— Хорошо, — Сильвия была бесконечно терпелива. — Как отреагировал на твое сообщение Колтрейт? Он одобрил объявление тобой войны Клейтону? Ах, он оставил все на твое усмотрение? Тоже неплохая тактика: в случае, если ты дожмешь Клейтона, лавры победителя достанутся ему, а в противном случае он во всем обвинит тебя.
— Боже мой, Сильвия, — схватился за голову Барт, — почему ты еще до сих пор не занимаешь место Иствуда-старшего?
— Дорогой мой, я тебе тысячу раз уже говорила: это общество, даже наше, кичащееся своей ужасной прогрессивностью — косно, консервативно, инертно, — очень спокойно, скучающим тоном объяснила она.
— Но у тебя есть выход, Сильвия, — произнес Барт с нарочитыми интонациями дешевого трагизма. — А именно: стать первой леди. Или на худой конец женой губернатора штата.
— Что же, — очень серьезно сказала она. — Это было бы весьма рациональное решение. Я могла бы подождать, пока ты подрастешь до чего-то, приблизительно равного по уровню, а потом подождать еще немного, пока ты сделаешь мне предложение.
— Вот как? А ты не могла бы уменьшить срок ожидания на величину второго, заключительного этапа? Выйти за меня замуж уже сейчас и дожидаться моего восхождения?
Она положила свою изящную руку с длинными гибкими пальцами на руку Барта, широкую, мощную, с грубыми, слегка узловатыми суставами.
— Барт, я восприняла это предложение как сделанное в шутку. Иначе ты был бы огорчен — наверное, я на это даже надеюсь — в глубине души официальным отказом. Как мужчина ты просто великолепен, Барт. Я без ума от тебя, честное слово. Но унылое, тусклое существование — это ужасно, Барт. Я уж не говорю про существование в бедности. У нас есть еще время, нам с тобой нет и тридцати.
— Господи Иисусе! — Барт опять настроился на ернический лад. — И это говорит прогрессивно мыслящая женщина, зараженная — даже страшно сказать — социалистическими идеями.
— Разве прогресс заключается в увеличении числа бедных и обездоленных? — Сильвия была предельно серьезна. — Социалистические идеи, если на то пошло — просто чушь собачья. В обществе всегда должна быть элита и должны быть аутсайдеры. Это и есть необходимое для нормальной жизни общества динамическое равновесие. Конечно, очень плохо, когда успеха стараются достичь, играя не по правилам, но так уж, наверное, положено, чтобы правила игнорировались в определенные периоды.
— Послушай, по-моему, ты противоречишь сама себе. В тот вечер, когда мы с тобой познакомились, ты, как мне кажется, осуждала игру без правил, — приводя в пример стального короля Рейнольдса.
— Да? — спросила она, как бы припоминая что-то. — У тебя хорошая память. Ты вообще чертовски неглупый парень, Барт Гамильтон. Но, во-первых, тебе действительно показалось, что я осуждаю игру без правил — я просто констатировала факт, что такая игра ведется, вот и все. Осуждать не зависящий от тебя порядок вещей — все равно, что осуждать погоду. Во-вторых, я все-таки женщина, мне свойственно непостоянство.
«Вот ведь положение, — сокрушался Барт. — Мне же такие женщины вроде бы никогда не нравились — до предела прагматичные, приземленные. Что у меня в ней вызывает самое большое раздражение, так это ее постоянная правота. И еще цинизм. Я могу порвать с ней в любой момент, но вся загвоздка в том, что я не хочу этого делать».
И действительно, инициатива их встреч теперь исходила только от Барта. Он звонил Сильвии, и она появлялась, исключения случались только по независящим от нее причинам. Однако когда он однажды опять полушутя повторил свое предложение, Сильвия сказала:
— Барт, я всегда буду твоей любовницей — во всяком случае, до тех пор, пока ты будешь хотеть меня. Захочешь ты одновременно иметь еще дюжину подружек или одну законную супругу — это твое дело. Свое отношение к раннему браку я уже объяснила и не хочу возвращаться к этой теме.
Ранний брак! Ведь ей уже двадцать шесть лет. Мать и отец Барта поженились, когда им было, соответственно, девятнадцать и восемнадцать лет. Его бабка вообще вышла замуж в шестнадцать, бабка Скарлетт. Другая бабка приняла на себя семейные заботы ненамного позже. Ладно, бабушка Рут не в счет, та ни в чем не отступала от обычаев и традиций. Но бабушка Скарлетт! Своенравная и напористая. Трое детей от троих мужей, из которых его отец был, пожалуй, самым нелюбимым. Хм, вот тут, пожалуй и загадка. Его бабушка Скарлетт и его дед Чарлз, наверняка составляли неравную пару. Барт слышал от Гамильтонов, у которых он жил в Атланте, рассказы о своем деде. Увы, Барт должен был признаться себе в том, что характер его содержит некоторые черты характера деда Чарлза. Даже внешне он был похож на него, если старый дагерротип не врет.
Но при всем своем прагматизме Сильвия обнаруживала склонность к занятиям, которые не могли бы принести какой-либо осязаемой пользы. Однажды они с Бартом гуляли по берегу озера. Внимание Сильвии привлек художник, расположившийся со своим мольбертом почти у самой кромки воды.
— Когда-то я тоже мечтала стать художницей, — сказала она.
— Вот как? — удивился Барт. — И что же тебе помешало? Скорее всего, ты слишком рано поняла, что любого художника, будь то живописец или литератор, ожидает одна участь — прозябать в нищете.
— Ничего подобного. Я поняла, что не обладаю достаточным талантом для серьезного занятия живописью. То, что я делаю время от времени сейчас, конечно, нельзя назвать художественными работами в полном смысле этого слова.
Барт попросил показать свои картины и удивился:
— Послушай, ты слишком строго судишь себя. Я-то всегда считал, что ты одержима манией критицизма только по отношению к другим. Я, конечно, не слишком большой знаток живописи, но, как мне кажется, все эти вещи заслуживают быть выставленными.
— Хорошо, — Сильвия была бесконечно терпелива. — Как отреагировал на твое сообщение Колтрейт? Он одобрил объявление тобой войны Клейтону? Ах, он оставил все на твое усмотрение? Тоже неплохая тактика: в случае, если ты дожмешь Клейтона, лавры победителя достанутся ему, а в противном случае он во всем обвинит тебя.
— Боже мой, Сильвия, — схватился за голову Барт, — почему ты еще до сих пор не занимаешь место Иствуда-старшего?
— Дорогой мой, я тебе тысячу раз уже говорила: это общество, даже наше, кичащееся своей ужасной прогрессивностью — косно, консервативно, инертно, — очень спокойно, скучающим тоном объяснила она.
— Но у тебя есть выход, Сильвия, — произнес Барт с нарочитыми интонациями дешевого трагизма. — А именно: стать первой леди. Или на худой конец женой губернатора штата.
— Что же, — очень серьезно сказала она. — Это было бы весьма рациональное решение. Я могла бы подождать, пока ты подрастешь до чего-то, приблизительно равного по уровню, а потом подождать еще немного, пока ты сделаешь мне предложение.
— Вот как? А ты не могла бы уменьшить срок ожидания на величину второго, заключительного этапа? Выйти за меня замуж уже сейчас и дожидаться моего восхождения?
Она положила свою изящную руку с длинными гибкими пальцами на руку Барта, широкую, мощную, с грубыми, слегка узловатыми суставами.
— Барт, я восприняла это предложение как сделанное в шутку. Иначе ты был бы огорчен — наверное, я на это даже надеюсь — в глубине души официальным отказом. Как мужчина ты просто великолепен, Барт. Я без ума от тебя, честное слово. Но унылое, тусклое существование — это ужасно, Барт. Я уж не говорю про существование в бедности. У нас есть еще время, нам с тобой нет и тридцати.
— Господи Иисусе! — Барт опять настроился на ернический лад. — И это говорит прогрессивно мыслящая женщина, зараженная — даже страшно сказать — социалистическими идеями.
— Разве прогресс заключается в увеличении числа бедных и обездоленных? — Сильвия была предельно серьезна. — Социалистические идеи, если на то пошло — просто чушь собачья. В обществе всегда должна быть элита и должны быть аутсайдеры. Это и есть необходимое для нормальной жизни общества динамическое равновесие. Конечно, очень плохо, когда успеха стараются достичь, играя не по правилам, но так уж, наверное, положено, чтобы правила игнорировались в определенные периоды.
— Послушай, по-моему, ты противоречишь сама себе. В тот вечер, когда мы с тобой познакомились, ты, как мне кажется, осуждала игру без правил, — приводя в пример стального короля Рейнольдса.
— Да? — спросила она, как бы припоминая что-то. — У тебя хорошая память. Ты вообще чертовски неглупый парень, Барт Гамильтон. Но, во-первых, тебе действительно показалось, что я осуждаю игру без правил — я просто констатировала факт, что такая игра ведется, вот и все. Осуждать не зависящий от тебя порядок вещей — все равно, что осуждать погоду. Во-вторых, я все-таки женщина, мне свойственно непостоянство.
«Вот ведь положение, — сокрушался Барт. — Мне же такие женщины вроде бы никогда не нравились — до предела прагматичные, приземленные. Что у меня в ней вызывает самое большое раздражение, так это ее постоянная правота. И еще цинизм. Я могу порвать с ней в любой момент, но вся загвоздка в том, что я не хочу этого делать».
И действительно, инициатива их встреч теперь исходила только от Барта. Он звонил Сильвии, и она появлялась, исключения случались только по независящим от нее причинам. Однако когда он однажды опять полушутя повторил свое предложение, Сильвия сказала:
— Барт, я всегда буду твоей любовницей — во всяком случае, до тех пор, пока ты будешь хотеть меня. Захочешь ты одновременно иметь еще дюжину подружек или одну законную супругу — это твое дело. Свое отношение к раннему браку я уже объяснила и не хочу возвращаться к этой теме.
Ранний брак! Ведь ей уже двадцать шесть лет. Мать и отец Барта поженились, когда им было, соответственно, девятнадцать и восемнадцать лет. Его бабка вообще вышла замуж в шестнадцать, бабка Скарлетт. Другая бабка приняла на себя семейные заботы ненамного позже. Ладно, бабушка Рут не в счет, та ни в чем не отступала от обычаев и традиций. Но бабушка Скарлетт! Своенравная и напористая. Трое детей от троих мужей, из которых его отец был, пожалуй, самым нелюбимым. Хм, вот тут, пожалуй и загадка. Его бабушка Скарлетт и его дед Чарлз, наверняка составляли неравную пару. Барт слышал от Гамильтонов, у которых он жил в Атланте, рассказы о своем деде. Увы, Барт должен был признаться себе в том, что характер его содержит некоторые черты характера деда Чарлза. Даже внешне он был похож на него, если старый дагерротип не врет.
Но при всем своем прагматизме Сильвия обнаруживала склонность к занятиям, которые не могли бы принести какой-либо осязаемой пользы. Однажды они с Бартом гуляли по берегу озера. Внимание Сильвии привлек художник, расположившийся со своим мольбертом почти у самой кромки воды.
— Когда-то я тоже мечтала стать художницей, — сказала она.
— Вот как? — удивился Барт. — И что же тебе помешало? Скорее всего, ты слишком рано поняла, что любого художника, будь то живописец или литератор, ожидает одна участь — прозябать в нищете.
— Ничего подобного. Я поняла, что не обладаю достаточным талантом для серьезного занятия живописью. То, что я делаю время от времени сейчас, конечно, нельзя назвать художественными работами в полном смысле этого слова.
Барт попросил показать свои картины и удивился:
— Послушай, ты слишком строго судишь себя. Я-то всегда считал, что ты одержима манией критицизма только по отношению к другим. Я, конечно, не слишком большой знаток живописи, но, как мне кажется, все эти вещи заслуживают быть выставленными.