Ремень опустился снова, и Сьюзен взвыла.
В третий раз, в четвертый, в молниеносной последовательности.
Теперь весь зад был в красных пятнах.
Пятый.
Сьюзен давилась слезами, судорожно всхлипывая.
Рут размахивалась все сильней. Нам пришлось отойти подальше.
Я считал. Шесть. Семь. Восемь, девять, десять.
Сьюзен задергала ногами. Пальцы, вцепившиеся в покрывало, побелели.
Никогда не слышал, чтобы так плакали.
Беги, подумал я. Боже! Я бы сбежал.
Но Сью, конечно, сбежать не могла. Ее будто на цепь приковали.
Это навело меня на мысли об Игре.
Рут, думал я, играет здесь в свою Игру. Черт бы меня побрал! И пусть я вздрагивал от каждого удара, но не мог отделаться от этой мысли. Она показалась мне изумительной. Взрослый. Взрослый играл в Игру. Не точь-в-точь то же самое, но близко.
И внезапно это перестало казаться таким уж недозволенным. Чувство вины сходило на нет. Однако возбуждение оставалось. Я чувствовал, как мои ногти врезаются в ладонь.
Я продолжал считать. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать.
На лбу и над верхней губой Рут собрались капельки пота. Удары наносились механически. Четырнадцать. Пятнадцать. Под бесформенным платьем, видно было, как вздымается ее живот.
— Ух ты!
Рупор скользнул в комнату между мной и Донни.
Шестнадцать.
Он уставился на красное, перекошенное лицо Сьюзен.
—Ух ты! — снова произнес он.
И я знал, что он думал о том же, что и я — о чем думали мы все.
Ремень опустился снова, и Сьюзен взвыла.
В третий раз, в четвертый, в молниеносной последовательности.
Теперь весь зад был в красных пятнах.
Пятый.
Сьюзен давилась слезами, судорожно всхлипывая.
Рут размахивалась все сильней. Нам пришлось отойти подальше.
Я считал. Шесть. Семь. Восемь, девять, десять.
Сьюзен задергала ногами. Пальцы, вцепившиеся в покрывало, побелели.
Никогда не слышал, чтобы так плакали.
Беги, подумал я. Боже! Я бы сбежал.
Но Сью, конечно, сбежать не могла. Ее будто на цепь приковали.
Это навело меня на мысли об Игре.
Рут, думал я, играет здесь в свою Игру. Черт бы меня побрал! И пусть я вздрагивал от каждого удара, но не мог отделаться от этой мысли. Она показалась мне изумительной. Взрослый. Взрослый играл в Игру. Не точь-в-точь то же самое, но близко.
И внезапно это перестало казаться таким уж недозволенным. Чувство вины сходило на нет. Однако возбуждение оставалось. Я чувствовал, как мои ногти врезаются в ладонь.
Я продолжал считать. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать.
На лбу и над верхней губой Рут собрались капельки пота. Удары наносились механически. Четырнадцать. Пятнадцать. Под бесформенным платьем, видно было, как вздымается ее живот.
— Ух ты!
Рупор скользнул в комнату между мной и Донни.
Шестнадцать.
Он уставился на красное, перекошенное лицо Сьюзен.
—Ух ты! — снова произнес он.
И я знал, что он думал о том же, что и я — о чем думали мы все.