— Ану не видел? — внезапно, будто влезая в голову, спросил Капча, затягиваясь без остановки.
— Нет.
— Не звонила?
— Мне? — удивился Женька, — нет. А, ты же не в курсе, как она на меня натравила Зяму своего. Расскажу щас. Только это, Серый, ты имей в виду, мне твоя Ана пофиг, я туда поехал только потому что мобила у нее отключена была. И вообще — извини.
Капча раздраженно отмахнулся длинной рукой в темных волосках. Но тут же напрягся снова, выбрасывая окурок в сторону дырчатой урны. Повернулся, сбивая на лоб зеркальные очки.
— Ты вчера ей свидание назначил. Внаглую причем, при мне. Я ей звонил, она да, мобилу отключила. Чтоб я, значит, не лез в ваши дела. Молчи, я рассказываю. Типа, как выглядит все. Я весь вечер просидел, как дурак. С этой придурошной Нателлой на лавке, у первого дома. Она меня в детский сад тащила…
— Чего? — удивился было Женька, но кивнул, сразу вспомнив руины старого садика, который называли между собой слегка по-другому — «Беседки».
— Короче, я ночью два раза приходил, под твое окно. Как сраный ромео. Стучал там, свистел. А видно ж — нет тебя.
— Почему видно? — снова удивился Женька.
Капча смерил его жалостным взглядом.
— Когда ты дома, там у тебя на столе зарядное с плеером, от него угол занавески зеленый. Светит оно, если ты спишь, ясно?
— Вот ты, блин, Штирлиц. Шерлок Холмс.
— Доктор Тряпсон, — вяло огрызнулся Капча.
Это они еще в детстве, насмехаясь над явно читаемыми в чужеземных фамилиях русскими словами «вата» и «холм» издевались…
— Шерлок Оврагс, — привычно парировал Женька. И возмутился, наконец, — блин, у нас дружба или как? Мы что, из-за телки несчастной возьмем и погрыземся нафиг? Не видел я твою Ану, нет, видел, но не трогал вообще. Это она на меня Зяму натравила, я чуть звиздюлей не отхватил, по полной программе. Будешь мне верить, или как?
— Именно что несчастной, — ответил Капча, свешивая голову и рассматривая под сандалиями грязный песок, — и вообще, не в ней дело. Нет, в ней, но пиздец другой.
— Не понял, — Женька снова проверил время. Часы показали без четверти два. До набережной быстрым шагом минут двадцать. Но еще домой надо заскочить, плавки надеть, на всякий случай, ну и там мелочи разные. Саморезов, отвертку любимую, пилка у него отличная для мелких работ. Мало ли.
Капча поднял голову, отодвинулся немного, шоркая по бордюру задницей в длинных шортах цвета хаки.
— Влип я, Смола. Попал на бабло. Из-за Аны.
— О, ну нашел чем удивить, — Женька усмехнулся, подумав о собственных сожалениях, — Ана, да-а-а, она такая. Метит в дорогие барышни. В крутые телки. Я вон тоже четыре почти штуки выкинул, на фесте. Что в песок закопал.
— Заткнись, а? Четыре. А двадцать не хочешь, с хвостом? Она тоже влипла. Щас расскажу.
Очень издалека трещали малолетние барышни, они давно покинули детскую площадку и теперь торчали в тени колбасного киоска, курили вместе с продавщицей, разглядывая медленные проезжающие машины. В песочнице сидел одинокий дошкольник, взрывал грязный песок кабиной пластмассового грузовичка и гудел то выше, то басом. На лавочке, в тени похоронного вида туйки, дремала бабушка, отправленная бдеть за внучком. Или — правнучком…
— Ану не видел? — внезапно, будто влезая в голову, спросил Капча, затягиваясь без остановки.
— Нет.
— Не звонила?
— Мне? — удивился Женька, — нет. А, ты же не в курсе, как она на меня натравила Зяму своего. Расскажу щас. Только это, Серый, ты имей в виду, мне твоя Ана пофиг, я туда поехал только потому что мобила у нее отключена была. И вообще — извини.
Капча раздраженно отмахнулся длинной рукой в темных волосках. Но тут же напрягся снова, выбрасывая окурок в сторону дырчатой урны. Повернулся, сбивая на лоб зеркальные очки.
— Ты вчера ей свидание назначил. Внаглую причем, при мне. Я ей звонил, она да, мобилу отключила. Чтоб я, значит, не лез в ваши дела. Молчи, я рассказываю. Типа, как выглядит все. Я весь вечер просидел, как дурак. С этой придурошной Нателлой на лавке, у первого дома. Она меня в детский сад тащила…
— Чего? — удивился было Женька, но кивнул, сразу вспомнив руины старого садика, который называли между собой слегка по-другому — «Беседки».
— Короче, я ночью два раза приходил, под твое окно. Как сраный ромео. Стучал там, свистел. А видно ж — нет тебя.
— Почему видно? — снова удивился Женька.
Капча смерил его жалостным взглядом.
— Когда ты дома, там у тебя на столе зарядное с плеером, от него угол занавески зеленый. Светит оно, если ты спишь, ясно?
— Вот ты, блин, Штирлиц. Шерлок Холмс.
— Доктор Тряпсон, — вяло огрызнулся Капча.
Это они еще в детстве, насмехаясь над явно читаемыми в чужеземных фамилиях русскими словами «вата» и «холм» издевались…
— Шерлок Оврагс, — привычно парировал Женька. И возмутился, наконец, — блин, у нас дружба или как? Мы что, из-за телки несчастной возьмем и погрыземся нафиг? Не видел я твою Ану, нет, видел, но не трогал вообще. Это она на меня Зяму натравила, я чуть звиздюлей не отхватил, по полной программе. Будешь мне верить, или как?
— Именно что несчастной, — ответил Капча, свешивая голову и рассматривая под сандалиями грязный песок, — и вообще, не в ней дело. Нет, в ней, но пиздец другой.
— Не понял, — Женька снова проверил время. Часы показали без четверти два. До набережной быстрым шагом минут двадцать. Но еще домой надо заскочить, плавки надеть, на всякий случай, ну и там мелочи разные. Саморезов, отвертку любимую, пилка у него отличная для мелких работ. Мало ли.
Капча поднял голову, отодвинулся немного, шоркая по бордюру задницей в длинных шортах цвета хаки.
— Влип я, Смола. Попал на бабло. Из-за Аны.
— О, ну нашел чем удивить, — Женька усмехнулся, подумав о собственных сожалениях, — Ана, да-а-а, она такая. Метит в дорогие барышни. В крутые телки. Я вон тоже четыре почти штуки выкинул, на фесте. Что в песок закопал.
— Заткнись, а? Четыре. А двадцать не хочешь, с хвостом? Она тоже влипла. Щас расскажу.
Очень издалека трещали малолетние барышни, они давно покинули детскую площадку и теперь торчали в тени колбасного киоска, курили вместе с продавщицей, разглядывая медленные проезжающие машины. В песочнице сидел одинокий дошкольник, взрывал грязный песок кабиной пластмассового грузовичка и гудел то выше, то басом. На лавочке, в тени похоронного вида туйки, дремала бабушка, отправленная бдеть за внучком. Или — правнучком…