Она посмотрела на него. Сердце у неё громко колотилось. Застенчиво улыбнулась в ответ.
— Возможно.
Ради тебя, думала она, я могла бы поменять даже веру, в которой выросла.
Она была пуританкой, закрытой от всего мира, ей никогда не разрешалось удаляться от дома дальше, чем на четыре мили. Её воспитывали в строгой морали суровой религии отца, и хотя он настаивал, чтобы она училась читать, это было только для того, чтобы она могла находить псалмы для спасения души. Она была преднамеренно необразованна, поскольку пуритане боялись знания мира и его пленяющей власти, но даже Мэтью Слайт не мог сдержать воображение дочери. Он мог молиться за неё, мог бить, наказывать, но не мог, как бы ни старался, заставить её прекратить мечтать.
Позднее она сказала бы, что это была любовь с первого взгляда.
А если любовь — это внезапный переполняющий порыв, то ей захотелось лучше узнать Тоби Лазендера, быть вместе с этим молодым человеком, который вынуждал её смеяться и чувствовать себя необычно. Её ограждали всю её жизнь, и поэтому она мечтала о потрясающем мире снаружи, считая его местом смеха и счастья, а теперь внезапно из-за стены ворвался этот лазутчик и нашёл её. Он принес счастье, и она влюбилась в него сразу возле реки, сделав его объектом всех своих мечтаний, которые должны были появиться.
А он увидел девушку гораздо красивее всех виденных прежде. Светлая и прозрачная кожа, голубые глаза, прямой нос над крупным ртом. Когда её волосы высохли, они стали как золотые нити. Он почувствовал в ней силу похожую на крепкую сталь, когда спросил, можно ли ему прийти снова. Она покачала головой.
— Отец не разрешит.
— Мне нужно его разрешение?
Она улыбнулась.
— Ты взял его рыбу.
Он посмотрел на неё с изумлением.
— Ты дочь Слайта?
Она кивнула.
Тоби засмеялся.
— Боже мой! Твоя мать, должно быть, ангел!
Она засмеялась. Марта Слайт была толстой, мстительной и раздражительной.
— Нет.
— Как тебя зовут?
Она взглянула на него, внезапно расстроившись. Она ненавидела своё имя и не хотела, чтобы он узнал его. Она предположила, что из-за ужасного имени он не станет думать о ней. При этой мысли она вдруг поняла, что ей никогда не разрешат встретиться с ним снова. Её имя никогда не будет волновать Тоби.
Он снова спросил:
— Скажешь мне?
Она посмотрела на него. Сердце у неё громко колотилось. Застенчиво улыбнулась в ответ.
— Возможно.
Ради тебя, думала она, я могла бы поменять даже веру, в которой выросла.
Она была пуританкой, закрытой от всего мира, ей никогда не разрешалось удаляться от дома дальше, чем на четыре мили. Её воспитывали в строгой морали суровой религии отца, и хотя он настаивал, чтобы она училась читать, это было только для того, чтобы она могла находить псалмы для спасения души. Она была преднамеренно необразованна, поскольку пуритане боялись знания мира и его пленяющей власти, но даже Мэтью Слайт не мог сдержать воображение дочери. Он мог молиться за неё, мог бить, наказывать, но не мог, как бы ни старался, заставить её прекратить мечтать.
Позднее она сказала бы, что это была любовь с первого взгляда.
А если любовь — это внезапный переполняющий порыв, то ей захотелось лучше узнать Тоби Лазендера, быть вместе с этим молодым человеком, который вынуждал её смеяться и чувствовать себя необычно. Её ограждали всю её жизнь, и поэтому она мечтала о потрясающем мире снаружи, считая его местом смеха и счастья, а теперь внезапно из-за стены ворвался этот лазутчик и нашёл её. Он принес счастье, и она влюбилась в него сразу возле реки, сделав его объектом всех своих мечтаний, которые должны были появиться.
А он увидел девушку гораздо красивее всех виденных прежде. Светлая и прозрачная кожа, голубые глаза, прямой нос над крупным ртом. Когда её волосы высохли, они стали как золотые нити. Он почувствовал в ней силу похожую на крепкую сталь, когда спросил, можно ли ему прийти снова. Она покачала головой.
— Отец не разрешит.
— Мне нужно его разрешение?
Она улыбнулась.
— Ты взял его рыбу.
Он посмотрел на неё с изумлением.
— Ты дочь Слайта?
Она кивнула.
Тоби засмеялся.
— Боже мой! Твоя мать, должно быть, ангел!
Она засмеялась. Марта Слайт была толстой, мстительной и раздражительной.
— Нет.
— Как тебя зовут?
Она взглянула на него, внезапно расстроившись. Она ненавидела своё имя и не хотела, чтобы он узнал его. Она предположила, что из-за ужасного имени он не станет думать о ней. При этой мысли она вдруг поняла, что ей никогда не разрешат встретиться с ним снова. Её имя никогда не будет волновать Тоби.
Он снова спросил:
— Скажешь мне?