Роджер отошел от меня, чтобы заявить о своем присутствии в конфликте Марджори — Конрад, весьма незавидное положение для управляющего. Конрадовский архитектор чуть кивнул ему, видя в нем противника, а не союзника.
Поведя рукой в сторону разгорающейся схватки, Дарт спросил:
— А вы что думаете по поводу того, что им следует предпринять?
— Я? Лично я?
— Да.
— Им ровным счетом наплевать, что я думаю.
— Но мне любопытно было бы узнать.
— Я думаю, что им следует заняться выяснением, кто сделал это и с какой целью.
— Но ведь полиция занимается этим.
— Вы что, хотите сказать, что семейство не желает знать?
Дарт явно пришел в смятение:
— А вы что, видите сквозь стены?
— Почему они не хотят знать? Мне кажется, это опасное безразличие.
— Марджори пойдет на что угодно, лишь бы все, что касается семейства, было шито-крыто, — признался Дарт. — Она еще хуже деда, а ведь он отдал бы все на свете, лишь бы не запятналось имя Стрэттонов.
Кит, наверное, влетел им в копеечку, подумал я, начиная с моей матушки и сколько еще раз после нее, и еще я задался вопросом, что же такое мог натворить Форсайт, чтобы так напугать их.
Дарт взглянул на часы.
— Без двадцати двенадцать, — сказал он, — меня уже тошнит от всего этого. Что бы вы сказали о «Мейфлауере»?
Подумав, я согласился на «Мейфлауер» и без фанфар отступил с ним к шестилетней «Гранаде» с ржавыми передними крыльями. По-видимому, Гарольд Квест никогда не мешал выезжать с ипподрома. Мы беспрепятственно проследовали до примитивной подделки под 1620 год, где Дарт заказал маленькую кружку, а я присовокупил к ней заказ на пятнадцать домашних сандвичей с сыром, помидорами, ветчиной и салатом, а к ним целую лохань мороженого.
— И вы все это собираетесь съесть? — изумился Дарт.
— Меня ждут пять разинутых клювов.
— Боже милосердный! Совершенно забыл.
Пока нам готовили сандвичи, мы сидели и пили пиво, а потом он, посмеиваясь, отвез меня через задний въезд к дому Роджера и припарковался рядом с автобусом.
Роджер отошел от меня, чтобы заявить о своем присутствии в конфликте Марджори — Конрад, весьма незавидное положение для управляющего. Конрадовский архитектор чуть кивнул ему, видя в нем противника, а не союзника.
Поведя рукой в сторону разгорающейся схватки, Дарт спросил:
— А вы что думаете по поводу того, что им следует предпринять?
— Я? Лично я?
— Да.
— Им ровным счетом наплевать, что я думаю.
— Но мне любопытно было бы узнать.
— Я думаю, что им следует заняться выяснением, кто сделал это и с какой целью.
— Но ведь полиция занимается этим.
— Вы что, хотите сказать, что семейство не желает знать?
Дарт явно пришел в смятение:
— А вы что, видите сквозь стены?
— Почему они не хотят знать? Мне кажется, это опасное безразличие.
— Марджори пойдет на что угодно, лишь бы все, что касается семейства, было шито-крыто, — признался Дарт. — Она еще хуже деда, а ведь он отдал бы все на свете, лишь бы не запятналось имя Стрэттонов.
Кит, наверное, влетел им в копеечку, подумал я, начиная с моей матушки и сколько еще раз после нее, и еще я задался вопросом, что же такое мог натворить Форсайт, чтобы так напугать их.
Дарт взглянул на часы.
— Без двадцати двенадцать, — сказал он, — меня уже тошнит от всего этого. Что бы вы сказали о «Мейфлауере»?
Подумав, я согласился на «Мейфлауер» и без фанфар отступил с ним к шестилетней «Гранаде» с ржавыми передними крыльями. По-видимому, Гарольд Квест никогда не мешал выезжать с ипподрома. Мы беспрепятственно проследовали до примитивной подделки под 1620 год, где Дарт заказал маленькую кружку, а я присовокупил к ней заказ на пятнадцать домашних сандвичей с сыром, помидорами, ветчиной и салатом, а к ним целую лохань мороженого.
— И вы все это собираетесь съесть? — изумился Дарт.
— Меня ждут пять разинутых клювов.
— Боже милосердный! Совершенно забыл.
Пока нам готовили сандвичи, мы сидели и пили пиво, а потом он, посмеиваясь, отвез меня через задний въезд к дому Роджера и припарковался рядом с автобусом.