководцем, решился энергически продолжать войну с русскими и лично повел на них свои закаленные в битвах войска, которые состояли из наемной венгерской и немецкой пехоты, польской конницы и многочисленной артиллерии. Нестройные московские ополчения, предводимые неискусными воеводами, начали терпеть везде неудачи; перевес склонился на сторону поляков. В то же время шведы открыли военные действия; полководец их Делагарди оттеснил русских от берегов Финского залива. Баторий отнял назад Полоцк, взял несколько русских городов и осадил Псков. Но сильно укрепленный и обороняемый мужественным воеводою (князем Иваном Петровичем Шуйским) Псков оказал неодолимое сопротивление и отбил все неприятельские приступы. Его геройская оборона много способствовала прекращению войны. Иоанн обратился к посредничеству римского папы, который по этому случаю прислал в Москву иезуита Антония Поссевина. Переговоры с поляками, производившиеся у Запольского Яма (Порховского уезда), окончились десятилетним перемирием (1582); Ливония и Полоцк остались за Польшею. А в следующем году заключено перемирие со шведами, которым уступлены были русские города, лежащие около Финского залива (Ям, Иван-город и Копорье). Лаким образом, попытка Иоанна IV утвердиться на берегах Балтийского моря окончилась полною неудачей.
В то время как извне Россия вела долгую и трудную Ливонскую войну, внутри ее господствовала мрачная эпоха опал и казней. Согласие между царем и его ближайшими советниками, т. е. Сильвестром и Адашевым, продолжалось недолго: пылкий, властолюбивый Иоанн скоро начал тяготиться влиянием своих советников. Сюда же присоединились соперничество их с Захарьиными, родственниками царицы, и нерасположение к ним самой Анастасии.
Начало этого нерасположения и охлаждения Иоанна к своим советникам относят к 1553 году. Вскоре после Казанского похода царь впал в тяжкую болезнь, написал духовную, назначил наследником своего сына, младенца Димитрия, и требовал, чтобы бояре ему присягнули. Тогда во дворце произошли шум и брань: одни дали присягу, другие отказались на том основании, что Димитрий еще мал и вместо него будут управлять Захарьины, что лучше быть государем человеку взрослому; при этом они указали на царского двоюродного брата Владимира (сына Андрея старицкого); последний также не хотел присягать Димитрию. Сильвестр и отец Адашева держали сторону непослушных бояр. Только после настойчивых убеждений царя и верных ему вельмож противная сторона уступила. Иоанн выздоровел, хотя он не показывал на первое время явных знаков неудовольствия, однако не мог забыть этого случая и подозрительно начал смотреть на людей, его окружавших. Царица также считала себя оскорбленною. (Маленький Димитрий вскоре умер.)
В 1560 году Анастасия скончалась. Около того же времени Адашев и Сильвестр были удалены от двора, первый отправлен воеводою в Ливонию, где он вскоре умер, а второй сослан в Соловецкий монастырь; их родственники и друзья подверглись опалам и казням. Не стесняемый более присутствием строгих советников и любимой супруги, Иоанн начал находить развлечение в шумных пирах, порочных забавах и давать полную волю своему крутому, необузданному характеру. С особенною жестокостью стал он преследовать боярское сословие, потому что бояре продолжали отстаивать свои прежние права, которые могли ограничить его самодержавие. В этом отношении царь продолжал политику своего отца и деда, доведя ее до крайней степени. Еще Иван III не хотел признать за боярами их старинное право отъезда и тех, которые переходили в Литву (т. е. в Западную Русь), объявлял государственными изменниками. С того времени при московском дворе вошло в обычай брать с ненадежных бояр крестоцеловальные записи в том, что они не изменят и не отъедут в другое государство; подобная запись иногда сопровождалась денежным поручительством со стороны родственников и друзей.
Один из лучших московских воевод, князь Курбский, опасаясь царской немилости, бежал из Ливонии во время войны в Литву; он получил от Сигизмунда поместья и в рядах неприятельского войска начал сражаться против своих соотечественников. Между царем и Курбским завязалась знаменитая переписка; в этой переписке Иоанн, отличавшийся большою начитанностью и красноречием, излагал свои понятия о неограниченной царской власти, а Курбский старался защитить старинные боярские права. После того в Иоанне еще сильнее развилась подозрительность: его воображению всюду представлялись тайные козни изменников и предателей. В таком настроении духа царь неожиданно покинул Москву и уехал с семейством и близкими людьми в Александровскую слободу (1564); отсюда он написал митрополиту и народу о своем намерении оставить престол, потому что не хочет более сносить предательства вельмож, за которых притом заступается духовенство. Встревоженный народ умолял его не покидать царства. Иоанн согласился, но с условием, чтобы ему не мешали казнить изменников, и учредил опричнину. Так назывался новый двор царя, составленный из людей, вполне ему преданных и большею частью незнатных (преимущественно из сословия боярских детей). На содержание этого двора он отделил часть Москвы и доходы с 20 городов. Все остальное государство получило название земщины, управление которой поручено временно старым земским боярам. (Впоследствии царь временно поставил над ними главою крещеного касимовского хана Симеона Бекбулатовича с титулом великого князя всея Руси.) Толпа новых телохранителей сделалась грозным и слепым орудием царской воли; опричники безнаказанно буйствовали, обижали мирных граждан, почему они скоро навлекли на себя народную ненависть. Из них самые приближенные к Иоанну были Малюта Скуратов, Басмановы, отец с сыном, и князь Вяземский.
С той поры Иоанн жил большею частью в укрепленной Александровской слободе, и все остальное время его царствования не прекращались казни людей, подозреваемых в измене. Соловецкий игумен Филипп (из рода бояр Колычевых), по желанию Иоанна занявший престол митрополита, не хотел отказаться от священного обычая ходатайствовать (печаловаться) за опальных; твердый духом, он смело обличал недостойное поведение царя и буйство его опричников. Филипп был отрешен от своего сана и заточен в тверской Отрочь монастырь, где его потом задушил Малюта Скуратов (1569). Тогда же погиб и двоюродный брат царя Владимир Андреевич.
В следующем году целый Новгород сделался жертвою Иоанновой подозрительности. Новгородцы все еще не могли забыть своего прежнего вечевого устройства и, по всей вероятности, явно — тяготились суровым московским владычеством; как бы то ни было, их обвинили в намерении поддаться польскому королю. Иоанн, сопровождаемый опричниками и стрельцами, явился в Новгороде и тут в течение шести недель производил свою кровавую расправу.
Пришедши в Новгород, передовой царский отряд устроил кругом крепкие заставы и запер окрестные монастыри. Схватили игуменов, монахов, священников и поставили на правеж (т. е. били палками по ногам каждый день, взыскивая с них деньги); купцов и приказных людей заключали под стражу. Приехал сам Иоанн, велел игуменов и монахов, стоявших на правеже, побить до смерти. Когда он отправился к обедне в Софийский собор, на Волховском мосту встретил его архиепископ Пимен и хотел осенить крестом; Иоанн не пошел ко кресту и назвал Пимена изменником. После обедни обедал у архиепископа и тут вдруг велел его схватить, а казну и весь двор его ограбить. Начались казни новгородцев, содержащихся под стражей. Их пытали огнем, а потом бросали в Волхов вместе с женами и детьми; чтобы никто не мог спастись, ратные люди ездили в лодках и кололи тех, которые всплывали наверх. Так продолжалось пять недель. Наконец, утомясь казнями, он велел из уцелевших граждан привести к себе с каждой улицы по одному человеку. Они явились бледные, как мертвецы, дрожа от страха в ожидании смерти. Иоанн объявил, чтобы они ничего не боялись и молились Богу о царском благоденствии, а пролитая кровь взыщется на изменниках, Пимене и его помощниках. Из Новгорода Иоанн отправился в Псков. Псковитяне встретили царя каждый перед своим домом с женами и детьми, стоя на коленях с хлебом-солью в руках. Эти знаки покорности смягчили царя. (Предание говорит, что Иоанн посетил здесь юродивого Николу Салоса, и тот, несмотря на время Великого поста, будто предложил ему кусок сырого мяса, обличая его таким образом в кровожадности.) По возвращении в Москву началось следствие о новгородской измене. Многие московские бояре и дворяне были обвинены в соучастии и казнены. В числе их погибли прежние царские любимцы Басмановы и князь Вяземский.
Такими жестокими мерами Иоанн IV уничтожил всякое сопротивление своей власти и сделал ее вполне неограниченной, но по справедливости заслужил в истории славу тирана.
В последние годы Иоаннова царствования русские пределы на востоке увеличились новым приобретением: волжские казаки под начальством Ермака завоевали Сибирское царство.
Донские и волжские казаки хотя и признавали над собою власть московского царя, однако, нападая на татар, не щадили и русских: грабили на Волге царские суда, разбивали персидские и бухарские караваны, приходившие с товарами в Россию. Царь не раз посылал своих воевод, которые ловили и казнили разбойников. Одна казацкая шайка, спасаясь от преследования москвитян, бежала с атаманом Ермаком вверх по Волге и явилась На Каме.
В Пермском краю между русскими поселенцами находились в то время богатые промышленники Строгановы. Получив от царя грамоту на пустые земли между реками Камой и Чусовой, с тем чтобы заселить эти земли, они завели здесь соляные варницы, а для защиты края от соседних народцев получили право строить крепости, иметь свои пушки и содержать на свой счет военные отряды. Последние составлялись из разного сброда: из русских и татар, из пленных немцев и литовцев, но их было недостаточно для того, чтобы перенести войну за Уральский хребет. Там существовало особое татарское владение, столицею которого был город Сибирь на берегу Иртыша. Сибирские ханы брали дань с туземных финских племен (вогулов и остяков) и хотя признали свою зависимость от московского царя (1555), однако не переставали нападать на русские восточные пределы. Строгановы предложили Ермаку с товарищами вступить к ним на службу, и те охотно согласились.
Подкрепленный ратными людьми Строгановых, с отрядом в 840 человек Ермак пошел за Каменный пояс (т. е. за Уральский хребет) и, плывя по рекам, углубился в Сибирскую землю. Много трудностей должны были преодолевать казаки на этом долгом пути в борьбе с естественными препятствиями и туземными племенами. Но благодаря своему необычайному мужеству и огнестрельному оружию, неизвестному у туземцев, они счастливо окончили свое предприятие. Хан Кучум оставил им свою столицу и бежал в степи, а храбрый его родственник татарский богатырь Магметкул попался в плен (1582). Товарищ Ермака атаман Кольцо с несколькими казаками явился в Москву и ударил челом Иоанну всем Сибирским царством; он привез и образцы туземных произведений: драгоценных соболей, черных лисиц и бобров. Царь принял его весьма милостиво, послал казакам подарки и жалованье, а для занятия Сибирской земли отправил отряд московского войска.
Князь Андрей Курбский, один из героев осады, в своих записках так рассказывает о штурме Казани: Перед самым солнечным восходом взорвало большой подкоп (в 48 бочек пороху) и обрушилась часть городской стены. Русское войско, заранее приготовленное, со всех сторон ударило на город. Татары встретили русских выстрелами из пищалей и тучею стрел; лили на них кипящую воду и скатывали бревна. Однако осаждающие влезли на стены и ворвались в город. Но тут многие из них, увлеченные корыстью, оставили битву и принялись грабить дома и лавки. Заметив это, казанцы удвоили усилия и потеснили осаждающих назад из города. Корыстолюбцы обратились в бегство с криком «секут! секут!». Но храбрейшая часть войска устояла на месте. Между тем опытные мужи, окружавшие Иоанна, взяв его коня за узду, поставили его близ главных городских ворот и подняли над ним большую хоругвь, а половине отборного царского полка велели сойти с коней и подкрепить сражавшихся. Побежденные казанцы отступили на царский двор и еще несколько времени отчаянно оборонялись. Наконец они вывели Едигера на башню и сказали русским воеводам: «Пока наше царство стояло, мы бились насмерть за царя и отечество, теперь отдаем вам царя живым, а сами идем на широкое поле испить с вами последнюю чашу». Они спустились по стене, перешли вброд речку Казанку и устремились через поле в соседний лес; их оставалось еще тысяч пять, и самых храбрейших, тут они почти все были истреблены после мужественного сопротивления.
3 октября Казань была очищена от трупов. На следующий день Иоанн торжественно вступил в нее с духовенством, боярами и войском; вокруг города совершен был крестный ход, священники окропили улицы и стены святою водою. Царь назначил места для христианских храмов и заложил соборную церковь Благовещения. (В следующем году игумен Селижарова монастыря Гурий назначен был первым архиепископом Казанской епархии.)
Государь воротился в Москву, и народ с восторгом приветствовал это первое завоевание ненавистного бусурманского царства. Впрочем, несколько лет еще на обеих сторонах Волги (нагорной и луговой) продолжалась борьба с племенами, входившими в состав Казанской области (т. е. с черемисами, мордвой, чувашами, вотяками и башкирами), которых поддерживали татары.
Спустя четыре года после завоевания Казани без труда было присоединено и слабое Астраханское царство, возникшее на развалинах Золотой Орды. Таким образом, все среднее и нижнее течение Волги до берегов Каспийского моря вошло в состав Московского государства, и обширные малообитаемые пространства открылись для русской колонизации.
Отношения к крымцам были постоянно враждебные. Будучи не в состоянии помешать завоеванию Казани и Астрахани, крымский хан мстил России набегами на московские окраины: жег, грабил города и села и тысячами уводил жителей в неволю. Московское правительство уже давно принимало разные меры, чтобы обезопасить свои земли от этих внезапных набегов; оно строило крепости, делало засеки, для чего на открытых местах сыпали валы, в лесах валили деревья, а в реках на бродах вбивали колья. Кроме того, на курганах и высоких деревьях помещались сторожевые люди, которые о всякой опасности давали знать в Москву. Иоанн со своей стороны умножал на юге число крепостей и усилил сторожевые разъезды, наблюдавшие в степи за движениями татар. Кроме того, царь иногда высылал на юг легкие московские отряды, которые, соединившись с казаками, спускались вниз по Дону или Днепру и нападали на крымцев в их собственных владениях. Особенно был удачен поход под начальством Даниила Адашева (брата Алексея), который проник в самый Крым, разорил несколько улусов и освобрдил значительное число русских пленников (1559). Приближенные люди советовали Иоанну воспользоваться ослаблением Крымского ханства и разгромить его окончательно. Царь не решился на это предприятие, так как Крым был тогда отделен от России обширными степями, а хан считался вассалом турецкого султана. (Притом уже началась долгая Ливонская война.) Крымская Орда потом успела оправиться, и хан возобновил свои притязания на Казань и Астрахань. Однажды Девлет-Гирей напал на Россию врасплох и сжег самую Москву, причем погибло огромное количество народу; 100000 человек были отведены в неволю (1571). Хан повторил набег и в следующем году, но его отразил воевода князь Воротынский на берегах Лопасни. После того началось еще более старательное устроение сторожевых укрепленных линий на юге государства.
Подобно своему деду, Иоанн IV старался завязать торговлю с западными державами и привлекать в Россию разного рода европейских мастеров и ремесленников. Но непосредственные сношения с Западною Европою были в то время затруднительны: сухим путем — мешала постоянно враждебная Польша, а водою — единственный свободный путь представляли Белое море и Северный Ледовитый океан. Этим отдаленным путем Московское государство не замедлило вступить в торговые связи с англичанами.
Торговля сия началась почти случайно. Три корабля отправились из Англии на северо-восток с тою целью, чтобы мимо берегов Ледовитого океана отыскать новый путь в Китай и Индию. Буря разлучила корабли, и два из них у муромского берега замерзли со всем экипажем и с начальником экспедиции Виллоби. Лапландские рыбаки нашли мертвого Виллоби сидящим в палатке за своим журналом. Между тем третий корабль, состоявший под начальством капитана Ченслера, вошел в Белое море и пристал к устью Северной Двины (где был потом основан Архангельск). Холмогорский воевода дал знать Иоанну о прибытии англичан (1556). Царь пригласил Ченслера в Москву, обласкал его и отпустил в отечество, изъявив желание завести торговлю с его единоземцами. В Англии немедленно составилось общество купцов для посылки товаров в Россию, а Иоанн даровал им грамоту на свободную, беспошлинную торговлю в своем государстве; в то же время между московским и английским дворами начались частые дружественные пересылки.
На Балтийском море русские хотя и владели еще частью берегов Финского залива, но не имели значительных гаваней. К тому же их сношениям с Германией препятствовали ливонские рыцари, которые поняли опасность, грозившую им со стороны могущественного соседа, в том случае, когда он воспользуется плодами европейского образования. Орден старался не пропускать в Москву иноземных мастеров, а в особенности военные снаряды и тех людей, которые могли научить москвитян военному искусству.
Иоанн ждал удобного случая отомстить ливонцам за их явное недоброжелательство и сильно желал возвратить России принадлежавшие ей некогда берега Балтийского моря. Поэтому едва окончилась борьба с татарами на Волге, как царь напомнил рыцарям о дани, которую они обязались платить по старым договорам с русскими великими князьями; когда же требование его не было исполнено, он начал войну (1558). Ливонский орден находился в то время уже в упадке; толпы крестоносцев из Западной Европы давно перестали подкреплять его, и он остался один, без всякой поддержки посреди своих сильных соседей. К тому же внутри его происходили раздоры: лютеране враждовали с католиками, магистры ордена — с рижским архиепископом. Русские войска не встретили большого сопротивления, взяли несколько городов, в том числе Нарву, Дерпт, крепкий замок Феллин, и жестоко опустошили неприятельские земли. Молодой магистр Кетлер, видя невозможность защищаться одними собственными силами, уступил Ливонию польскому королю Сигизмунду II, а себе взял Курляндию и Семигалию с титулом герцога и признал свое герцогство в ленной зависимости от Польши (1561). Около того же времени Эстония поддалась Швеции, а остров Эзель заняли датчане; таким образом, орденские владения распались. Иоанн вступил в войну с поляками и лично отнял у них древний русский город Полоцк. В 1566 году в Москве собрался Земский собор; царь спрашивал у него совета: продолжать ли войну или заключить мир? Решено было добывать Ливонию оружием.
Между тем со смертью Сигизмунда II в Польше прекратилась династия Ягеллонов (1572) и престол сделался избирательным. После нескольких смут и колебаний поляки избрали своим королем трансильванского воеводу Стефана Батория. Стефан, бывший весьма искусным полководцем, решился энергически продолжать войну с русскими и лично повел на них свои закаленные в битвах войска, которые состояли из наемной венгерской и немецкой пехоты, польской конницы и многочисленной артиллерии. Нестройные московские ополчения, предводимые неискусными воеводами, начали терпеть везде неудачи; перевес склонился на сторону поляков. В то же время шведы открыли военные действия; полководец их Делагарди оттеснил русских от берегов Финского залива. Баторий отнял назад Полоцк, взял несколько русских городов и осадил Псков. Но сильно укрепленный и обороняемый мужественным воеводою (князем Иваном Петровичем Шуйским) Псков оказал неодолимое сопротивление и отбил все неприятельские приступы. Его геройская оборона много способствовала прекращению войны. Иоанн обратился к посредничеству римского папы, который по этому случаю прислал в Москву иезуита Антония Поссевина. Переговоры с поляками, производившиеся у Запольского Яма (Порховского уезда), окончились десятилетним перемирием (1582); Ливония и Полоцк остались за Польшею. А в следующем году заключено перемирие со шведами, которым уступлены были русские города, лежащие около Финского залива (Ям, Иван-город и Копорье). Лаким образом, попытка Иоанна IV утвердиться на берегах Балтийского моря окончилась полною неудачей.
В то время как извне Россия вела долгую и трудную Ливонскую войну, внутри ее господствовала мрачная эпоха опал и казней. Согласие между царем и его ближайшими советниками, т. е. Сильвестром и Адашевым, продолжалось недолго: пылкий, властолюбивый Иоанн скоро начал тяготиться влиянием своих советников. Сюда же присоединились соперничество их с Захарьиными, родственниками царицы, и нерасположение к ним самой Анастасии.
Начало этого нерасположения и охлаждения Иоанна к своим советникам относят к 1553 году. Вскоре после Казанского похода царь впал в тяжкую болезнь, написал духовную, назначил наследником своего сына, младенца Димитрия, и требовал, чтобы бояре ему присягнули. Тогда во дворце произошли шум и брань: одни дали присягу, другие отказались на том основании, что Димитрий еще мал и вместо него будут управлять Захарьины, что лучше быть государем человеку взрослому; при этом они указали на царского двоюродного брата Владимира (сына Андрея старицкого); последний также не хотел присягать Димитрию. Сильвестр и отец Адашева держали сторону непослушных бояр. Только после настойчивых убеждений царя и верных ему вельмож противная сторона уступила. Иоанн выздоровел, хотя он не показывал на первое время явных знаков неудовольствия, однако не мог забыть этого случая и подозрительно начал смотреть на людей, его окружавших. Царица также считала себя оскорбленною. (Маленький Димитрий вскоре умер.)
В 1560 году Анастасия скончалась. Около того же времени Адашев и Сильвестр были удалены от двора, первый отправлен воеводою в Ливонию, где он вскоре умер, а второй сослан в Соловецкий монастырь; их родственники и друзья подверглись опалам и казням. Не стесняемый более присутствием строгих советников и любимой супруги, Иоанн начал находить развлечение в шумных пирах, порочных забавах и давать полную волю своему крутому, необузданному характеру. С особенною жестокостью стал он преследовать боярское сословие, потому что бояре продолжали отстаивать свои прежние права, которые могли ограничить его самодержавие. В этом отношении царь продолжал политику своего отца и деда, доведя ее до крайней степени. Еще Иван III не хотел признать за боярами их старинное право отъезда и тех, которые переходили в Литву (т. е. в Западную Русь), объявлял государственными изменниками. С того времени при московском дворе вошло в обычай брать с ненадежных бояр крестоцеловальные записи в том, что они не изменят и не отъедут в другое государство; подобная запись иногда сопровождалась денежным поручительством со стороны родственников и друзей.
Один из лучших московских воевод, князь Курбский, опасаясь царской немилости, бежал из Ливонии во время войны в Литву; он получил от Сигизмунда поместья и в рядах неприятельского войска начал сражаться против своих соотечественников. Между царем и Курбским завязалась знаменитая переписка; в этой переписке Иоанн, отличавшийся большою начитанностью и красноречием, излагал свои понятия о неограниченной царской власти, а Курбский старался защитить старинные боярские права. После того в Иоанне еще сильнее развилась подозрительность: его воображению всюду представлялись тайные козни изменников и предателей. В таком настроении духа царь неожиданно покинул Москву и уехал с семейством и близкими людьми в Александровскую слободу (1564); отсюда он написал митрополиту и народу о своем намерении оставить престол, потому что не хочет более сносить предательства вельмож, за которых притом заступается духовенство. Встревоженный народ умолял его не покидать царства. Иоанн согласился, но с условием, чтобы ему не мешали казнить изменников, и учредил опричнину. Так назывался новый двор царя, составленный из людей, вполне ему преданных и большею частью незнатных (преимущественно из сословия боярских детей). На содержание этого двора он отделил часть Москвы и доходы с 20 городов. Все остальное государство получило название земщины, управление которой поручено временно старым земским боярам. (Впоследствии царь временно поставил над ними главою крещеного касимовского хана Симеона Бекбулатовича с титулом великого князя всея Руси.) Толпа новых телохранителей сделалась грозным и слепым орудием царской воли; опричники безнаказанно буйствовали, обижали мирных граждан, почему они скоро навлекли на себя народную ненависть. Из них самые приближенные к Иоанну были Малюта Скуратов, Басмановы, отец с сыном, и князь Вяземский.
С той поры Иоанн жил большею частью в укрепленной Александровской слободе, и все остальное время его царствования не прекращались казни людей, подозреваемых в измене. Соловецкий игумен Филипп (из рода бояр Колычевых), по желанию Иоанна занявший престол митрополита, не хотел отказаться от священного обычая ходатайствовать (печаловаться) за опальных; твердый духом, он смело обличал недостойное поведение царя и буйство его опричников. Филипп был отрешен от своего сана и заточен в тверской Отрочь монастырь, где его потом задушил Малюта Скуратов (1569). Тогда же погиб и двоюродный брат царя Владимир Андреевич.
В следующем году целый Новгород сделался жертвою Иоанновой подозрительности. Новгородцы все еще не могли забыть своего прежнего вечевого устройства и, по всей вероятности, явно — тяготились суровым московским владычеством; как бы то ни было, их обвинили в намерении поддаться польскому королю. Иоанн, сопровождаемый опричниками и стрельцами, явился в Новгороде и тут в течение шести недель производил свою кровавую расправу.
Пришедши в Новгород, передовой царский отряд устроил кругом крепкие заставы и запер окрестные монастыри. Схватили игуменов, монахов, священников и поставили на правеж (т. е. били палками по ногам каждый день, взыскивая с них деньги); купцов и приказных людей заключали под стражу. Приехал сам Иоанн, велел игуменов и монахов, стоявших на правеже, побить до смерти. Когда он отправился к обедне в Софийский собор, на Волховском мосту встретил его архиепископ Пимен и хотел осенить крестом; Иоанн не пошел ко кресту и назвал Пимена изменником. После обедни обедал у архиепископа и тут вдруг велел его схватить, а казну и весь двор его ограбить. Начались казни новгородцев, содержащихся под стражей. Их пытали огнем, а потом бросали в Волхов вместе с женами и детьми; чтобы никто не мог спастись, ратные люди ездили в лодках и кололи тех, которые всплывали наверх. Так продолжалось пять недель. Наконец, утомясь казнями, он велел из уцелевших граждан привести к себе с каждой улицы по одному человеку. Они явились бледные, как мертвецы, дрожа от страха в ожидании смерти. Иоанн объявил, чтобы они ничего не боялись и молились Богу о царском благоденствии, а пролитая кровь взыщется на изменниках, Пимене и его помощниках. Из Новгорода Иоанн отправился в Псков. Псковитяне встретили царя каждый перед своим домом с женами и детьми, стоя на коленях с хлебом-солью в руках. Эти знаки покорности смягчили царя. (Предание говорит, что Иоанн посетил здесь юродивого Николу Салоса, и тот, несмотря на время Великого поста, будто предложил ему кусок сырого мяса, обличая его таким образом в кровожадности.) По возвращении в Москву началось следствие о новгородской измене. Многие московские бояре и дворяне были обвинены в соучастии и казнены. В числе их погибли прежние царские любимцы Басмановы и князь Вяземский.
Такими жестокими мерами Иоанн IV уничтожил всякое сопротивление своей власти и сделал ее вполне неограниченной, но по справедливости заслужил в истории славу тирана.
В последние годы Иоаннова царствования русские пределы на востоке увеличились новым приобретением: волжские казаки под начальством Ермака завоевали Сибирское царство.
Донские и волжские казаки хотя и признавали над собою власть московского царя, однако, нападая на татар, не щадили и русских: грабили на Волге царские суда, разбивали персидские и бухарские караваны, приходившие с товарами в Россию. Царь не раз посылал своих воевод, которые ловили и казнили разбойников. Одна казацкая шайка, спасаясь от преследования москвитян, бежала с атаманом Ермаком вверх по Волге и явилась На Каме.
В Пермском краю между русскими поселенцами находились в то время богатые промышленники Строгановы. Получив от царя грамоту на пустые земли между реками Камой и Чусовой, с тем чтобы заселить эти земли, они завели здесь соляные варницы, а для защиты края от соседних народцев получили право строить крепости, иметь свои пушки и содержать на свой счет военные отряды. Последние составлялись из разного сброда: из русских и татар, из пленных немцев и литовцев, но их было недостаточно для того, чтобы перенести войну за Уральский хребет. Там существовало особое татарское владение, столицею которого был город Сибирь на берегу Иртыша. Сибирские ханы брали дань с туземных финских племен (вогулов и остяков) и хотя признали свою зависимость от московского царя (1555), однако не переставали нападать на русские восточные пределы. Строгановы предложили Ермаку с товарищами вступить к ним на службу, и те охотно согласились.
Подкрепленный ратными людьми Строгановых, с отрядом в 840 человек Ермак пошел за Каменный пояс (т. е. за Уральский хребет) и, плывя по рекам, углубился в Сибирскую землю. Много трудностей должны были преодолевать казаки на этом долгом пути в борьбе с естественными препятствиями и туземными племенами. Но благодаря своему необычайному мужеству и огнестрельному оружию, неизвестному у туземцев, они счастливо окончили свое предприятие. Хан Кучум оставил им свою столицу и бежал в степи, а храбрый его родственник татарский богатырь Магметкул попался в плен (1582). Товарищ Ермака атаман Кольцо с несколькими казаками явился в Москву и ударил челом Иоанну всем Сибирским царством; он привез и образцы туземных произведений: драгоценных соболей, черных лисиц и бобров. Царь принял его весьма милостиво, послал казакам подарки и жалованье, а для занятия Сибирской земли отправил отряд московского войска.