— Вас удивляет, что я спросил об этом? — Билли в упор посмотрел на нее.
Девушка явно смутилась, но совершенно не хотела подавать вида. «А она с характером, — отметил про себя Билли, — хотя и не суфражистка.»
— Я никому не расскажу об этом, — продолжил он, улыбнувшись совершенно бесхитростно. — Вы пытали счастья в том роде занятий, о котором еще ваши отец и мать не имели понятия — в кино, не так ли?
— Да, — теперь в ее взгляде светилось любопытство. — А как вы?..
— Узнал об этом? Просто догадался. Существует ведь много вещей, по которым можно кое-что узнать о человеке. А умение увязывать эти вещи в какую — то систему называется интуицией.
— Я думала, что это называется логикой.
— Вот как? — он взглянул на Джесс так, словно видел ее впервые. — Разве киноактрисе надо знать это? Я-то думал, что в кино все решает внешность и умение более-менее естественно держаться перед камерой. Впрочем, глядя на Бастера Китона или Чарли Чаплина, этого не скажешь — это я о естественности.
— Вам не нравится кинематограф?
— Почему же? Занятно иногда поглазеть на все эти пинки и подножки. Занятно, но не более того. Кинематограф, извините, тот же цирк.
— Совсем нет, — она выглядела расстроенной, раздосадованной, но никак не разозленной и не возмущенной. — У кинематографа большое будущее. Ведь вы сами только что сказали: каких-то двадцать лет назад о нем мало кто имел понятие. Как и об авиации, собственно говоря.
— Но ведь у кино так мало выразительных средств. Это далеко не театр, не говоря уже о литературе.
— А вы считаете, что у литературы есть шансы на развитие этих… выразительных средств. Мне кажется, что она уже исчерпала себя в этом смысле. Античные авторы писали точно так же, как Амброз Бирс или Джек Лондон.
— Вот, — Билли посмотрел на нее с комическим торжеством, — наконец-то мне удалось завести вас. Кровь Фонтейнов заговорила в вас. Говорят, ваши предки были вспыльчивы и весьма опасны во гневе?
— Говорят, — она не приняла шутки.
— Так вот, — Билли поднял ракетку так, как поднял бы указательный палец. — Джек Лондон — это еще не вся литература и далеко не лучшая ее часть, как я полагаю. И даже Амброз Бирс все-таки отличается от древних греков, этого может не заметить только тот, кто очень не хочет замечать или совсем ничего не замечает.
Ни тени запальчивости не было в его тоне, он произносил слова очень спокойно, даже со слегка скучающей миной, но в то же время и очень серьезно.
— Скажите пожалуйста! — теперь что-то новое и непонятное блеснуло в ее взгляде — отличное от того обычного изучающе — любопытствующего выражения. — И к кому же, по-вашему, я отношусь? К тем, кто не в состоянии ничего замечать?
— Нет, — он снова спрятался за завесой обычной своей иронии. — Вы-то как раз не относитесь ни к первым, ни ко вторым. Вы же оригинальны.
Он в упор уставился на нее, ожидая ответной реакции, весь отдавшись на несколько мгновений самому внимательному наблюдению. Сначала в ее больших серых глазах плеснулось нечто, похожее на раздражение, потом взгляд ее потух.
— Нисколечки я не оригинальна, — неожиданно просто произнесла Джесс. — И я закончу свои дни здесь, получая две тысячи долларов в год. В лучшем случае удачно выйду замуж.
— Это совсем неплохо. «Лучше видеть глазами, чем бродить душою, потому что это — также суета и томление духа». Это Экклесиаст, — прибавил он в ответ на удивленно приподнятые густые брови.
— Вы-то сами, похоже, не очень руководствуетесь этим советом, — сказала она.
— Вас удивляет, что я спросил об этом? — Билли в упор посмотрел на нее.
Девушка явно смутилась, но совершенно не хотела подавать вида. «А она с характером, — отметил про себя Билли, — хотя и не суфражистка.»
— Я никому не расскажу об этом, — продолжил он, улыбнувшись совершенно бесхитростно. — Вы пытали счастья в том роде занятий, о котором еще ваши отец и мать не имели понятия — в кино, не так ли?
— Да, — теперь в ее взгляде светилось любопытство. — А как вы?..
— Узнал об этом? Просто догадался. Существует ведь много вещей, по которым можно кое-что узнать о человеке. А умение увязывать эти вещи в какую — то систему называется интуицией.
— Я думала, что это называется логикой.
— Вот как? — он взглянул на Джесс так, словно видел ее впервые. — Разве киноактрисе надо знать это? Я-то думал, что в кино все решает внешность и умение более-менее естественно держаться перед камерой. Впрочем, глядя на Бастера Китона или Чарли Чаплина, этого не скажешь — это я о естественности.
— Вам не нравится кинематограф?
— Почему же? Занятно иногда поглазеть на все эти пинки и подножки. Занятно, но не более того. Кинематограф, извините, тот же цирк.
— Совсем нет, — она выглядела расстроенной, раздосадованной, но никак не разозленной и не возмущенной. — У кинематографа большое будущее. Ведь вы сами только что сказали: каких-то двадцать лет назад о нем мало кто имел понятие. Как и об авиации, собственно говоря.
— Но ведь у кино так мало выразительных средств. Это далеко не театр, не говоря уже о литературе.
— А вы считаете, что у литературы есть шансы на развитие этих… выразительных средств. Мне кажется, что она уже исчерпала себя в этом смысле. Античные авторы писали точно так же, как Амброз Бирс или Джек Лондон.
— Вот, — Билли посмотрел на нее с комическим торжеством, — наконец-то мне удалось завести вас. Кровь Фонтейнов заговорила в вас. Говорят, ваши предки были вспыльчивы и весьма опасны во гневе?
— Говорят, — она не приняла шутки.
— Так вот, — Билли поднял ракетку так, как поднял бы указательный палец. — Джек Лондон — это еще не вся литература и далеко не лучшая ее часть, как я полагаю. И даже Амброз Бирс все-таки отличается от древних греков, этого может не заметить только тот, кто очень не хочет замечать или совсем ничего не замечает.
Ни тени запальчивости не было в его тоне, он произносил слова очень спокойно, даже со слегка скучающей миной, но в то же время и очень серьезно.
— Скажите пожалуйста! — теперь что-то новое и непонятное блеснуло в ее взгляде — отличное от того обычного изучающе — любопытствующего выражения. — И к кому же, по-вашему, я отношусь? К тем, кто не в состоянии ничего замечать?
— Нет, — он снова спрятался за завесой обычной своей иронии. — Вы-то как раз не относитесь ни к первым, ни ко вторым. Вы же оригинальны.
Он в упор уставился на нее, ожидая ответной реакции, весь отдавшись на несколько мгновений самому внимательному наблюдению. Сначала в ее больших серых глазах плеснулось нечто, похожее на раздражение, потом взгляд ее потух.
— Нисколечки я не оригинальна, — неожиданно просто произнесла Джесс. — И я закончу свои дни здесь, получая две тысячи долларов в год. В лучшем случае удачно выйду замуж.
— Это совсем неплохо. «Лучше видеть глазами, чем бродить душою, потому что это — также суета и томление духа». Это Экклесиаст, — прибавил он в ответ на удивленно приподнятые густые брови.
— Вы-то сами, похоже, не очень руководствуетесь этим советом, — сказала она.