Спохватившись, Ирина выставила на скатерть гостинец, и Марина, сокрушаясь дороговизне лакомства, зазвякала дверцами серванта, вынимая стеклянную вазочку, протирая ее полотенцем.
— Наталя, — позвал в коридоре дядя Дима, — спишь, что ли? Выдь с нами посиди. Ира приехала.
В ответ на молчание добавил:
— Ненадолго.
И вернулся в комнату, держа перед собой вымытые руки. Сел за стол, подвигая к себе тарелку, в которую жена уже положила картошки, и сбоку — длинные ломтики бледного соленого огурца.
— За встречу бы? — попросил, ловя взгляд жены.
Та закатила серые глаза в негустых ресницах, покачала укоризненно головой. Но вытащила из серванта початую бутылку водки, и он аккуратно налил себе стопку, придержал бутылку рукой, чтоб Марина не убрала сразу. Вопросительно посмотрел на Ирину.
Она пить отказалась, наливая себе в чашку заварку. И вдруг отвлеклась от раздражения, вызванного суетой свекрови (ведь знает, что муж не пьюха, пару рюмок выпьет и все, но каждый раз ахнет, глаза закатит, потом полчаса упрекает, рисуя страшные картины будущего бедной ее жизни с алкоголиком), вертя пузатую чашку. Та самая, о которой спрашивал Андрей. Вот черт, она и правда, забыла ее забрать, а ему наплела — в кладовке, мол.
Вдруг показалось, что совершен проступок, тяжелый, и непонятно, как все восстановить, вернуть. Просто забрать с собой помытую чашку с лохматым рыжим котом на боку — не поможет, понимала Ирина, кивая хозяйке, которая осторожно лила в заварку кипяток. Слишком поздно. И вообще, надо всю эту болтовню прервать, сказать уже прямо, что никакая она не невестка и не родня, а совсем теперь чужой человек, вон сколько времени живут порознь. Интересно, а куда уходит жить Наталья, когда Андрей возвращается из рейсов? Похоже, она тут постоянно теперь обретается. Неужели так и кочует, с подушкой на диван в общую? А где же тогда Марина Михална и дядя Дима смотрят телевизор?
Голоса, которые слышались будто издалека, снова стали громче. Андрейка, сказала Марина Михална, и гостья прислушалась, отвлекаясь от мыслей.
— Ты б ему сказала, Ирочка, пусть почаще. А то что ж, побыл всего денечков несколько, и снова нет его. Мы понимаем, работа такая. Но мы ж уже старики, кто знает, как оно повернется.
— Марина, — укорил дядя Дима, наливая себе вторые полрюмки, — ну что ты причитаешь, ровно на похоронах. У нас гости, радоваться надо.
— Сарайка вся развалилась, — скорбно ответила жена, — кран фырчит. Штукатурка вон сыпется, на голову прям.
— Где? — удивился дядя Дима и подмигнул Ирине.
Она улыбнулась, пряча улыбку за краем чашки.
— В кладовке, — парировала Марина Михална, боком сидя на венском стуле, — Ирочка, ну немножко бы поела, а? Это своя картошка. Все косточки выломала, пока ее копали, коленки по ночам ноют. Огород опять же. Травой зарос весь.
— Тебя послушать, так парень должен все на себе тащить. То ж дом, Марина! Хозяйство. В нем всегда шото да валится.
— А я и не говорю! — возмутилась Марина Михална, — но помочь должен. А то уже соседи мне. Что-то молодые совсем вас бросили… — лицо ее страдальчески сморщилось, брови поднялись домиком, руки легли на ситец под большой грудью.
— Потому они в город от нас и сбегли, — засмеялся дядя Дима, часто моргая — легкий хмель брал свое, — где все центральное, ни тебе печку топить, ни крышу перекрывать.
Ирина механически улыбалась, кивала, забыв прихлебывать чай. Она все верно услышала, возвращаясь из своих раздумий? Андрей тут почти не бывает? И родители уверены, что он по-прежнему живет в Южноморске, в новой квартире… Конечно, изредка, между своими длинными рейсами. И что ей теперь говорить им?
В коридоре скрипнула дверь, так знакомо. Ирина выдохнула с облегчением. Еще пара вежливых пустяков в диалоге с Натальей, и можно попрощаться. Работа есть работа, уж извините, мама Марина и папа Дмитрий.
— Привет, — в голосе Натальи звучал сердитый вызов.
Спохватившись, Ирина выставила на скатерть гостинец, и Марина, сокрушаясь дороговизне лакомства, зазвякала дверцами серванта, вынимая стеклянную вазочку, протирая ее полотенцем.
— Наталя, — позвал в коридоре дядя Дима, — спишь, что ли? Выдь с нами посиди. Ира приехала.
В ответ на молчание добавил:
— Ненадолго.
И вернулся в комнату, держа перед собой вымытые руки. Сел за стол, подвигая к себе тарелку, в которую жена уже положила картошки, и сбоку — длинные ломтики бледного соленого огурца.
— За встречу бы? — попросил, ловя взгляд жены.
Та закатила серые глаза в негустых ресницах, покачала укоризненно головой. Но вытащила из серванта початую бутылку водки, и он аккуратно налил себе стопку, придержал бутылку рукой, чтоб Марина не убрала сразу. Вопросительно посмотрел на Ирину.
Она пить отказалась, наливая себе в чашку заварку. И вдруг отвлеклась от раздражения, вызванного суетой свекрови (ведь знает, что муж не пьюха, пару рюмок выпьет и все, но каждый раз ахнет, глаза закатит, потом полчаса упрекает, рисуя страшные картины будущего бедной ее жизни с алкоголиком), вертя пузатую чашку. Та самая, о которой спрашивал Андрей. Вот черт, она и правда, забыла ее забрать, а ему наплела — в кладовке, мол.
Вдруг показалось, что совершен проступок, тяжелый, и непонятно, как все восстановить, вернуть. Просто забрать с собой помытую чашку с лохматым рыжим котом на боку — не поможет, понимала Ирина, кивая хозяйке, которая осторожно лила в заварку кипяток. Слишком поздно. И вообще, надо всю эту болтовню прервать, сказать уже прямо, что никакая она не невестка и не родня, а совсем теперь чужой человек, вон сколько времени живут порознь. Интересно, а куда уходит жить Наталья, когда Андрей возвращается из рейсов? Похоже, она тут постоянно теперь обретается. Неужели так и кочует, с подушкой на диван в общую? А где же тогда Марина Михална и дядя Дима смотрят телевизор?
Голоса, которые слышались будто издалека, снова стали громче. Андрейка, сказала Марина Михална, и гостья прислушалась, отвлекаясь от мыслей.
— Ты б ему сказала, Ирочка, пусть почаще. А то что ж, побыл всего денечков несколько, и снова нет его. Мы понимаем, работа такая. Но мы ж уже старики, кто знает, как оно повернется.
— Марина, — укорил дядя Дима, наливая себе вторые полрюмки, — ну что ты причитаешь, ровно на похоронах. У нас гости, радоваться надо.
— Сарайка вся развалилась, — скорбно ответила жена, — кран фырчит. Штукатурка вон сыпется, на голову прям.
— Где? — удивился дядя Дима и подмигнул Ирине.
Она улыбнулась, пряча улыбку за краем чашки.
— В кладовке, — парировала Марина Михална, боком сидя на венском стуле, — Ирочка, ну немножко бы поела, а? Это своя картошка. Все косточки выломала, пока ее копали, коленки по ночам ноют. Огород опять же. Травой зарос весь.
— Тебя послушать, так парень должен все на себе тащить. То ж дом, Марина! Хозяйство. В нем всегда шото да валится.
— А я и не говорю! — возмутилась Марина Михална, — но помочь должен. А то уже соседи мне. Что-то молодые совсем вас бросили… — лицо ее страдальчески сморщилось, брови поднялись домиком, руки легли на ситец под большой грудью.
— Потому они в город от нас и сбегли, — засмеялся дядя Дима, часто моргая — легкий хмель брал свое, — где все центральное, ни тебе печку топить, ни крышу перекрывать.
Ирина механически улыбалась, кивала, забыв прихлебывать чай. Она все верно услышала, возвращаясь из своих раздумий? Андрей тут почти не бывает? И родители уверены, что он по-прежнему живет в Южноморске, в новой квартире… Конечно, изредка, между своими длинными рейсами. И что ей теперь говорить им?
В коридоре скрипнула дверь, так знакомо. Ирина выдохнула с облегчением. Еще пара вежливых пустяков в диалоге с Натальей, и можно попрощаться. Работа есть работа, уж извините, мама Марина и папа Дмитрий.
— Привет, — в голосе Натальи звучал сердитый вызов.