На баркасе, пока крепили паруса и «Кармела» медленно-медленно кружилась на месте, волоча за собой сети, точно змеиный хвост, над ним посмеивались, что его бросила Сара.
— «Мясо свиньи и военные люди одинаково не прочны», говорит пословица, вот почему тебя и бросила Сара.
— «Женщина будет верна одному, когда станет турок крещеным», — добавил дядюшка Кола.
— Влюбленных-то в меня сколько угодно, — ответил ’Нтони. — В Неаполе за мной бегали, как собачонки.
— В Неаполе на тебе было суконное платье и фуражка с надписью, и сапоги на ногах, — сказал Барабба.
— В Неаполе такие же красивые девушки, как и здесь?
— Здешние красивые девушки не стоят и того, чтобы обувать красавиц в Неаполе. У меня была одна в шелковом платье, с красными лентами в волосах, с расшитым лифом и с золотыми эполетами, как у командира. Такая красавица девушка! Только она и делала, что водила гулять хозяйских детей.
— Хорошая в тех местах, должно быть, жизнь! — заметил Барабба.
— Левей! Держи весла! — закричал хозяин ’Нтони.
— Иудово отродье! Ведете мне лодку прямо на сети!.. — поднял с руля крик дядюшка Кола. — Кончите вы вашу болтовню, — брюхо мы сюда пришли чесать, или работать?
— Это из-за качки корма садится, — сказал ’Нтони.
— Держись этой стороны, свинячий сын, — крикнул ему Барабба. — Из-за королев, которыми ты себе набил голову, мы еще потеряем день!
— Проклятие! — закричал тогда ’Нтони, замахиваясь веслом. — Если скажешь еще раз, я дам тебе веслом по голове!
— Это что за новости! — бросился к ним с руля дядюшка Кола. — В солдатах ты этому выучился, что тебе уж и слова сказать нельзя?
— Ну, я уйду, — сказал ’Нтони.
— И ступай! За свои деньги хозяин Фортунато найдет себе другого.
— «Слуге — терпение, хозяину — размышление», — сказал хозяин ’Нтони.
’Нтони ворча продолжал грести, потому что не мог же он уйти пешком по морю, а кум Манджакаруббе, чтобы водворить мир, сказал, что пора завтракать.
В это время взошло солнце, и на холодке с удовольствием можно было выпить глоток вина. И тут парни, зажав между колен бутылку с вином, принялись работать челюстями, в то время как парусник тихонько покачивался в большом кругу из пробковых поплавков.
— Пинок в зад тому, кто первый заговорит, — сказал дядюшка Кола.
Чтобы не заполучить пинка, все принялись жевать, как быки, поглядывая на волны, идущие с открытого моря и катящиеся без пены, на эти зеленые волны, что и в солнечный день заставляют подумать о черном небе и о свинцовом море.
— И будет же сегодня вечером ругаться хозяин Чиполла! — заговорил дядюшка Кола. — Но тут уж мы ничего не можем поделать. При свежем ветре на море рыба не ловится.
На баркасе, пока крепили паруса и «Кармела» медленно-медленно кружилась на месте, волоча за собой сети, точно змеиный хвост, над ним посмеивались, что его бросила Сара.
— «Мясо свиньи и военные люди одинаково не прочны», говорит пословица, вот почему тебя и бросила Сара.
— «Женщина будет верна одному, когда станет турок крещеным», — добавил дядюшка Кола.
— Влюбленных-то в меня сколько угодно, — ответил ’Нтони. — В Неаполе за мной бегали, как собачонки.
— В Неаполе на тебе было суконное платье и фуражка с надписью, и сапоги на ногах, — сказал Барабба.
— В Неаполе такие же красивые девушки, как и здесь?
— Здешние красивые девушки не стоят и того, чтобы обувать красавиц в Неаполе. У меня была одна в шелковом платье, с красными лентами в волосах, с расшитым лифом и с золотыми эполетами, как у командира. Такая красавица девушка! Только она и делала, что водила гулять хозяйских детей.
— Хорошая в тех местах, должно быть, жизнь! — заметил Барабба.
— Левей! Держи весла! — закричал хозяин ’Нтони.
— Иудово отродье! Ведете мне лодку прямо на сети!.. — поднял с руля крик дядюшка Кола. — Кончите вы вашу болтовню, — брюхо мы сюда пришли чесать, или работать?
— Это из-за качки корма садится, — сказал ’Нтони.
— Держись этой стороны, свинячий сын, — крикнул ему Барабба. — Из-за королев, которыми ты себе набил голову, мы еще потеряем день!
— Проклятие! — закричал тогда ’Нтони, замахиваясь веслом. — Если скажешь еще раз, я дам тебе веслом по голове!
— Это что за новости! — бросился к ним с руля дядюшка Кола. — В солдатах ты этому выучился, что тебе уж и слова сказать нельзя?
— Ну, я уйду, — сказал ’Нтони.
— И ступай! За свои деньги хозяин Фортунато найдет себе другого.
— «Слуге — терпение, хозяину — размышление», — сказал хозяин ’Нтони.
’Нтони ворча продолжал грести, потому что не мог же он уйти пешком по морю, а кум Манджакаруббе, чтобы водворить мир, сказал, что пора завтракать.
В это время взошло солнце, и на холодке с удовольствием можно было выпить глоток вина. И тут парни, зажав между колен бутылку с вином, принялись работать челюстями, в то время как парусник тихонько покачивался в большом кругу из пробковых поплавков.
— Пинок в зад тому, кто первый заговорит, — сказал дядюшка Кола.
Чтобы не заполучить пинка, все принялись жевать, как быки, поглядывая на волны, идущие с открытого моря и катящиеся без пены, на эти зеленые волны, что и в солнечный день заставляют подумать о черном небе и о свинцовом море.
— И будет же сегодня вечером ругаться хозяин Чиполла! — заговорил дядюшка Кола. — Но тут уж мы ничего не можем поделать. При свежем ветре на море рыба не ловится.