Может быть, изменится через неделю.
Он очень на это надеялся.
День за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем он очень надеялся.
Он забыл кляп и вернулся в спальню забрать его. Констанс закончила расчёсываться. Когда Боб вошёл в комнату, она обернулась что-то ему сказать, но, увидев, что он вернулся за кляпом, снова стала расчёсывать волосы перед зеркалом, не сказав того, что собиралась сказать.
Боб отнёс кляп в ванную. Ему было неприятно держать его в руке. Тот насквозь промок от слюны. Уши Боба запылали от смущения. Он был бы очень рад больше не держать в руке этот кляп. Когда он вынимал кляп из её рта, тот был тепло-мокрый, но теперь стал холодно-мокрым. Это тоже не добавляло приятности.
В ванной Боб положил кляп в корзину для грязного белья. Точнее, упрятал его в грязном белье, снова чувствуя стыд.
Потом он очень тщательно, с мылом, помыл руки, как будто испачкал их в каком-то странном экскременте. Он долго мыл руки.
Констанс покинула спальню и прошла по коридору мимо открытой двери ванной, где он стоял и снова и снова мыл совершенно чистые руки. Он был так поглощён мытьём рук, что не заметил, как она прошла мимо.
Она зашла на кухню и налила стакан воды.
Боб вытер руки.
Он вернулся в спальню за Констанс.
Её там не было.
«Где ты?» – крикнул он в коридор.
«Я на кухне».
Наконец брат Логан не удержался. «Я, пожалуй, пойду, возьму ещё пива, – сказал он. – От этого ожидания такая жажда. Я вернусь через минуту. Тут рядом на углу открытый магазин». Он собирался встать. Думал, что сможет выйти.
«Нет», – сказал брат Логан, секундами ранее упражнявшийся в поднимании трубки в ответ на звонок, после которого странный голос сообщит им, где находятся боулинговые трофеи. Он уже знал, какими будут его первые слова, когда ему скажут, где находятся боулинговые трофеи. «Если ты врёшь, ты труп», – вот такие слова.
«Ну почему нет?» – сказал пивной брат Логан. Он сказал «ну почему нет», как сказал бы ребёнок, которому отказали в рожке мороженого или в чём-то вроде. Слегка плаксиво для пивного голоса. Из его уст это звучало странно, потому что выглядел он очень грозно… как настоящий бандит.
«Потому что я так сказал», – последовал ответ брата. Он был старшим братом и, приняв решение, не собирался его объяснять. Раз он сказал, что вопрос закрыт, значит, так и есть.
Пивной собрался было сказать что-то в пользу пива, но, зная, что это бесполезно, ничего такого не сказал. «Пусть уже зазвонит это грёбаный телефон», – вот что он сказал взамен, и в этих словах не было детского хныканья. В этот раз голос соответствовал его виду.
Комиксовый Логан во время этой перепалки даже не потрудился оторваться от рекламы бальзама. Он гадал, почему он не продавал бальзам, когда был мальчишкой. Казалось бы, такой интересный способ заработать деньги.
Три года назад боулинговых трофеев в Колорадо не оказалось.
Они долго ехали, сотни миль по равнине, потом вверх, в горы, пока, наконец, не прибыли в городок с населением в 123 человека. Они направились по адресу, который им назвали по телефону, но там не было ни улицы, ни дома, только долгое поле на краю города и пасущиеся на нём коровы.
Может быть, изменится через неделю.
Он очень на это надеялся.
День за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем он очень надеялся.
Он забыл кляп и вернулся в спальню забрать его. Констанс закончила расчёсываться. Когда Боб вошёл в комнату, она обернулась что-то ему сказать, но, увидев, что он вернулся за кляпом, снова стала расчёсывать волосы перед зеркалом, не сказав того, что собиралась сказать.
Боб отнёс кляп в ванную. Ему было неприятно держать его в руке. Тот насквозь промок от слюны. Уши Боба запылали от смущения. Он был бы очень рад больше не держать в руке этот кляп. Когда он вынимал кляп из её рта, тот был тепло-мокрый, но теперь стал холодно-мокрым. Это тоже не добавляло приятности.
В ванной Боб положил кляп в корзину для грязного белья. Точнее, упрятал его в грязном белье, снова чувствуя стыд.
Потом он очень тщательно, с мылом, помыл руки, как будто испачкал их в каком-то странном экскременте. Он долго мыл руки.
Констанс покинула спальню и прошла по коридору мимо открытой двери ванной, где он стоял и снова и снова мыл совершенно чистые руки. Он был так поглощён мытьём рук, что не заметил, как она прошла мимо.
Она зашла на кухню и налила стакан воды.
Боб вытер руки.
Он вернулся в спальню за Констанс.
Её там не было.
«Где ты?» – крикнул он в коридор.
«Я на кухне».
Наконец брат Логан не удержался. «Я, пожалуй, пойду, возьму ещё пива, – сказал он. – От этого ожидания такая жажда. Я вернусь через минуту. Тут рядом на углу открытый магазин». Он собирался встать. Думал, что сможет выйти.
«Нет», – сказал брат Логан, секундами ранее упражнявшийся в поднимании трубки в ответ на звонок, после которого странный голос сообщит им, где находятся боулинговые трофеи. Он уже знал, какими будут его первые слова, когда ему скажут, где находятся боулинговые трофеи. «Если ты врёшь, ты труп», – вот такие слова.
«Ну почему нет?» – сказал пивной брат Логан. Он сказал «ну почему нет», как сказал бы ребёнок, которому отказали в рожке мороженого или в чём-то вроде. Слегка плаксиво для пивного голоса. Из его уст это звучало странно, потому что выглядел он очень грозно… как настоящий бандит.
«Потому что я так сказал», – последовал ответ брата. Он был старшим братом и, приняв решение, не собирался его объяснять. Раз он сказал, что вопрос закрыт, значит, так и есть.
Пивной собрался было сказать что-то в пользу пива, но, зная, что это бесполезно, ничего такого не сказал. «Пусть уже зазвонит это грёбаный телефон», – вот что он сказал взамен, и в этих словах не было детского хныканья. В этот раз голос соответствовал его виду.
Комиксовый Логан во время этой перепалки даже не потрудился оторваться от рекламы бальзама. Он гадал, почему он не продавал бальзам, когда был мальчишкой. Казалось бы, такой интересный способ заработать деньги.
Три года назад боулинговых трофеев в Колорадо не оказалось.
Они долго ехали, сотни миль по равнине, потом вверх, в горы, пока, наконец, не прибыли в городок с населением в 123 человека. Они направились по адресу, который им назвали по телефону, но там не было ни улицы, ни дома, только долгое поле на краю города и пасущиеся на нём коровы.