Там еле заметно, размашисто, с мельчайшими крапинками клякс от резкого движения ручки, было прописано число. Вернее, два числа. Двойка с лебединой шеей, потом точка и, после тире — два одинаковых нуля.
2. - 00.
— Ну? — вслух подумала Крис, — и? Если дата, то что? Второй месяц, да?
— Нулевой год, — кивнула Шанелька, — то есть тыща девятисотый. Логично. Или — с двух до полуночи…
— Не путай меня.
— А ты, я вижу, не так уж удивилась? Я бы сказала, сердишься ты больше, чем удивляешься. Ты уже видела эту фоточку? Азанчеев показывал? Или Ираида?
— Нет. Видела, да. Не ее. Ты вообще собираешься пожрать там? Или покурить? Или будем ковыряться, пока не взойдет солнце?
— А дивный хозяин что, не покормит нас ужином? — справедливо удивилась Шанелька, бросая взгляд на черные стекла, полуприкрытые шторами.
— Просился, да. Но мне нужно с тобой пообщаться, сначала, а потом уже вместе.
— О, — сказала польщенная Шанелька, — наконец-то! И я услышу, как вы с Джахи планируете угнать пару верблюдов, чтобы носиться на них по Константинополю и ветерок будет играть твоей чадрой… Не хвали, это цитата. Из Даррелла. Да, Криси. Я хочу жрать и курить хочу. Звони давай нашему властелину, пусть открывает свою дверь. И кстати, больше под замком я работать не буду, у меня клаустрофобия. Небольшая, но противная.
Для полноценного ужина Шанелька и Крис слишком устали, хотя общаться с Джахи обеим было интересно. Но Шанелька, тайно предполагая, что у Крис может возникнуть к очаровательному хозяину «бубновый интерес» (так именовала легкие любовные отношения бабка-соседка, с удовольствием раскладывающая пасьянсы всем дамам, что заглядывали в гости), деликатничала, боясь помешать. Так что, почти засыпая, перекусили в коттедже, уже глубокой ночью. Моргая сонными глазами, Шанелька выслушала рассказ подруги о портрете и, засмеявшись, зевнула, постановляя:
— Все-таки, он прав. Ты сильно похожа на эту восточную принцессу. Я сразу увидела. Завтра, когда хеб окажется в нашем распоряжении, мы его еще попытаем насчет портрета и биографии.
— И покажем бювар, — вспомнила Крис, пробираясь мимо стула Шанельки в ванную комнату, — спорим, он его не видел, такие завалы на полках. Как ты сама его разглядела-то.
— Чутье. Я уже двадцать лет библиотекарь, — гордо отозвалась Шанелька.
— А он архивариус.
— Он мужчина, — возразила ей подруга, — а там — бархат. Как-то так. Тряпичное им глаза застит, отводит, то есть.
Ночью Шанелька вдруг проснулась, выныривая из крепчайшего сна, открыла глаза на темный потолок, пытаясь понять, что именно ее разбудило. Не успела попроситься к компьютеру, виновато поняла, взбивая подушку. Ну так бывает, работы по горло, сидели до упора, Джахи пришел после трех или четырех своих звонков, потеряв терпение сам от их отказов закончить работу после заката. Куда уж было проситься в запертый кабинет с интернетом и кабелем. А тем более — выйти в город, чтобы купить карточку для пополнения телефона. И как тут ее купить-то, если вокруг сплошные кальяны, нарды и женщины в черных паранджах. Ладно, в хиджабах, поправила себя справедливая Шанелька, вспоминая единственную близко увиденную женщину — ту, что встретила их на пороге архива.
И поворачиваясь на бок, вдруг замерла, удивляясь, что еще одна вещь напрочь вылетела у нее из головы.
Чтоб не мешал под руками, бювар она отнесла обратно, пометив у себя в блокноте — нужно обязательно попросить хеба, чтоб перевел письма. Пусть не сразу, ведь они явно не относятся к Ираиде и ее матери, носившей полурусское имя Еления. Но потом, ближе к концу их работы, пусть прочитает. Это же так интересно.
Репетируя слова, которыми она выскажет Джахи свою просьбу, Шанелька пристроила бювар на полке рядом с местом, откуда вытащила. И аккуратно расчистила кусочек деревянной поверхности, пусть вещица лежит свободно, не придавленная сверху бумагами. Укладывая бювар, провела пальцами по застежке, проверяя, плотно ли та закрыта. Оказалось — нет. Шанелька открыла папку еще раз, посмотреть на фотографию, потому что за столом она разглядывала такое внезапное лицо Крис на старом картоне и не успела толком рассмотреть очертания смутного силуэта — темного на темном фоне, за сидящей в кресле фигурой. Там и смотреть было не на что, поняла, собираясь снова закрыть бювар, даже лица не разглядеть. И с противной щекоткой по спине поняла — пальцем все же умудрилась порвать ветхий бархат задней обложки.
— Черт, — прошептала, поворачивая папку ребром, чтоб оценить нанесенный ущерб.
Но дырки не было. Уголок серебряной накладки, вернее, длинный завиток, прижатый к ткани, отстал, и вся металлическая деталь откинулась, держась (Шанелька приблизила лицо, напряженно рассматривая) на подобии крошечной петли. Под накладкой обнаружилось маленькое квадратное пространство, а в нем — пакетик вощеной бумаги, почти плоский, запечатанный по краю крученой ниткой, продетой через сгиб узкого клапана. Будто кукольный конвертик не стали заклеивать, а просто зашили, протыкая бумагу иглой. Шанелька убрала палец и пакетик выпал прямо в подставленную ладонь. Маленький, чуть больше спичечного коробка. Только плоский.
Там еле заметно, размашисто, с мельчайшими крапинками клякс от резкого движения ручки, было прописано число. Вернее, два числа. Двойка с лебединой шеей, потом точка и, после тире — два одинаковых нуля.
2. - 00.
— Ну? — вслух подумала Крис, — и? Если дата, то что? Второй месяц, да?
— Нулевой год, — кивнула Шанелька, — то есть тыща девятисотый. Логично. Или — с двух до полуночи…
— Не путай меня.
— А ты, я вижу, не так уж удивилась? Я бы сказала, сердишься ты больше, чем удивляешься. Ты уже видела эту фоточку? Азанчеев показывал? Или Ираида?
— Нет. Видела, да. Не ее. Ты вообще собираешься пожрать там? Или покурить? Или будем ковыряться, пока не взойдет солнце?
— А дивный хозяин что, не покормит нас ужином? — справедливо удивилась Шанелька, бросая взгляд на черные стекла, полуприкрытые шторами.
— Просился, да. Но мне нужно с тобой пообщаться, сначала, а потом уже вместе.
— О, — сказала польщенная Шанелька, — наконец-то! И я услышу, как вы с Джахи планируете угнать пару верблюдов, чтобы носиться на них по Константинополю и ветерок будет играть твоей чадрой… Не хвали, это цитата. Из Даррелла. Да, Криси. Я хочу жрать и курить хочу. Звони давай нашему властелину, пусть открывает свою дверь. И кстати, больше под замком я работать не буду, у меня клаустрофобия. Небольшая, но противная.
Для полноценного ужина Шанелька и Крис слишком устали, хотя общаться с Джахи обеим было интересно. Но Шанелька, тайно предполагая, что у Крис может возникнуть к очаровательному хозяину «бубновый интерес» (так именовала легкие любовные отношения бабка-соседка, с удовольствием раскладывающая пасьянсы всем дамам, что заглядывали в гости), деликатничала, боясь помешать. Так что, почти засыпая, перекусили в коттедже, уже глубокой ночью. Моргая сонными глазами, Шанелька выслушала рассказ подруги о портрете и, засмеявшись, зевнула, постановляя:
— Все-таки, он прав. Ты сильно похожа на эту восточную принцессу. Я сразу увидела. Завтра, когда хеб окажется в нашем распоряжении, мы его еще попытаем насчет портрета и биографии.
— И покажем бювар, — вспомнила Крис, пробираясь мимо стула Шанельки в ванную комнату, — спорим, он его не видел, такие завалы на полках. Как ты сама его разглядела-то.
— Чутье. Я уже двадцать лет библиотекарь, — гордо отозвалась Шанелька.
— А он архивариус.
— Он мужчина, — возразила ей подруга, — а там — бархат. Как-то так. Тряпичное им глаза застит, отводит, то есть.
Ночью Шанелька вдруг проснулась, выныривая из крепчайшего сна, открыла глаза на темный потолок, пытаясь понять, что именно ее разбудило. Не успела попроситься к компьютеру, виновато поняла, взбивая подушку. Ну так бывает, работы по горло, сидели до упора, Джахи пришел после трех или четырех своих звонков, потеряв терпение сам от их отказов закончить работу после заката. Куда уж было проситься в запертый кабинет с интернетом и кабелем. А тем более — выйти в город, чтобы купить карточку для пополнения телефона. И как тут ее купить-то, если вокруг сплошные кальяны, нарды и женщины в черных паранджах. Ладно, в хиджабах, поправила себя справедливая Шанелька, вспоминая единственную близко увиденную женщину — ту, что встретила их на пороге архива.
И поворачиваясь на бок, вдруг замерла, удивляясь, что еще одна вещь напрочь вылетела у нее из головы.
Чтоб не мешал под руками, бювар она отнесла обратно, пометив у себя в блокноте — нужно обязательно попросить хеба, чтоб перевел письма. Пусть не сразу, ведь они явно не относятся к Ираиде и ее матери, носившей полурусское имя Еления. Но потом, ближе к концу их работы, пусть прочитает. Это же так интересно.
Репетируя слова, которыми она выскажет Джахи свою просьбу, Шанелька пристроила бювар на полке рядом с местом, откуда вытащила. И аккуратно расчистила кусочек деревянной поверхности, пусть вещица лежит свободно, не придавленная сверху бумагами. Укладывая бювар, провела пальцами по застежке, проверяя, плотно ли та закрыта. Оказалось — нет. Шанелька открыла папку еще раз, посмотреть на фотографию, потому что за столом она разглядывала такое внезапное лицо Крис на старом картоне и не успела толком рассмотреть очертания смутного силуэта — темного на темном фоне, за сидящей в кресле фигурой. Там и смотреть было не на что, поняла, собираясь снова закрыть бювар, даже лица не разглядеть. И с противной щекоткой по спине поняла — пальцем все же умудрилась порвать ветхий бархат задней обложки.
— Черт, — прошептала, поворачивая папку ребром, чтоб оценить нанесенный ущерб.
Но дырки не было. Уголок серебряной накладки, вернее, длинный завиток, прижатый к ткани, отстал, и вся металлическая деталь откинулась, держась (Шанелька приблизила лицо, напряженно рассматривая) на подобии крошечной петли. Под накладкой обнаружилось маленькое квадратное пространство, а в нем — пакетик вощеной бумаги, почти плоский, запечатанный по краю крученой ниткой, продетой через сгиб узкого клапана. Будто кукольный конвертик не стали заклеивать, а просто зашили, протыкая бумагу иглой. Шанелька убрала палец и пакетик выпал прямо в подставленную ладонь. Маленький, чуть больше спичечного коробка. Только плоский.