Он подкрутил линзы трубы.
Нет, кажется, обошлось и на этот раз!
Вашингтон выбирался из-под упавшей лошади, Билли Ли подводил ему свежего коня.
В это время две шеренги гессенцев вынырнули из лощины совсем близко.
Гамильтон вскочил на коня и поскакал вокруг холма к траншее, в которой притаилась рота ньюйоркцев, прикрывавшая батарею с другой стороны.
— За мной! В штыки!
Он скакал прямо на дула гессенских мушкетов и не знал, бегут нью-йоркцы за ним или нет.
Раздался залп, и конь начал боком валиться на землю.
Гамильтон едва успел соскочить с него.
И в это время солдаты, справа и слева, с дружным криком, выставив штыки, начали обгонять его.
Гессенцы побежали.
Сражение продолжалось до темноты.
Убийственная жара нехотя отступала под холодным светом проступивших на небе звезд. Редвуд расстелил конскую попону на земле вблизи зарядных ящиков, и Гамильтон, не раздеваясь, повалился на нее с благодарным стоном. Вдали, на другом конце равнины, мерцали огоньки британ-ских костров.
— Габриэль, что сказал Вашингтон, когда ты сообщил ему об отступлении авангарда?
— Он взял меня за плечо, нагнулся к моему уху и пообещал собственноручно высечь, если я проболтаюсь об этом кому-то еще.
Гамильтон почувствовал, что к его окаменевшим за день губам, кажется, возвращается способность растянуться в улыбке.
— Сэр, у меня есть просьба к вам, — сказал Редвуд.
— Да, Габриэль. Только покороче — пока у меня не слиплись глаза.
— Моя заветная труба показывает большую стрельбу на завтра... Если со мной что случится, не могли бы вы... Вот письмо, и в конверт вложено колечко... Адресовано Сьюзен Кларксон, в Филадельфии. Третья улица, дом меховщика Кларксона... Я собирался нанести им визит, но наша часть обошла город стороной...
— А про меня ничего не видел в своей трубе? По совести, и мне следовало бы написать что-то нежное и прощальное Китти Ливингстон и Элайзе Скайлер... Но сил нет, нет, нет... Хранил нас Всевышний до сих пор, авось сохранит и завтра...
Однако наутро вернувшиеся лазутчики донесли, что британцы ночью покинули свой лагерь. Их костры были обманной уловкой. Американцы вправе были считать себя победителями. Но на военном совете постановили, что преследование врага невозможно, что армии необходима передышка — пополнить запасы пороха и продовольствия, позаботиться о раненых, восстановить боевые порядки перемешавшихся полков. А главное — момент внезапности, который принес победу под Бостоном, под Трентоном, под Принстоном, был непоправимо упущен из-за необъяснимого поведения генерала Ли.
Декабрь, 1778
Он подкрутил линзы трубы.
Нет, кажется, обошлось и на этот раз!
Вашингтон выбирался из-под упавшей лошади, Билли Ли подводил ему свежего коня.
В это время две шеренги гессенцев вынырнули из лощины совсем близко.
Гамильтон вскочил на коня и поскакал вокруг холма к траншее, в которой притаилась рота ньюйоркцев, прикрывавшая батарею с другой стороны.
— За мной! В штыки!
Он скакал прямо на дула гессенских мушкетов и не знал, бегут нью-йоркцы за ним или нет.
Раздался залп, и конь начал боком валиться на землю.
Гамильтон едва успел соскочить с него.
И в это время солдаты, справа и слева, с дружным криком, выставив штыки, начали обгонять его.
Гессенцы побежали.
Сражение продолжалось до темноты.
Убийственная жара нехотя отступала под холодным светом проступивших на небе звезд. Редвуд расстелил конскую попону на земле вблизи зарядных ящиков, и Гамильтон, не раздеваясь, повалился на нее с благодарным стоном. Вдали, на другом конце равнины, мерцали огоньки британ-ских костров.
— Габриэль, что сказал Вашингтон, когда ты сообщил ему об отступлении авангарда?
— Он взял меня за плечо, нагнулся к моему уху и пообещал собственноручно высечь, если я проболтаюсь об этом кому-то еще.
Гамильтон почувствовал, что к его окаменевшим за день губам, кажется, возвращается способность растянуться в улыбке.
— Сэр, у меня есть просьба к вам, — сказал Редвуд.
— Да, Габриэль. Только покороче — пока у меня не слиплись глаза.
— Моя заветная труба показывает большую стрельбу на завтра... Если со мной что случится, не могли бы вы... Вот письмо, и в конверт вложено колечко... Адресовано Сьюзен Кларксон, в Филадельфии. Третья улица, дом меховщика Кларксона... Я собирался нанести им визит, но наша часть обошла город стороной...
— А про меня ничего не видел в своей трубе? По совести, и мне следовало бы написать что-то нежное и прощальное Китти Ливингстон и Элайзе Скайлер... Но сил нет, нет, нет... Хранил нас Всевышний до сих пор, авось сохранит и завтра...
Однако наутро вернувшиеся лазутчики донесли, что британцы ночью покинули свой лагерь. Их костры были обманной уловкой. Американцы вправе были считать себя победителями. Но на военном совете постановили, что преследование врага невозможно, что армии необходима передышка — пополнить запасы пороха и продовольствия, позаботиться о раненых, восстановить боевые порядки перемешавшихся полков. А главное — момент внезапности, который принес победу под Бостоном, под Трентоном, под Принстоном, был непоправимо упущен из-за необъяснимого поведения генерала Ли.
Декабрь, 1778