Илья неожиданно славно вписался в размеренную, подчиненную световым и сезонным циклам жизнь Киры. И — быстро. Она не успела возмутиться воцарению в кухне огромной чайной кружки, как уже трижды сходили вместе гулять (у меня на тебя большие планы), посмотрели пару комедий, причем Кира сидела в любимом кресле, Илья, испросив разрешение, валялся на диване, а Клавдий, изнемогая от возмущения, вечер просидел в дверях, переводя с Киры на гостя желтые глаза.
Кира работала с фотографиями, слушала пацанскую болтовню, иногда вставала, стесненно уходя в кухню, если ему звонили, и он грозно кричал в мобильный, решая какие-то свои пацанские дела, то о пиве, то о тренировках. Когда ушла во второй раз, встала, перебирая на столе всякие мелочи, и тихо возмущаясь, вот же герой, выжил из собственной… он вдруг появился в дверях, разводя длинные руки, спросил, прозревая:
— Елки-палки, ты из-за меня, что ли, удрала? Так скажи, я не буду. По телефону.
— Тебе же надо, — церемонно возразила Кира, суя на место сахарницу.
— Та, — длинная рука описала полукруг, — тю! Тоже мне, важность. И вообще, у меня от тебя секретов нет. Ну, если мешаю, то я потом их построю. Когда домой пойду.
— Построишь…
— Ага, — важно согласился Илья, одергивая тишотку, разрисованную какими-то шестеренками, — я ж вожак стаи. Слушай. Мои уехали на дачу, на все лето. Ты давай приходи в гости. А то я тыщу лет не играл.
Кира уже привычно переспросила, одновременно мысленно издевательски цитируя о себе «страшно далека она от народа, от щенков, в смысле»:
— Не играл?
— Ну да. У меня там стрелялка отличная. И еще «Метро». Блин, такая страшная, я один в нее шпилиться ссу. А ты сядешь, на диван, с компом своим. Я играю, ты работаешь. А?
— Идиллия, — умилилась Кира, — пастораль, пастушкИ и пастУшки. Молчу. В смысле, милая какая картина получается.
— Да, — удовлетворился Илья, — точно. Ну? Пойдешь?
— Я подумаю. Кино будем досматривать? Кстати, а поесть ты хочешь?
На радостный кивок вытащила с сушилки самую большую тарелку. Набрасывая с горой картофельного пюре, улыбнулась, вот еще просятся слова, мальчику неизвестные, ендова, братина, да такое, чтоб большущее все.
— И что мне еще в тебе нравится, — задушевно поведал Илья, принимая от Киры тарелку и устраивая ее на коленках, — ты классно готовишь. А фигура у тебя — улет просто. Вот кругло, там, где надо. Ты не тощая.
— Угу. С целлюлитом.
— Не знаю, ты про что. Но мне нравится. Я давно заметил, вот думал, афигеть, классная какая женщина. А ты еще и готовишь. И кашу, как я люблю.
— Тебя случайно не в славном городе Муроме делали, Илья? Ты может, у нас муромец? Или вообще из гераклов?
— Про Геракла я кино смотрел, — согласился Илья между ложками пюре, — фильм так себе, актер неплохой, ну с виду. А Муромца и Добрыню знаю, это ж мультики есть, про богатырей. Не смотрела?
Синие глаза распахнулись, ложка замерла над ополовиненной тарелкой.
— Отлично! Вместе посмотрим. Тебе понравится. Только я не Илья Муромец, я точно — Алеша Попович. Он тоже вечно влипает во всякие штуки. «Отведай-ка силушки богатырской» и ляп-ляп-ляп. Ты чего смеешься? Надо мной, да?
Кира замотала головой, неудержимо улыбаясь. Сказала с нежностью, которая ее саму удивила:
Илья неожиданно славно вписался в размеренную, подчиненную световым и сезонным циклам жизнь Киры. И — быстро. Она не успела возмутиться воцарению в кухне огромной чайной кружки, как уже трижды сходили вместе гулять (у меня на тебя большие планы), посмотрели пару комедий, причем Кира сидела в любимом кресле, Илья, испросив разрешение, валялся на диване, а Клавдий, изнемогая от возмущения, вечер просидел в дверях, переводя с Киры на гостя желтые глаза.
Кира работала с фотографиями, слушала пацанскую болтовню, иногда вставала, стесненно уходя в кухню, если ему звонили, и он грозно кричал в мобильный, решая какие-то свои пацанские дела, то о пиве, то о тренировках. Когда ушла во второй раз, встала, перебирая на столе всякие мелочи, и тихо возмущаясь, вот же герой, выжил из собственной… он вдруг появился в дверях, разводя длинные руки, спросил, прозревая:
— Елки-палки, ты из-за меня, что ли, удрала? Так скажи, я не буду. По телефону.
— Тебе же надо, — церемонно возразила Кира, суя на место сахарницу.
— Та, — длинная рука описала полукруг, — тю! Тоже мне, важность. И вообще, у меня от тебя секретов нет. Ну, если мешаю, то я потом их построю. Когда домой пойду.
— Построишь…
— Ага, — важно согласился Илья, одергивая тишотку, разрисованную какими-то шестеренками, — я ж вожак стаи. Слушай. Мои уехали на дачу, на все лето. Ты давай приходи в гости. А то я тыщу лет не играл.
Кира уже привычно переспросила, одновременно мысленно издевательски цитируя о себе «страшно далека она от народа, от щенков, в смысле»:
— Не играл?
— Ну да. У меня там стрелялка отличная. И еще «Метро». Блин, такая страшная, я один в нее шпилиться ссу. А ты сядешь, на диван, с компом своим. Я играю, ты работаешь. А?
— Идиллия, — умилилась Кира, — пастораль, пастушкИ и пастУшки. Молчу. В смысле, милая какая картина получается.
— Да, — удовлетворился Илья, — точно. Ну? Пойдешь?
— Я подумаю. Кино будем досматривать? Кстати, а поесть ты хочешь?
На радостный кивок вытащила с сушилки самую большую тарелку. Набрасывая с горой картофельного пюре, улыбнулась, вот еще просятся слова, мальчику неизвестные, ендова, братина, да такое, чтоб большущее все.
— И что мне еще в тебе нравится, — задушевно поведал Илья, принимая от Киры тарелку и устраивая ее на коленках, — ты классно готовишь. А фигура у тебя — улет просто. Вот кругло, там, где надо. Ты не тощая.
— Угу. С целлюлитом.
— Не знаю, ты про что. Но мне нравится. Я давно заметил, вот думал, афигеть, классная какая женщина. А ты еще и готовишь. И кашу, как я люблю.
— Тебя случайно не в славном городе Муроме делали, Илья? Ты может, у нас муромец? Или вообще из гераклов?
— Про Геракла я кино смотрел, — согласился Илья между ложками пюре, — фильм так себе, актер неплохой, ну с виду. А Муромца и Добрыню знаю, это ж мультики есть, про богатырей. Не смотрела?
Синие глаза распахнулись, ложка замерла над ополовиненной тарелкой.
— Отлично! Вместе посмотрим. Тебе понравится. Только я не Илья Муромец, я точно — Алеша Попович. Он тоже вечно влипает во всякие штуки. «Отведай-ка силушки богатырской» и ляп-ляп-ляп. Ты чего смеешься? Надо мной, да?
Кира замотала головой, неудержимо улыбаясь. Сказала с нежностью, которая ее саму удивила: