Невероятно, но меня до сих пор никто не заметил. Я почувствовал себя призраком.
Ребята собрали оставшиеся банки и ушли домой, хохоча по пути. Голоса постепенно умолкли.
Говнюки, подумал я. Там теперь кругом стекло. Теперь через речку нельзя ходить вброд. По крайней мере, до запруды. Я осторожно перешел по Скале на другую сторону.
На Четвертое июля Мэг снова подралась.
Были сумерки, теплый вечер плавно сменялся ночью, и сотни человек расположились на одеялах на поле перед школой в ожидании фейерверков.
Мы с Донни сидели с моими родителями — я пригласил его на ужин — и с Хендерсонами, друзьями родителей. Хендерсоны жили в двух кварталах от нас.
Они были католиками, да притом — бездетными, что прямо указывало: с ними что-то не так, хотя что — никто толком не знал. Мистер Хендерсон был крупным и подвижным мужчиной из тех, что всегда расхаживают в клетчатых рубашках и вельветовых штанах. На заднем дворе он держал охотничьих собак и давал нам иногда пострелять из пневматических пистолетов. Миссис Хендерсон была худощавой курносой блондинкой, весьма привлекательной.
Донни как-то сказал, что не может понять, почему у них нет детей. Он бы вмиг ее трахнул.
С нашего места можно было видеть Уилли, Рупора, Мэг, Сьюзен и Рут. Они сидели рядом с семьей Морино.
Там собрался весь город.
Четвертого июля любой, кто мог ходить, ездить или ползать, заявлялся поглазеть на фейерверк. Не считая парада на День Поминовения, это было единственное стоящее зрелище за весь год.
Для проформы расставили копов. На самом деле, нарушений никто не ожидал. Городок еще был на той стадии, когда все друг друга знали. Даже уходя из дому, все оставляли двери нараспашку, на случай, если кто-то заглянет.
Копы, в большинстве, были друзьями нашей семьи. Папа знал их по бару и ВЗВ. В основном они следили, чтобы никто не бросал «вишневые бомбочки» слишком близко к людям. И так же, как и все остальные, ждали представления.
Мы с Донни слушали мистера Хендерсона — тот рассказывал о новом выводке щенят, пил чай со льдом из термоса и, смеясь, выпускал изо рта пар от тушеного мяса. Мать всегда клала в тушеное мясо много лука. Папа терпеть его не мог, но так нравилось. Через полчаса начнется пердеж.
Громкоговорители надрывались маршем Джона Филипа Сузы.
Над школой зависла четвертинка луны.
Дети носились друг за другом в толпе. Загорались бенгальские огни. Позади автоматной очередью стрекотали шутихи.
Мы решили взять мороженого.
Дети облепили грузовик «Гуд Хьюмор» в четыре слоя — торговля шла бойко. Мы медленно пробились вперед. Обошлось без происшествий. Я взял «Браун Кау», Донни — «Фьюджсикл», и мы потащились обратно.
И тут мы увидели Мэг за грузовиком. Она разговаривала с мистером Дженнингсом.
Мы застыли на месте.
Потому что мистер Дженнингс был также офицером Дженнингсом. То есть, копом.
Невероятно, но меня до сих пор никто не заметил. Я почувствовал себя призраком.
Ребята собрали оставшиеся банки и ушли домой, хохоча по пути. Голоса постепенно умолкли.
Говнюки, подумал я. Там теперь кругом стекло. Теперь через речку нельзя ходить вброд. По крайней мере, до запруды. Я осторожно перешел по Скале на другую сторону.
На Четвертое июля Мэг снова подралась.
Были сумерки, теплый вечер плавно сменялся ночью, и сотни человек расположились на одеялах на поле перед школой в ожидании фейерверков.
Мы с Донни сидели с моими родителями — я пригласил его на ужин — и с Хендерсонами, друзьями родителей. Хендерсоны жили в двух кварталах от нас.
Они были католиками, да притом — бездетными, что прямо указывало: с ними что-то не так, хотя что — никто толком не знал. Мистер Хендерсон был крупным и подвижным мужчиной из тех, что всегда расхаживают в клетчатых рубашках и вельветовых штанах. На заднем дворе он держал охотничьих собак и давал нам иногда пострелять из пневматических пистолетов. Миссис Хендерсон была худощавой курносой блондинкой, весьма привлекательной.
Донни как-то сказал, что не может понять, почему у них нет детей. Он бы вмиг ее трахнул.
С нашего места можно было видеть Уилли, Рупора, Мэг, Сьюзен и Рут. Они сидели рядом с семьей Морино.
Там собрался весь город.
Четвертого июля любой, кто мог ходить, ездить или ползать, заявлялся поглазеть на фейерверк. Не считая парада на День Поминовения, это было единственное стоящее зрелище за весь год.
Для проформы расставили копов. На самом деле, нарушений никто не ожидал. Городок еще был на той стадии, когда все друг друга знали. Даже уходя из дому, все оставляли двери нараспашку, на случай, если кто-то заглянет.
Копы, в большинстве, были друзьями нашей семьи. Папа знал их по бару и ВЗВ. В основном они следили, чтобы никто не бросал «вишневые бомбочки» слишком близко к людям. И так же, как и все остальные, ждали представления.
Мы с Донни слушали мистера Хендерсона — тот рассказывал о новом выводке щенят, пил чай со льдом из термоса и, смеясь, выпускал изо рта пар от тушеного мяса. Мать всегда клала в тушеное мясо много лука. Папа терпеть его не мог, но так нравилось. Через полчаса начнется пердеж.
Громкоговорители надрывались маршем Джона Филипа Сузы.
Над школой зависла четвертинка луны.
Дети носились друг за другом в толпе. Загорались бенгальские огни. Позади автоматной очередью стрекотали шутихи.
Мы решили взять мороженого.
Дети облепили грузовик «Гуд Хьюмор» в четыре слоя — торговля шла бойко. Мы медленно пробились вперед. Обошлось без происшествий. Я взял «Браун Кау», Донни — «Фьюджсикл», и мы потащились обратно.
И тут мы увидели Мэг за грузовиком. Она разговаривала с мистером Дженнингсом.
Мы застыли на месте.
Потому что мистер Дженнингс был также офицером Дженнингсом. То есть, копом.