Он снял телефонную трубку, чтобы вызвать врача.
— А если… — продолжил Фледжмилл, когда Синклер положил трубку на рычаг.
— Если она вернется к жизни, то клянусь перед богом, что женюсь на ней.
Только сейчас он заметил, что Присцилла была удивительно хороша собой.
В Горних сферах, в громадном голубом дворце, где ангелы поют вечную хвалу богу, среди небесных хоров вознесся мелодичный голосок.
Та, кто оплакивает всех падших женщин, та, кто искупила грехи мира своими слезами, как искупил их своей кровью Бог-сын, обратилась к Господу с мольбой.
— Нежная Мария, будь по-твоему… — голос был исполнен великой доброты.
И на грешную землю слетел архангел на золотых крыльях.
Ни Синклер, ни Фледжмилл не узнали об этом, но он приснился Присцилле Мальвертон.
Я не буду рассказывать о пробуждении Присциллы. Прочтите добрые сказки Галланда — это, должно быть, похоже, — и не ждите лучшего от бедного любителя виски.
Но Присцилла проснулась, и Синклер сдержал слово.
Великая нежность, рожденная великой жалостью, может лучом света стереть грязное прошлое…
Чарли любит Присциллу, а Присцилла любит Чарли… Разве не так должны кончаться все волшебные сказки, даже если их героиней становится в наше близкое, очень близкое время, несчастная девица из Уайтчепеля?
Проснувшись, Герберт услышал треск рвущейся простыни.
Он раздраженно дернул головой, вспомнив о драконовском регламенте, который миссис Байсон вывесила в каждой комнате своего пансиона. Двенадцатый параграф недвусмысленно гласил:
«Дырка на простыне — 8 пенсов.
Дыра — 1 шиллинг.
Прореха — 1 шиллинг 6 пенсов».
Прореха образовалась громадной — Герберт чувствовал липкую шерсть одеяла голыми икрами ног, а капитал молодого человека едва превышал роковую сумму в 1 шиллинг 6 пенсов.
— Нет, — вполголоса пробормотал он, — так продолжаться не может. Вчера мой ужин состоял из куска черного хлеба с копченой селедкой. Сегодня придется обойтись только куском хлеба, а завтра вместо супа я буду глотать туман Сити.
Он медленно встал с постели и оделся, двигаясь словно автомат.
По стеклам барабанил тысячелапый дождь, и Герберта передернуло от одной мысли, что ему целый день предстоит бродить в этой адской сырости, тумане, смешанном с дождем.
Он снял телефонную трубку, чтобы вызвать врача.
— А если… — продолжил Фледжмилл, когда Синклер положил трубку на рычаг.
— Если она вернется к жизни, то клянусь перед богом, что женюсь на ней.
Только сейчас он заметил, что Присцилла была удивительно хороша собой.
В Горних сферах, в громадном голубом дворце, где ангелы поют вечную хвалу богу, среди небесных хоров вознесся мелодичный голосок.
Та, кто оплакивает всех падших женщин, та, кто искупила грехи мира своими слезами, как искупил их своей кровью Бог-сын, обратилась к Господу с мольбой.
— Нежная Мария, будь по-твоему… — голос был исполнен великой доброты.
И на грешную землю слетел архангел на золотых крыльях.
Ни Синклер, ни Фледжмилл не узнали об этом, но он приснился Присцилле Мальвертон.
Я не буду рассказывать о пробуждении Присциллы. Прочтите добрые сказки Галланда — это, должно быть, похоже, — и не ждите лучшего от бедного любителя виски.
Но Присцилла проснулась, и Синклер сдержал слово.
Великая нежность, рожденная великой жалостью, может лучом света стереть грязное прошлое…
Чарли любит Присциллу, а Присцилла любит Чарли… Разве не так должны кончаться все волшебные сказки, даже если их героиней становится в наше близкое, очень близкое время, несчастная девица из Уайтчепеля?
Проснувшись, Герберт услышал треск рвущейся простыни.
Он раздраженно дернул головой, вспомнив о драконовском регламенте, который миссис Байсон вывесила в каждой комнате своего пансиона. Двенадцатый параграф недвусмысленно гласил:
«Дырка на простыне — 8 пенсов.
Дыра — 1 шиллинг.
Прореха — 1 шиллинг 6 пенсов».
Прореха образовалась громадной — Герберт чувствовал липкую шерсть одеяла голыми икрами ног, а капитал молодого человека едва превышал роковую сумму в 1 шиллинг 6 пенсов.
— Нет, — вполголоса пробормотал он, — так продолжаться не может. Вчера мой ужин состоял из куска черного хлеба с копченой селедкой. Сегодня придется обойтись только куском хлеба, а завтра вместо супа я буду глотать туман Сити.
Он медленно встал с постели и оделся, двигаясь словно автомат.
По стеклам барабанил тысячелапый дождь, и Герберта передернуло от одной мысли, что ему целый день предстоит бродить в этой адской сырости, тумане, смешанном с дождем.