Ему снова представилась вечно молчаливая, угрюмая толпа, мрачно ныряющая в станции подземки, где холодным лунным светом мерцали большие электрические жемчужины.
Перед его взором вновь возникли презрительные бледные официанты, застывшие в полумраке раззолоченных вестибюлей громадных ресторанов.
Он опять увидел себя, замершим у витрины «Таймса» и жадно читающим объявления о работе вместе с тысячами других бедолаг.
Кроме того, он уже явственно слышал злой голос миссис Бейсон, которая требовала денег.
Он вспомнил, что накануне рядом с ним остановился чудесный автомобиль марки роллс-ройс. Две электрических лампочки уютно освещали обитый бежевым бархатом салон и тяжелую серебряную вазу, в которой умирали роскошные орхидеи, похожие на морды губастых догов. В тот миг ему хотелось кричать от зависти, от жгучей ревности.
— Сегодня в пять часов, — бесстрастно произнес он, — я стану богатым или покончу с собой.
В полдень он съел кусок хлеба, запив его чашкой теплого чая.
В два часа пополудни, дрожащий и вымокший до костей Герберт нашел прибежище в каком-то бесконечном коридоре, где симпатяга-пьяница поделился с ним виски. Они по-братски пили прямо из горлышка, а пьянчужка бессвязно бормотал, описывая Кейптаун и трансваальский вельд.
С трех до четырех часов он безуспешно ждал богатства, бродя вдоль доков, забитых судами.
В четыре часа он вернулся к себе в комнату и с философской невозмутимостью валялся в постели, ожидая, что на него свалится богатство.
Он надеялся на него… Страстно, с безумной, ничем не оправданной надеждой, не веря, что жизнь все-таки предъявит ему свой ультиматум.
До него доносились нежные стонущие звуки, смягченные туманом — вестминстерский перезвон возвестил о наступлении пяти часов.
Он поднялся, подошел к окну и открыл его.
Плотный туман скрадывал высоту и приглушал страх. Казалось, в тумане можно утонуть, как в пушистом плюшевом ковре..
Герберт прыгнул вниз.
Запах эфира холодил ноздри, слегка ломило в висках, но Герберт не ощущал никакой боли.
Он различил голоса полицейских и, приоткрыв глаза, увидел холодное и грязное помещение полицейского участка.
— С этим ничего не случилось, — раздался голос позади него, — а тот господин мертв.
Герберт повернул голову и увидел метрах в двух от себя неподвижное тело, накрытое простыней, из-под которой торчали две ноги в ботинках из лакированной кожи.
Герберт инстинктивно понял, что необходимо лгать.
— Я упал, — едва слышно пробормотал он.
— Каким образом? — спросил голос позади него.
Ему снова представилась вечно молчаливая, угрюмая толпа, мрачно ныряющая в станции подземки, где холодным лунным светом мерцали большие электрические жемчужины.
Перед его взором вновь возникли презрительные бледные официанты, застывшие в полумраке раззолоченных вестибюлей громадных ресторанов.
Он опять увидел себя, замершим у витрины «Таймса» и жадно читающим объявления о работе вместе с тысячами других бедолаг.
Кроме того, он уже явственно слышал злой голос миссис Бейсон, которая требовала денег.
Он вспомнил, что накануне рядом с ним остановился чудесный автомобиль марки роллс-ройс. Две электрических лампочки уютно освещали обитый бежевым бархатом салон и тяжелую серебряную вазу, в которой умирали роскошные орхидеи, похожие на морды губастых догов. В тот миг ему хотелось кричать от зависти, от жгучей ревности.
— Сегодня в пять часов, — бесстрастно произнес он, — я стану богатым или покончу с собой.
В полдень он съел кусок хлеба, запив его чашкой теплого чая.
В два часа пополудни, дрожащий и вымокший до костей Герберт нашел прибежище в каком-то бесконечном коридоре, где симпатяга-пьяница поделился с ним виски. Они по-братски пили прямо из горлышка, а пьянчужка бессвязно бормотал, описывая Кейптаун и трансваальский вельд.
С трех до четырех часов он безуспешно ждал богатства, бродя вдоль доков, забитых судами.
В четыре часа он вернулся к себе в комнату и с философской невозмутимостью валялся в постели, ожидая, что на него свалится богатство.
Он надеялся на него… Страстно, с безумной, ничем не оправданной надеждой, не веря, что жизнь все-таки предъявит ему свой ультиматум.
До него доносились нежные стонущие звуки, смягченные туманом — вестминстерский перезвон возвестил о наступлении пяти часов.
Он поднялся, подошел к окну и открыл его.
Плотный туман скрадывал высоту и приглушал страх. Казалось, в тумане можно утонуть, как в пушистом плюшевом ковре..
Герберт прыгнул вниз.
Запах эфира холодил ноздри, слегка ломило в висках, но Герберт не ощущал никакой боли.
Он различил голоса полицейских и, приоткрыв глаза, увидел холодное и грязное помещение полицейского участка.
— С этим ничего не случилось, — раздался голос позади него, — а тот господин мертв.
Герберт повернул голову и увидел метрах в двух от себя неподвижное тело, накрытое простыней, из-под которой торчали две ноги в ботинках из лакированной кожи.
Герберт инстинктивно понял, что необходимо лгать.
— Я упал, — едва слышно пробормотал он.
— Каким образом? — спросил голос позади него.