— Не пыли… У меня не логика, а опыт.
И в этот момент впереди чавкнуло — провалился Мокрых.
— Мужики, — донесся из темноты его свистящий шепот. — Мужики-и! Фрица держите, утянет.
Бородюк рванулся вперед.
Иван подполз к Бородюку одновременно с Саночкиным. Старшина оттягивал немца от разверзшейся трясины и глухо про себя ругался.
— Ты что шест не подал? — набросился он на Саночкина.
— Партин тонул, — хмуро ответил Саночкин. — Что, мне разорваться было? Я ему шест сунул, а тут Мокрый засвистел. Партин только и шепнул: «Дуй на помощь» — и шест бросил, я — сюда, и тут поздно.
И опять они ползли. Осторожно, в темноте наобум определяя маршрут, зная точно лишь направление движения. Там, впереди, их ждали.
Вокруг была предательская мягкая целина. Ни следов людей, ни животных. Гиблое место.
Ивана трясло от холода. На животе одежда была леденяще-мокрой, а по бокам по ночному морозцу наросли ледяные корки. А вот спина вспотела, и только под МГ холодило.
Впереди вполголоса ругнулся Бородюк. Иван машинально на голос двинул шест, видимо, то же сделал и Саночкин.
— Осторожнее вы… — прошипел Бородюк. — Убьете. Давайте сюда. Немец помрет так. Надо развязать, пусть сам ползет, греется. Бочар, выкинь свой пулемет, будешь за фрицем следить. Саночкин, дай мне конец шеста. Так, мы — по краям, фриц — посередине. — Он развязал немца, тот бессмысленно ворочал замерзшими глазами и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. — Э-эк его прихватило…
И вдруг полковник резко прижался к старшине, Бородюк стал заваливаться навзничь.
— Бородюк, старшина, что с тобой? — позвал Иван.
Полковник повернулся на голос и, словно опасаясь удара, поднял руку. В темноте тускло блеснуло лезвие финки.
Иван ткнул шестом в лицо немцу и бросился на него. Полковник хрипел, отбивался и вдруг заорал. Иван сунул в рот ему руку, и полковник впился зубами в мякоть ладони. Бочаров привстал, придавив коленом кулак с финкой, и ударил фрица по лицу. Хрустнул хрящ, и на кулак брызнула теплая кровь.
— Ты что, Бочар? — подполз на шум Саночкин. — Бородюк!
— С-с-сволочь! — Иван бросил затихшего полковника, его трясло не то от рыданий, не то от злости. — У-у-б-бил…
Саночкин склонился над лицом Бородюка.
— Мертвый. Прямо в сердце, гадюка, попал. Может, Бочар, кончим его, и концы в воду? — предложил неуверенно.
— Нет уж, в зубах, а доволоку. Он у меня… — Иван не договорил. — Такого парня. Земляка.
И все-таки крик полковника разбудил немецких часовых. Над болотом одна за другой взлетели две ракеты. Но разглядеть что-либо в редколесье чахлых сосен, среди кочек, топи было немыслимо. Немцы пустили подряд еще несколько ракет, рассчитывая, видимо, засечь движение, но разведчики затаились.
— Не пыли… У меня не логика, а опыт.
И в этот момент впереди чавкнуло — провалился Мокрых.
— Мужики, — донесся из темноты его свистящий шепот. — Мужики-и! Фрица держите, утянет.
Бородюк рванулся вперед.
Иван подполз к Бородюку одновременно с Саночкиным. Старшина оттягивал немца от разверзшейся трясины и глухо про себя ругался.
— Ты что шест не подал? — набросился он на Саночкина.
— Партин тонул, — хмуро ответил Саночкин. — Что, мне разорваться было? Я ему шест сунул, а тут Мокрый засвистел. Партин только и шепнул: «Дуй на помощь» — и шест бросил, я — сюда, и тут поздно.
И опять они ползли. Осторожно, в темноте наобум определяя маршрут, зная точно лишь направление движения. Там, впереди, их ждали.
Вокруг была предательская мягкая целина. Ни следов людей, ни животных. Гиблое место.
Ивана трясло от холода. На животе одежда была леденяще-мокрой, а по бокам по ночному морозцу наросли ледяные корки. А вот спина вспотела, и только под МГ холодило.
Впереди вполголоса ругнулся Бородюк. Иван машинально на голос двинул шест, видимо, то же сделал и Саночкин.
— Осторожнее вы… — прошипел Бородюк. — Убьете. Давайте сюда. Немец помрет так. Надо развязать, пусть сам ползет, греется. Бочар, выкинь свой пулемет, будешь за фрицем следить. Саночкин, дай мне конец шеста. Так, мы — по краям, фриц — посередине. — Он развязал немца, тот бессмысленно ворочал замерзшими глазами и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. — Э-эк его прихватило…
И вдруг полковник резко прижался к старшине, Бородюк стал заваливаться навзничь.
— Бородюк, старшина, что с тобой? — позвал Иван.
Полковник повернулся на голос и, словно опасаясь удара, поднял руку. В темноте тускло блеснуло лезвие финки.
Иван ткнул шестом в лицо немцу и бросился на него. Полковник хрипел, отбивался и вдруг заорал. Иван сунул в рот ему руку, и полковник впился зубами в мякоть ладони. Бочаров привстал, придавив коленом кулак с финкой, и ударил фрица по лицу. Хрустнул хрящ, и на кулак брызнула теплая кровь.
— Ты что, Бочар? — подполз на шум Саночкин. — Бородюк!
— С-с-сволочь! — Иван бросил затихшего полковника, его трясло не то от рыданий, не то от злости. — У-у-б-бил…
Саночкин склонился над лицом Бородюка.
— Мертвый. Прямо в сердце, гадюка, попал. Может, Бочар, кончим его, и концы в воду? — предложил неуверенно.
— Нет уж, в зубах, а доволоку. Он у меня… — Иван не договорил. — Такого парня. Земляка.
И все-таки крик полковника разбудил немецких часовых. Над болотом одна за другой взлетели две ракеты. Но разглядеть что-либо в редколесье чахлых сосен, среди кочек, топи было немыслимо. Немцы пустили подряд еще несколько ракет, рассчитывая, видимо, засечь движение, но разведчики затаились.