— Да, это наша доля, — добавил ’Нтони, — ломать себе спину для других, а потом, когда нам удастся отложить немного сольди, придет дьявол и слопает их.
— На что ты жалуешься? — сказал ему дед. — Разве тебе не заплатит за твой день кум Фортунато?
Семья Малаволья из кожи лезла, чтобы наколотить себе грошей. Длинная взяла ткать несколько кусков холста и нанималась еще стирать на прачечном плоту. Хозяин ’Нтони с внуками нанялись работать поденно, делали, что могли, и, если ломота в пояснице сгибала старика крючком, он оставался во дворе чинить петли в сетях, или поправлять верши, или приводить в порядок снасти, потому что у него была сноровка во всех мелочах его промысла. Лука ходил на постройку железнодорожного моста за пятьдесят чентезимов в день, хотя брат ’Нтони и говорил, что этого не хватало на рубахи, которые он портил, перенося в корзине камни, но Лука не обращал внимания и на то, что портил себе плечи, а Алесси ходил ловить под скалами раков или выкапывать червей для приманки, которые шли по десять сольди за ротоло, и иной раз добирался до Оньино и до Капо дей Мулини и возвращался с окровавленными ногами. Но кум Цуппидо каждую субботу брал немалые деньги, чтобы законопатить «Благодать», и нужны были и починка вершей, и камни на железной дороге, и приманка на десять сольди, и побелка холста с ногами по колено в воде, и солнцепек в голову, чтобы наколотить сорок унций. Мертвые вернулись, и дядюшка Крочифиссо, похожий на василиска, только и делал, что расхаживал по уличке с руками за спиной.
— Эта история кончится судебным исполнителем! — говорил дядюшка Крочифиссо в разговоре с доном Сильвестро и с доном Джаммарья, священником.
— Судебного исполнителя не потребуется, дядюшка Крочифиссо! — возразил ему хозяин ’Нтони, когда узнал, что говорил Деревянный Колокол. — Малаволья всегда были честными людьми, и для них никогда не был нужен судебный исполнитель.
— Меня это не касается, — ответил дядюшка Крочифиссо, прислонившись плечами к стене под дворовым навесом, в то время как у него сгребали сухие виноградные ветви. — Я только знаю, что мне должны уплатить.
В конце концов, при посредничестве священника, Деревянный Колокол согласился подождать уплаты до рождества, и взял в виде процентов семьдесят пять лир, которые Маруцца по грошам собирала в чулок, спрятанный под матрацом.
— Вот что получается! — ворчал ’Нтони хозяина ’Нтони, — работаем день и ночь на дядюшку Крочифиссо! Как только все вместе скопим лиру, так ее забирает себе Деревянный Колокол!
Дед и Маруцца утешались, строя воздушные замки на лето, когда будут анчоусы для засолки и фиги по десять за гран, строили и большие планы заняться ловлей тоннов и ловлей меч-рыбы, что дает хороший заработок, а за это время мастер Бастьяно привел бы в порядок «Благодать». Уперев подбородки на руки, дети внимательно слушали эти разговоры, происходившие на галле рейке, или после ужина, но ’Нтони, приехавший издалека и знавший свет лучше других, скучал, слушая эту болтовню, и предпочитал новертеться вокруг трактира, где было столько людей, ничего не делавших, в том числе и дядюшка Санторо, хуже которого никого не могло быть и который занимался легким ремеслом — протягиванием руки прохожим и шамканием молитв божией матери; или же шел к куму Цуппидо под предлогом посмотреть, в каком положении «Благодать», на самом же деле, чтобы поболтать с Барбарой, приходившей подкладывать ветки под котел со смолой, когда появлялся кум ’Нтони.
— Вы всегда в работе, кума Барбара, — говорил ей ’Нтони. — Вы правая рука в доме. Поэтому-то ваш отец и не хочет вас выдавать замуж.
— Он хочет меня выдавать за тех, кто не для меня, — отвечала Барбара: «равный будь с равной и со своими — свой».
— Я бы тоже хотел быть из ваших, клянусь мадонной! Если бы хотели вы, кума Барбара!..
— Что вы мне говорите, кум ’Нтони! Мама прядет во дворе и услышит.
— Я говорил про эти ветки. Они зеленые и не хотят гореть. Оставьте, я сделаю.
— Это правда, что вы приходите сюда повидать Манджакаруббу, когда она сидит у окна?
— Я прихожу сюда совсем за другим, кума Барбара. Я прихожу посмотреть, в каком положении «Благодать».
— Дело идет хорошо, и отец говорит, что к рождественскому сочельнику вы ее спустите на море.
С приближением рождественских девятин Малаволья только и делали, что ходили на двор к мастеру Бастьяно Цуппидо. В это время все село готовилось к празднику; в каждом доме ветвями и апельсинными цветами украшали изображения святых, и мальчишки толпою собирались за волынкой, когда она останавливалась играть у дверей освещенных часовень. Только в доме Малаволья статуя Доброго Пастыря оставалась во мраке в то время, как ’Нтони хозяина ’Нтони бегал ухаживать туда и сюда, и Барбара Цуппида говорила ему:
— Вспомните ли вы, когда будете в море, что я растапливала смолу для «Благодати»?
Пьедипапера разглагольствовал, что все девушки стараются украсть ’Нтони одна у другой.
— Кого обокрали, так это меня, — плаксиво жаловался дядюшка Крочифиссо. — Хотел бы я посмотреть, откуда они возьмут деньги за бобы, если ’Нтони женится и если им еще придется давать приданое Мене, при налоге, который лежит на доме, да при всей этой путанице с ипотекой приданого, которая вылезла наружу в последнюю минуту. Рождество на носу, а Малаволья и не показываются.
Хозяин ’Нтони отыскивал его на площади или под дворовым навесом и говорил ему:
— Да, это наша доля, — добавил ’Нтони, — ломать себе спину для других, а потом, когда нам удастся отложить немного сольди, придет дьявол и слопает их.
— На что ты жалуешься? — сказал ему дед. — Разве тебе не заплатит за твой день кум Фортунато?
Семья Малаволья из кожи лезла, чтобы наколотить себе грошей. Длинная взяла ткать несколько кусков холста и нанималась еще стирать на прачечном плоту. Хозяин ’Нтони с внуками нанялись работать поденно, делали, что могли, и, если ломота в пояснице сгибала старика крючком, он оставался во дворе чинить петли в сетях, или поправлять верши, или приводить в порядок снасти, потому что у него была сноровка во всех мелочах его промысла. Лука ходил на постройку железнодорожного моста за пятьдесят чентезимов в день, хотя брат ’Нтони и говорил, что этого не хватало на рубахи, которые он портил, перенося в корзине камни, но Лука не обращал внимания и на то, что портил себе плечи, а Алесси ходил ловить под скалами раков или выкапывать червей для приманки, которые шли по десять сольди за ротоло, и иной раз добирался до Оньино и до Капо дей Мулини и возвращался с окровавленными ногами. Но кум Цуппидо каждую субботу брал немалые деньги, чтобы законопатить «Благодать», и нужны были и починка вершей, и камни на железной дороге, и приманка на десять сольди, и побелка холста с ногами по колено в воде, и солнцепек в голову, чтобы наколотить сорок унций. Мертвые вернулись, и дядюшка Крочифиссо, похожий на василиска, только и делал, что расхаживал по уличке с руками за спиной.
— Эта история кончится судебным исполнителем! — говорил дядюшка Крочифиссо в разговоре с доном Сильвестро и с доном Джаммарья, священником.
— Судебного исполнителя не потребуется, дядюшка Крочифиссо! — возразил ему хозяин ’Нтони, когда узнал, что говорил Деревянный Колокол. — Малаволья всегда были честными людьми, и для них никогда не был нужен судебный исполнитель.
— Меня это не касается, — ответил дядюшка Крочифиссо, прислонившись плечами к стене под дворовым навесом, в то время как у него сгребали сухие виноградные ветви. — Я только знаю, что мне должны уплатить.
В конце концов, при посредничестве священника, Деревянный Колокол согласился подождать уплаты до рождества, и взял в виде процентов семьдесят пять лир, которые Маруцца по грошам собирала в чулок, спрятанный под матрацом.
— Вот что получается! — ворчал ’Нтони хозяина ’Нтони, — работаем день и ночь на дядюшку Крочифиссо! Как только все вместе скопим лиру, так ее забирает себе Деревянный Колокол!
Дед и Маруцца утешались, строя воздушные замки на лето, когда будут анчоусы для засолки и фиги по десять за гран, строили и большие планы заняться ловлей тоннов и ловлей меч-рыбы, что дает хороший заработок, а за это время мастер Бастьяно привел бы в порядок «Благодать». Уперев подбородки на руки, дети внимательно слушали эти разговоры, происходившие на галле рейке, или после ужина, но ’Нтони, приехавший издалека и знавший свет лучше других, скучал, слушая эту болтовню, и предпочитал новертеться вокруг трактира, где было столько людей, ничего не делавших, в том числе и дядюшка Санторо, хуже которого никого не могло быть и который занимался легким ремеслом — протягиванием руки прохожим и шамканием молитв божией матери; или же шел к куму Цуппидо под предлогом посмотреть, в каком положении «Благодать», на самом же деле, чтобы поболтать с Барбарой, приходившей подкладывать ветки под котел со смолой, когда появлялся кум ’Нтони.
— Вы всегда в работе, кума Барбара, — говорил ей ’Нтони. — Вы правая рука в доме. Поэтому-то ваш отец и не хочет вас выдавать замуж.
— Он хочет меня выдавать за тех, кто не для меня, — отвечала Барбара: «равный будь с равной и со своими — свой».
— Я бы тоже хотел быть из ваших, клянусь мадонной! Если бы хотели вы, кума Барбара!..
— Что вы мне говорите, кум ’Нтони! Мама прядет во дворе и услышит.
— Я говорил про эти ветки. Они зеленые и не хотят гореть. Оставьте, я сделаю.
— Это правда, что вы приходите сюда повидать Манджакаруббу, когда она сидит у окна?
— Я прихожу сюда совсем за другим, кума Барбара. Я прихожу посмотреть, в каком положении «Благодать».
— Дело идет хорошо, и отец говорит, что к рождественскому сочельнику вы ее спустите на море.
С приближением рождественских девятин Малаволья только и делали, что ходили на двор к мастеру Бастьяно Цуппидо. В это время все село готовилось к празднику; в каждом доме ветвями и апельсинными цветами украшали изображения святых, и мальчишки толпою собирались за волынкой, когда она останавливалась играть у дверей освещенных часовень. Только в доме Малаволья статуя Доброго Пастыря оставалась во мраке в то время, как ’Нтони хозяина ’Нтони бегал ухаживать туда и сюда, и Барбара Цуппида говорила ему:
— Вспомните ли вы, когда будете в море, что я растапливала смолу для «Благодати»?
Пьедипапера разглагольствовал, что все девушки стараются украсть ’Нтони одна у другой.
— Кого обокрали, так это меня, — плаксиво жаловался дядюшка Крочифиссо. — Хотел бы я посмотреть, откуда они возьмут деньги за бобы, если ’Нтони женится и если им еще придется давать приданое Мене, при налоге, который лежит на доме, да при всей этой путанице с ипотекой приданого, которая вылезла наружу в последнюю минуту. Рождество на носу, а Малаволья и не показываются.
Хозяин ’Нтони отыскивал его на площади или под дворовым навесом и говорил ему: