Подошел фон Хефтен, остановился в двух шагах:
— Что случилось?
Обер-лейтенант сделал шаг и проговорил вполголоса:
— Господин полковник! Назревает измена. В подвалах офицеры-связисты уже давно, после беседы генерала Ольбрихта с генералом Геппнером и официального коммюнике, решили больше не передавать их приказов, а также ваших, господин полковник, и полковника Мерца фон Квиринхейма.
— Откуда вы знаете?
— Мне сказал один знакомый лейтенант снизу. Он сказал также: не будь идиотом, смывайся, пока цел. С них, говорит, вот-вот перья полетят.
— Почему же вы не вняли доброму совету?
— Господин полковник!
— Хорошо, извините, фон Хефтен!
— Господин полковник, у связистов надо навести порядок.
— Разумеется.
— Может, доложить генералу Ольбрихту?
— Благодарю, я сам это сделаю.
Фон Хефтен щелкнул каблуками и отступил на несколько шагов. Штауффенберг собрался было к Ольбрихту, но зазвонил телефон.
Он говорит в трубку, с трудом сдерживая себя:
— Кейтель лжет, не верьте ни единому его слову… Гитлер умер, разумеется, наверняка умер. Не могу вам этого сказать. Так точно, все развивается согласно плану.
Штауффенберг десятки раз повторял эту неправду. А что же еще мог он сказать? Это была теперь единственная форма активности, которая ему осталась.
К Ольбрихту он не пошел. Полковника Егера, который принадлежал к числу самых решительных, он не видел уже несколько часов. С кем они арестовали бы тех связистов? Кто кого арестовал бы? С некоторых пор он уже не связывался с офицерскими училищами… Все тамошние заговорщики подвели.
Ганс Отто Ремер принадлежал к категории отличных малых. Такие учатся не слишком прилежно, но и не попадают впросак. Если учителя и берут их на заметку, то разве что за подсказки товарищам, не выучившим урока. Потом Ремер попал в армию, стал офицером. Началась война. Он воспринимал ее как нечто вполне естественное. Без особого напряжения и, казалось, без страха переносил трудовые будни войны и ее перипетии. Как-то само собой совершал разного рода подвиги, другим удававшиеся лишь однажды в жизни. Восемь раз раненный, он быстро продвигался по службе и, окончив в 1935 году офицерское училище, был уже в чине майора. Совсем недавно Ремер получил из рук фюрера «дубовые листья» к рыцарскому кресту. Он не любил чрезмерно усложнять себе жизнь. Шел по ней легко, любя то, что любили другие, не отличаясь от коллег-офицеров, пожалуй, ничем, кроме везения.
В мае его назначили командиром охранного батальона в полку «Гроссдойчланд». Это было нечто вроде отпуска или, во всяком случае, передышки. Рана его едва зажила; часть же эта, освобожденная от изнурительных учений, поставляла людей для торжественных смотров, а также числилась в резерве, предназначенном для поддержания порядка, тем более что в районе Берлина находилось много иностранных рабочих.
Ремер по убеждению — национал-социалист, но его простецкой натуре не был свойствен фанатизм.
Поэтому без особого восторга присутствует он на беседе о национал-социалистическом воспитании, которую после полудня проводит в батальоне его знакомый, обер-лейтенант запаса доктор Хаген, давнишний однополчанин, ныне сотрудник имперского министерства пропаганды.
Подошел фон Хефтен, остановился в двух шагах:
— Что случилось?
Обер-лейтенант сделал шаг и проговорил вполголоса:
— Господин полковник! Назревает измена. В подвалах офицеры-связисты уже давно, после беседы генерала Ольбрихта с генералом Геппнером и официального коммюнике, решили больше не передавать их приказов, а также ваших, господин полковник, и полковника Мерца фон Квиринхейма.
— Откуда вы знаете?
— Мне сказал один знакомый лейтенант снизу. Он сказал также: не будь идиотом, смывайся, пока цел. С них, говорит, вот-вот перья полетят.
— Почему же вы не вняли доброму совету?
— Господин полковник!
— Хорошо, извините, фон Хефтен!
— Господин полковник, у связистов надо навести порядок.
— Разумеется.
— Может, доложить генералу Ольбрихту?
— Благодарю, я сам это сделаю.
Фон Хефтен щелкнул каблуками и отступил на несколько шагов. Штауффенберг собрался было к Ольбрихту, но зазвонил телефон.
Он говорит в трубку, с трудом сдерживая себя:
— Кейтель лжет, не верьте ни единому его слову… Гитлер умер, разумеется, наверняка умер. Не могу вам этого сказать. Так точно, все развивается согласно плану.
Штауффенберг десятки раз повторял эту неправду. А что же еще мог он сказать? Это была теперь единственная форма активности, которая ему осталась.
К Ольбрихту он не пошел. Полковника Егера, который принадлежал к числу самых решительных, он не видел уже несколько часов. С кем они арестовали бы тех связистов? Кто кого арестовал бы? С некоторых пор он уже не связывался с офицерскими училищами… Все тамошние заговорщики подвели.
Ганс Отто Ремер принадлежал к категории отличных малых. Такие учатся не слишком прилежно, но и не попадают впросак. Если учителя и берут их на заметку, то разве что за подсказки товарищам, не выучившим урока. Потом Ремер попал в армию, стал офицером. Началась война. Он воспринимал ее как нечто вполне естественное. Без особого напряжения и, казалось, без страха переносил трудовые будни войны и ее перипетии. Как-то само собой совершал разного рода подвиги, другим удававшиеся лишь однажды в жизни. Восемь раз раненный, он быстро продвигался по службе и, окончив в 1935 году офицерское училище, был уже в чине майора. Совсем недавно Ремер получил из рук фюрера «дубовые листья» к рыцарскому кресту. Он не любил чрезмерно усложнять себе жизнь. Шел по ней легко, любя то, что любили другие, не отличаясь от коллег-офицеров, пожалуй, ничем, кроме везения.
В мае его назначили командиром охранного батальона в полку «Гроссдойчланд». Это было нечто вроде отпуска или, во всяком случае, передышки. Рана его едва зажила; часть же эта, освобожденная от изнурительных учений, поставляла людей для торжественных смотров, а также числилась в резерве, предназначенном для поддержания порядка, тем более что в районе Берлина находилось много иностранных рабочих.
Ремер по убеждению — национал-социалист, но его простецкой натуре не был свойствен фанатизм.
Поэтому без особого восторга присутствует он на беседе о национал-социалистическом воспитании, которую после полудня проводит в батальоне его знакомый, обер-лейтенант запаса доктор Хаген, давнишний однополчанин, ныне сотрудник имперского министерства пропаганды.