— А. Ну, это мужа друзья просто.
— Угу, — задумчиво согласилась Ласочка и, вернувшись на постель, села, согнула ноги, суя ступни под подушку, обхватила коленки руками, — просто друзья, баксятники. Хорошо иметь друзей, валютой набитых. Ника удивленно посмотрела на белое узкое лицо и темные глаза.
Засмеялась.
— Да ты что. Они обычные ребята, не богачи. Вместе работали, сейчас вот Фотий их пригласил, отдохнуть.
— Кто-о? Это мужа, что ли, зовут так? И на сдержанный кивок рассмеялась:
— Фо-отий. Ну и имечко мамка дала, не пожалела сыночка. А ты его любишь, да?
— Люблю, — замявшись, ответила Ника. Ей совсем не хотелось откровенничать о муже. Ласочка вдруг зевнула, потянулась длинным белеющим в полутьме телом. И кинулась к Нике, взрывая одеяло и закапываясь ей под самый бок.
— Фу, все. Спать хочу. Сняла бы свою дурацкую футболку. Кто в трусах спит?
— Я сплю. Отстань. Ника отпихивала гостью, а та, взвизгивая и рыча, наваливалась, тиская ее под одеялом и тяжело дыша, искала уворачивающиеся губы.
— Ну, давай, давай немножко совсем полюбимся, Никиша, никто ж не узнает, я тебя научу.
— Перестань! — у Ники тяжело закружилась голова и во рту пересохло. Ласочка была теплая, с горячими быстрыми руками, ловкая, как зверек, и вдруг все показалось таким простым, дозволенным. Пустая огромная зимняя степь, спящее под серебром луны море, далекий поселок, тоже в зимней ленивой спячке. Они двое, и у них всего пара часов, а потом вернется Фотий с тревожными заботами о Марьяне. С рассказами о Пашке, которые, наверняка, расстроят Нику. Три имени, проплыв в голове, хотели ускользнуть, но Ника, обнимая одной рукой Ласочку, другой мысленно ухватилась за уплывающие имена.
Сказала:
— Нет, давай уже спать. Гостья обиженно закусила губу, дернула одеяло, отворачиваясь.
— Знаешь, ты думаешь, что ты прям… И замолчала. Совсем недалеко гудел автомобильный мотор. Ника быстро села, одергивая футболку, нашарила ногами тапки.
— Едет. Ты иди, ложись на диван. Фу, наконец-то, едет. Она толкнула Ласочку в голую спину, и та неохотно пошла впереди, шлепая по деревянным половицам босыми ногами.
— Возьми вот рубашку, надень. Укройся. Ты пойми, он повез девочку, она ногу сломала, я же волнуюсь.
— А-а, — сказала Ласочка, укладываясь и натягивая одеяло, — а я думала, от меня спасаешься, радуешься, что приехал.
— Глупости. Лежи, я встречу и потом вас познакомлю. Утром отвезет тебя. Говоря, натягивала штаны, свитер. Включив в маленькой прихожей свет, еще раз повторила, влезая в старую зимнюю куртку и сапоги:
— Я быстро. Может, чаю потом, вместе. Прикрывая двери в комнаты, распахнула наружную, и замерла, услышав из-за ворот клаксон и громкие чужие голоса. Рявкнул звонок, ему ответил дрожащим пением другой, что в корпусе.
— Хозяева! — прогремел уверенный мужской голос, ясно слышный в тихой после ветра ночи, — есть кто дома? Ника вздрогнула. За ее спиной внезапно возникшая Ласочка, сильно дергая за рукав, зашептала лихорадочно, стягивая на груди просторную фланелевую рубаху Фотия.
— Бля, Токай орет. Ника, не пускай! Убьет ведь. Уййй… Заскулила, топчась босыми ногами.
— Хо-зя-е-ва! — орал гость, мерно колотя в гудящие ворота, — сколько спать можно! Оглохли? Засигналили сразу две машины. Ника толкнула Ласочку обратно.
— А. Ну, это мужа друзья просто.
— Угу, — задумчиво согласилась Ласочка и, вернувшись на постель, села, согнула ноги, суя ступни под подушку, обхватила коленки руками, — просто друзья, баксятники. Хорошо иметь друзей, валютой набитых. Ника удивленно посмотрела на белое узкое лицо и темные глаза.
Засмеялась.
— Да ты что. Они обычные ребята, не богачи. Вместе работали, сейчас вот Фотий их пригласил, отдохнуть.
— Кто-о? Это мужа, что ли, зовут так? И на сдержанный кивок рассмеялась:
— Фо-отий. Ну и имечко мамка дала, не пожалела сыночка. А ты его любишь, да?
— Люблю, — замявшись, ответила Ника. Ей совсем не хотелось откровенничать о муже. Ласочка вдруг зевнула, потянулась длинным белеющим в полутьме телом. И кинулась к Нике, взрывая одеяло и закапываясь ей под самый бок.
— Фу, все. Спать хочу. Сняла бы свою дурацкую футболку. Кто в трусах спит?
— Я сплю. Отстань. Ника отпихивала гостью, а та, взвизгивая и рыча, наваливалась, тиская ее под одеялом и тяжело дыша, искала уворачивающиеся губы.
— Ну, давай, давай немножко совсем полюбимся, Никиша, никто ж не узнает, я тебя научу.
— Перестань! — у Ники тяжело закружилась голова и во рту пересохло. Ласочка была теплая, с горячими быстрыми руками, ловкая, как зверек, и вдруг все показалось таким простым, дозволенным. Пустая огромная зимняя степь, спящее под серебром луны море, далекий поселок, тоже в зимней ленивой спячке. Они двое, и у них всего пара часов, а потом вернется Фотий с тревожными заботами о Марьяне. С рассказами о Пашке, которые, наверняка, расстроят Нику. Три имени, проплыв в голове, хотели ускользнуть, но Ника, обнимая одной рукой Ласочку, другой мысленно ухватилась за уплывающие имена.
Сказала:
— Нет, давай уже спать. Гостья обиженно закусила губу, дернула одеяло, отворачиваясь.
— Знаешь, ты думаешь, что ты прям… И замолчала. Совсем недалеко гудел автомобильный мотор. Ника быстро села, одергивая футболку, нашарила ногами тапки.
— Едет. Ты иди, ложись на диван. Фу, наконец-то, едет. Она толкнула Ласочку в голую спину, и та неохотно пошла впереди, шлепая по деревянным половицам босыми ногами.
— Возьми вот рубашку, надень. Укройся. Ты пойми, он повез девочку, она ногу сломала, я же волнуюсь.
— А-а, — сказала Ласочка, укладываясь и натягивая одеяло, — а я думала, от меня спасаешься, радуешься, что приехал.
— Глупости. Лежи, я встречу и потом вас познакомлю. Утром отвезет тебя. Говоря, натягивала штаны, свитер. Включив в маленькой прихожей свет, еще раз повторила, влезая в старую зимнюю куртку и сапоги:
— Я быстро. Может, чаю потом, вместе. Прикрывая двери в комнаты, распахнула наружную, и замерла, услышав из-за ворот клаксон и громкие чужие голоса. Рявкнул звонок, ему ответил дрожащим пением другой, что в корпусе.
— Хозяева! — прогремел уверенный мужской голос, ясно слышный в тихой после ветра ночи, — есть кто дома? Ника вздрогнула. За ее спиной внезапно возникшая Ласочка, сильно дергая за рукав, зашептала лихорадочно, стягивая на груди просторную фланелевую рубаху Фотия.
— Бля, Токай орет. Ника, не пускай! Убьет ведь. Уййй… Заскулила, топчась босыми ногами.
— Хо-зя-е-ва! — орал гость, мерно колотя в гудящие ворота, — сколько спать можно! Оглохли? Засигналили сразу две машины. Ника толкнула Ласочку обратно.