Ремер вытягивается по стойке «смирно», отвечает:
— Так точно, мой фюрер!
Разумеется, голос он узнает. Майор слышал его совсем недавно, когда ему вручали «дубовые листья». Голос звучит сейчас иначе, чем на митингах, которые столько раз транслировались по радио. Он менее криклив, более интимен, совсем как в момент награждения. Ремер слушает, стоя навытяжку.
— Слышите меня? — крикнула телефонная трубка. — Узнаете? Ну так знайте, я жив. Вся болтовня о моей смерти — обыкновенное свинство. Покушение не удалось. Жалкая горстка завистливых офицеров хотела меня ликвидировать. Слышите? Но теперь конец саботажу. Мы вырвем с корнями эту заразу. Майор Ремер, в Берлин направляется рейхсфюрер СС. До его приезда все полномочия вручаю вам. Немедленно восстановите спокойствие и порядок, если понадобится — силой! Слышите меня, майор Ремер? Вам ясно?
— Так точно, мой фюрер! — Ремер щелкнул каблуками, словно это могли услышать в «волчьем логове». Телефонная трубка уже онемела. Он вопросительно смотрит на Геббельса: что, мол, с ней делать? Тот нетерпеливо показывает глазами, чтобы положил на рычаг. Ремер кладет трубку. И продолжает смотреть на Геббельса.
— Все ясно?
— Да. Благодарю, господин рейхсминистр.
Ремер испытывает прилив гордости и уверенности в себе. Он видит теперь и знает, что все приказы, исходившие от фон Хазе, были рассчитаны на его доверчивость и что в этот жаркий полдень он соприкоснулся с опасностью куда более серьезной, чем та, которая многие годы подкарауливала его на фронте. Его прошибает пот от одной только мысли, что бы произошло, если б он вызвался выполнить приказ об аресте.
Тем более обуревает его очередной приступ гордости — вместо страшной опасности он обрел полномочия и может, согласно воле самого фюрера, приказывать всем берлинским генералам.
Отличный малый Ремер возвращается к гарнизонной комендатуре, но в само здание предусмотрительно не входит. Собирает офицеров своего штаба.
— Я был у рейхсминистра Геббельса, — говорит он им, — и лично разговаривал по телефону с фюрером. Я уже знаю, что мне делать. Мы получили приказ, наш батальон получил приказ от фюрера навести тут порядок. Согласно ему приказываю: снять роты, блокирующие правительственный квартал; снять охрану у Бранденбургских ворот; батальон сконцентрировать в садах на Герман-Герингштрассе, у резиденции рейхсминистра Геббельса. Доложить об исполнении. Можете идти.
Славный малый Ремер закончил свою речь несколько иным, чем обычно, тоном. Не таким добродушным. Скорее суховатым. Точно опалил майора этот телефонный разговор и словно его «дубовые листья» немного пожухли и затвердели.
Офицеры это почувствовали. Вначале они замерли по команде «смирно», услыхав: «Можете идти», — щелкнули каблуками, сделали «кругом» и бросились к своим мотоциклам. Через секунду уже ревели моторы, все разъезжались по ротам.
В течение часа батальон сосредоточился в саду резиденции Геббельса. Ремер явился к рейхсминистру и попросил сказать несколько слов солдатам. Геббельс охотно согласился и в своей речи подчеркнул историческую роль батальона «Гроссдойчланд». Солдаты ответили возгласом в честь фюрера.
Батальон снова действует в правительственном квартале: две роты снова занимают позиции вокруг рейхсканцелярии и зданий министерств. Повторяется как бы ситуация, складывавшаяся тут несколько часов назад. Да, те же самые люди на тех же самых местах, только с совершенно противоположным заданием.
Ремер направляет одну роту с задачей окружить гарнизонную комендатуру. Приказывает вызвать из Моабита последние подразделения батальона. Резервная бригада дивизии «Гроссдойчланд» поднята по тревоге в Котбусе и срочно вызвана в Берлин.
Геббельс возлагает на Ремера еще одну задачу, пожалуй, самую важную: штабы, находящиеся под влиянием заговорщиков, могли поступить точно так же, то есть подтянуть в Берлин подчиненные им войска. Не исключено, что в их распоряжении имеются такие части, которые выполнят приказы и будут драться. Так или иначе, сама концентрация большого количества различных частей может быть чревата чисто случайными стычками. Поэтому Ремер рассылает повсюду офицеров связи, уполномоченных останавливать подходящие части и поворачивать их назад. Кроме того, он направляет в различные районы свои патрули.
Командиры частей, даже старше по званию, уступают напористости Ремера. Действуют магические слова: приказ фюрера. Впрочем, не один Ремер относился недоверчиво к приказам коменданта города. С тем большей легкостью воспринимается ими теперь отмена этих распоряжений.
Пожалуй, самой скверной была история с танками. Бронетанковое офицерское училище получило задачу — подавить сопротивление в центре города, его начальник, полковник Глеземер, воспротивился этому и был арестован на Бендлерштрассе. Но со временем присматривавший за ним капитан дал убедить себя, что полковник жаждет неукоснительно выполнять приказы Ольбрихта, и отпустил его в город. Между тем танкисты под командованием заместителя Глеземера не выполнили приказа заговорщиков, остановились на окраинах Берлина и не стали продвигаться к центру. Затем был доставлен приказ Ремера о том, чтобы они направились в центр города для защиты правительственного квартала от возможных акции заговорщиков. Из-за совпадения распоряжений с Бендлерштрассе и Ремера возникло недоразумение. Танкисты двинулись к центру, убежденные, что главная их задача — разгромить батальон Ремера.
Столкновение этих сил почти неизбежно. Предотвратить его удается лишь случайно. Кто-то из офицеров штаба бронетанковых войск, которому подчинялось училище, сумел убедить его начальника, что Ремер «в полном порядке».
В неразберихе, которая царила поздним вечером 20 июля в Берлине, рота из батальона Ремера попала еще в один переплет.
Ротой командовал обер-лейтенант Шлее. Из нее отряжали людей для несения наружной охраны служебных зданий штаба на Бендлерштрассе.
Ремер вытягивается по стойке «смирно», отвечает:
— Так точно, мой фюрер!
Разумеется, голос он узнает. Майор слышал его совсем недавно, когда ему вручали «дубовые листья». Голос звучит сейчас иначе, чем на митингах, которые столько раз транслировались по радио. Он менее криклив, более интимен, совсем как в момент награждения. Ремер слушает, стоя навытяжку.
— Слышите меня? — крикнула телефонная трубка. — Узнаете? Ну так знайте, я жив. Вся болтовня о моей смерти — обыкновенное свинство. Покушение не удалось. Жалкая горстка завистливых офицеров хотела меня ликвидировать. Слышите? Но теперь конец саботажу. Мы вырвем с корнями эту заразу. Майор Ремер, в Берлин направляется рейхсфюрер СС. До его приезда все полномочия вручаю вам. Немедленно восстановите спокойствие и порядок, если понадобится — силой! Слышите меня, майор Ремер? Вам ясно?
— Так точно, мой фюрер! — Ремер щелкнул каблуками, словно это могли услышать в «волчьем логове». Телефонная трубка уже онемела. Он вопросительно смотрит на Геббельса: что, мол, с ней делать? Тот нетерпеливо показывает глазами, чтобы положил на рычаг. Ремер кладет трубку. И продолжает смотреть на Геббельса.
— Все ясно?
— Да. Благодарю, господин рейхсминистр.
Ремер испытывает прилив гордости и уверенности в себе. Он видит теперь и знает, что все приказы, исходившие от фон Хазе, были рассчитаны на его доверчивость и что в этот жаркий полдень он соприкоснулся с опасностью куда более серьезной, чем та, которая многие годы подкарауливала его на фронте. Его прошибает пот от одной только мысли, что бы произошло, если б он вызвался выполнить приказ об аресте.
Тем более обуревает его очередной приступ гордости — вместо страшной опасности он обрел полномочия и может, согласно воле самого фюрера, приказывать всем берлинским генералам.
Отличный малый Ремер возвращается к гарнизонной комендатуре, но в само здание предусмотрительно не входит. Собирает офицеров своего штаба.
— Я был у рейхсминистра Геббельса, — говорит он им, — и лично разговаривал по телефону с фюрером. Я уже знаю, что мне делать. Мы получили приказ, наш батальон получил приказ от фюрера навести тут порядок. Согласно ему приказываю: снять роты, блокирующие правительственный квартал; снять охрану у Бранденбургских ворот; батальон сконцентрировать в садах на Герман-Герингштрассе, у резиденции рейхсминистра Геббельса. Доложить об исполнении. Можете идти.
Славный малый Ремер закончил свою речь несколько иным, чем обычно, тоном. Не таким добродушным. Скорее суховатым. Точно опалил майора этот телефонный разговор и словно его «дубовые листья» немного пожухли и затвердели.
Офицеры это почувствовали. Вначале они замерли по команде «смирно», услыхав: «Можете идти», — щелкнули каблуками, сделали «кругом» и бросились к своим мотоциклам. Через секунду уже ревели моторы, все разъезжались по ротам.
В течение часа батальон сосредоточился в саду резиденции Геббельса. Ремер явился к рейхсминистру и попросил сказать несколько слов солдатам. Геббельс охотно согласился и в своей речи подчеркнул историческую роль батальона «Гроссдойчланд». Солдаты ответили возгласом в честь фюрера.
Батальон снова действует в правительственном квартале: две роты снова занимают позиции вокруг рейхсканцелярии и зданий министерств. Повторяется как бы ситуация, складывавшаяся тут несколько часов назад. Да, те же самые люди на тех же самых местах, только с совершенно противоположным заданием.
Ремер направляет одну роту с задачей окружить гарнизонную комендатуру. Приказывает вызвать из Моабита последние подразделения батальона. Резервная бригада дивизии «Гроссдойчланд» поднята по тревоге в Котбусе и срочно вызвана в Берлин.
Геббельс возлагает на Ремера еще одну задачу, пожалуй, самую важную: штабы, находящиеся под влиянием заговорщиков, могли поступить точно так же, то есть подтянуть в Берлин подчиненные им войска. Не исключено, что в их распоряжении имеются такие части, которые выполнят приказы и будут драться. Так или иначе, сама концентрация большого количества различных частей может быть чревата чисто случайными стычками. Поэтому Ремер рассылает повсюду офицеров связи, уполномоченных останавливать подходящие части и поворачивать их назад. Кроме того, он направляет в различные районы свои патрули.
Командиры частей, даже старше по званию, уступают напористости Ремера. Действуют магические слова: приказ фюрера. Впрочем, не один Ремер относился недоверчиво к приказам коменданта города. С тем большей легкостью воспринимается ими теперь отмена этих распоряжений.
Пожалуй, самой скверной была история с танками. Бронетанковое офицерское училище получило задачу — подавить сопротивление в центре города, его начальник, полковник Глеземер, воспротивился этому и был арестован на Бендлерштрассе. Но со временем присматривавший за ним капитан дал убедить себя, что полковник жаждет неукоснительно выполнять приказы Ольбрихта, и отпустил его в город. Между тем танкисты под командованием заместителя Глеземера не выполнили приказа заговорщиков, остановились на окраинах Берлина и не стали продвигаться к центру. Затем был доставлен приказ Ремера о том, чтобы они направились в центр города для защиты правительственного квартала от возможных акции заговорщиков. Из-за совпадения распоряжений с Бендлерштрассе и Ремера возникло недоразумение. Танкисты двинулись к центру, убежденные, что главная их задача — разгромить батальон Ремера.
Столкновение этих сил почти неизбежно. Предотвратить его удается лишь случайно. Кто-то из офицеров штаба бронетанковых войск, которому подчинялось училище, сумел убедить его начальника, что Ремер «в полном порядке».
В неразберихе, которая царила поздним вечером 20 июля в Берлине, рота из батальона Ремера попала еще в один переплет.
Ротой командовал обер-лейтенант Шлее. Из нее отряжали людей для несения наружной охраны служебных зданий штаба на Бендлерштрассе.