— Товарищу Дудеку необходимо оказать помощь, это обязанность каждого из нас. Мы не можем равнодушно проходить мимо людей, мы не имеем права от них отрекаться.
Он торжественно сел, глубоко взволнованный и тронутый своим выступлением. Воцарилась гнетущая тишина. Лишь через минуту главный слабым голосом произнес:
— Благодарю вас, товарищ ХРО, прошу выступить товарища Дудека.
Уже в конце выступления ХРО, а возможно, и раньше, я мысленно прикидывал, что сказать. Естественно, я намеревался признать все обвинения по моему адресу и раздумывал, не добавить ли к ним что-нибудь такое, о чем ХРО не сказал, или лучше поставить на этом крест. Я решил, что самое простое — все свалить на мое дурацкое социальное происхождение и признать, что я затратил недостаточно усилий на то, чтобы побороть, искоренить в себе мелкобуржуазные пережитки.
Однако до этого не дошло. Здзих все время как бы дремал, слегка покачиваясь взад и вперед, и даже перестал облизывать губы, приглаживать волосы и засовывать руки в карманы. Теперь он неожиданно очнулся, выпрямился и обвел комнату живым взглядом, ни на ком конкретно не задерживаясь.
— Я считаю, знаете ли, — сказал он, — что в этом нет нужды. Нет нужды, чтобы товарищ Дудек выступал. Вопрос, знаете ли, ясен.
Мне было любопытно, будет ли он повторять свое обычное: «порядок», но, как видно, он сменил его на «знаете ли».
ХРО с интересом и некоторым беспокойством вытянул шею.
— Совершенно ясно, знаете ли, что товарищ Дудек немедленно уйдет из вашей газеты.
ХРО втянул шею, глотнул слюну и не мог сдержать вздох облегчения.
— Но прежде я, знаете ли, скажу вам несколько слов. Вы здесь, в вашей редакции, работаете из рук вон плохо, мы в Варшаве, знаете ли, сделаем из этого необходимые выводы.
Я почувствовал, как в комнате сгущается атмосфера. Прикрыл глаза, но еще успел заметить, как главный позеленел.
— Здесь, знаете ли, этот товарищ, как его там, говорил про какого-то брата, про какого-то Макартура и прочую чушь…
Но ХРО был твердый орешек. Вероятно, равно позеленев, как и главный (я побаивался даже взглянуть в его сторону), он, однако, осмелился проговорить сдавленным голосом:
— Это не чушь, товарищ!
Замолчав, Здзих длительное время (как бы сам себе) кивал головой. Он измором взял всех этим молчаливым своим киванием. А под конец сказал:
— Товарищ, как его там… («ХРО», — услужливо подсказал кто-то), пусть будет ХРО, товарищ ХРО пытался, знаете ли, дать здесь понять, что я, знаете ли, дебил, который не ведает что несет и не отвечает за свои слова. Но я, товарищ ХРО, не дебил, и вам полезно запомнить это на будущее. И еще одно запомните, это может вам пригодиться в дальнейшей службе на благо отчизны: надлежит всегда выслушать того, кто говорит, до конца, а не ломиться, как пьяный в кабак. Так вот я говорю, что все обвинения, знаете ли, какие выдвинул здесь против товарища Дудека товарищ ХРО, это чепуха. Иначе не назовешь подобные обвинения, если они предъявляются товарищу, у которого такое оккупационное прошлое.
Кто-то, не выдержав, воскликнул:
— Но мы ничего не знали об оккупационном прошлом товарища Дудека.
И тут же, как видно, смертельно перепугавшись, охнул: «Ох, извините!», но Здзих на этот раз не разгневался. Он, вероятно, ждал подобной реакции, так как сразу спокойно сказал:
— Вот именно об этом, знаете ли, идет речь. Именно об этом! Вы здесь выкапываете какую-то чушь, а до того, какие беспримерные чудеса героизма и отваги в годы оккупации совершал товарищ Дудек, докопаться не сумели. Я вам скажу, знаете ли, это для журналистов плохо, плоховато. Вас же, товарищ Дудек, — неожиданно обратился он ко мне, — я, знаете ли, вынужден порядком отчитать. Каждый ценит скромность, и, честно говоря, не так уж часто мы в нашей жизни сталкиваемся с фактами, когда человек не желает пользоваться плодами своих заслуг перед родиной. Но вы зашли в этом отношении слишком уж далеко. Это, знаете ли, наносит ущерб стране и всем нам. Вы с вашим пером обязаны, знаете ли, взяться за такую тему. Обратить на пользу польской литературе ваш, знаете ли, богатейший опыт. Именно такая литература нам, знаете ли, сейчас необходима. Впрочем, мы и сами кое-что предпримем, чтобы активизировать вас по этой части. Я так думаю, знаете ли, что я здесь, возможно, несколько обидел товарища ХРО и был по отношению к нему слишком резок, он отчасти был прав, нападая на товарища Дудека: какого черта, в самом деле, тот пишет о каком-то Макартуре, вместо того чтобы писать о нашей героической борьбе с гитлеровским оккупантом, в которой сам он принимал столь деятельное участие?
Но ХРО действительно был на диво тверд и неуступчив. Он попросил слова и вновь с необычайной ловкостью, завуалированно и ненавязчиво поставил под сомнение мое национально-освободительное прошлое. При этом он так все это формулировал, что вновь не нападал на меня, а как бы защищал. В самой общей форме он говорил о необходимости тщательной проверки биографических данных, в которые нередко закрадываются неточности и ошибки, даже без всякого злого умысла или желания обмануть. Все это он высказывал так туманно и общо, что было трудно придраться, но вместе с тем инсинуация, что я этаким ловким образом злоупотребил доверием товарища Ходкевича, была налицо.
— Товарищу Дудеку необходимо оказать помощь, это обязанность каждого из нас. Мы не можем равнодушно проходить мимо людей, мы не имеем права от них отрекаться.
Он торжественно сел, глубоко взволнованный и тронутый своим выступлением. Воцарилась гнетущая тишина. Лишь через минуту главный слабым голосом произнес:
— Благодарю вас, товарищ ХРО, прошу выступить товарища Дудека.
Уже в конце выступления ХРО, а возможно, и раньше, я мысленно прикидывал, что сказать. Естественно, я намеревался признать все обвинения по моему адресу и раздумывал, не добавить ли к ним что-нибудь такое, о чем ХРО не сказал, или лучше поставить на этом крест. Я решил, что самое простое — все свалить на мое дурацкое социальное происхождение и признать, что я затратил недостаточно усилий на то, чтобы побороть, искоренить в себе мелкобуржуазные пережитки.
Однако до этого не дошло. Здзих все время как бы дремал, слегка покачиваясь взад и вперед, и даже перестал облизывать губы, приглаживать волосы и засовывать руки в карманы. Теперь он неожиданно очнулся, выпрямился и обвел комнату живым взглядом, ни на ком конкретно не задерживаясь.
— Я считаю, знаете ли, — сказал он, — что в этом нет нужды. Нет нужды, чтобы товарищ Дудек выступал. Вопрос, знаете ли, ясен.
Мне было любопытно, будет ли он повторять свое обычное: «порядок», но, как видно, он сменил его на «знаете ли».
ХРО с интересом и некоторым беспокойством вытянул шею.
— Совершенно ясно, знаете ли, что товарищ Дудек немедленно уйдет из вашей газеты.
ХРО втянул шею, глотнул слюну и не мог сдержать вздох облегчения.
— Но прежде я, знаете ли, скажу вам несколько слов. Вы здесь, в вашей редакции, работаете из рук вон плохо, мы в Варшаве, знаете ли, сделаем из этого необходимые выводы.
Я почувствовал, как в комнате сгущается атмосфера. Прикрыл глаза, но еще успел заметить, как главный позеленел.
— Здесь, знаете ли, этот товарищ, как его там, говорил про какого-то брата, про какого-то Макартура и прочую чушь…
Но ХРО был твердый орешек. Вероятно, равно позеленев, как и главный (я побаивался даже взглянуть в его сторону), он, однако, осмелился проговорить сдавленным голосом:
— Это не чушь, товарищ!
Замолчав, Здзих длительное время (как бы сам себе) кивал головой. Он измором взял всех этим молчаливым своим киванием. А под конец сказал:
— Товарищ, как его там… («ХРО», — услужливо подсказал кто-то), пусть будет ХРО, товарищ ХРО пытался, знаете ли, дать здесь понять, что я, знаете ли, дебил, который не ведает что несет и не отвечает за свои слова. Но я, товарищ ХРО, не дебил, и вам полезно запомнить это на будущее. И еще одно запомните, это может вам пригодиться в дальнейшей службе на благо отчизны: надлежит всегда выслушать того, кто говорит, до конца, а не ломиться, как пьяный в кабак. Так вот я говорю, что все обвинения, знаете ли, какие выдвинул здесь против товарища Дудека товарищ ХРО, это чепуха. Иначе не назовешь подобные обвинения, если они предъявляются товарищу, у которого такое оккупационное прошлое.
Кто-то, не выдержав, воскликнул:
— Но мы ничего не знали об оккупационном прошлом товарища Дудека.
И тут же, как видно, смертельно перепугавшись, охнул: «Ох, извините!», но Здзих на этот раз не разгневался. Он, вероятно, ждал подобной реакции, так как сразу спокойно сказал:
— Вот именно об этом, знаете ли, идет речь. Именно об этом! Вы здесь выкапываете какую-то чушь, а до того, какие беспримерные чудеса героизма и отваги в годы оккупации совершал товарищ Дудек, докопаться не сумели. Я вам скажу, знаете ли, это для журналистов плохо, плоховато. Вас же, товарищ Дудек, — неожиданно обратился он ко мне, — я, знаете ли, вынужден порядком отчитать. Каждый ценит скромность, и, честно говоря, не так уж часто мы в нашей жизни сталкиваемся с фактами, когда человек не желает пользоваться плодами своих заслуг перед родиной. Но вы зашли в этом отношении слишком уж далеко. Это, знаете ли, наносит ущерб стране и всем нам. Вы с вашим пером обязаны, знаете ли, взяться за такую тему. Обратить на пользу польской литературе ваш, знаете ли, богатейший опыт. Именно такая литература нам, знаете ли, сейчас необходима. Впрочем, мы и сами кое-что предпримем, чтобы активизировать вас по этой части. Я так думаю, знаете ли, что я здесь, возможно, несколько обидел товарища ХРО и был по отношению к нему слишком резок, он отчасти был прав, нападая на товарища Дудека: какого черта, в самом деле, тот пишет о каком-то Макартуре, вместо того чтобы писать о нашей героической борьбе с гитлеровским оккупантом, в которой сам он принимал столь деятельное участие?
Но ХРО действительно был на диво тверд и неуступчив. Он попросил слова и вновь с необычайной ловкостью, завуалированно и ненавязчиво поставил под сомнение мое национально-освободительное прошлое. При этом он так все это формулировал, что вновь не нападал на меня, а как бы защищал. В самой общей форме он говорил о необходимости тщательной проверки биографических данных, в которые нередко закрадываются неточности и ошибки, даже без всякого злого умысла или желания обмануть. Все это он высказывал так туманно и общо, что было трудно придраться, но вместе с тем инсинуация, что я этаким ловким образом злоупотребил доверием товарища Ходкевича, была налицо.