На «три», он выскакивает, а я у его пяток. Стреляю поверх его плеча. Тела падают. Вокруг свистят пули, кругом шум, гул. Поднимается пыль. Звон отскакивающих от «хамви» пуль, крошащихся скал. К нам идут талибы.
В Барретта попадают, два-три-четыре-пять раз и раздается влажный хруст, когда пуля входит в живую плоть. Он падает на меня. Я оступаюсь назад, подхватывая Барретта за лямки, и тащу. Он, задыхаясь, сучит ногами. Я отпускаю его, встаю перед ним на колени, и устраиваю ад, безостановочно посылая шквал огненных вспышек. Мой магазин опустел. Черт, они повсюду! Сползают вниз по скале, бегут ко мне навстречу, кричат, стреляют. В основном мимо, но одна, все же, достигла своей цели. Тепло жалит меня в щеку. Я даже не почувствовал, что один из них подкрался так близко.
Что-то горячее и жесткое вонзается в мое левое плечо. Я откидываюсь, еще одна – в то же плечо, только ниже. Мой карабин отлетает, а я оказываюсь на спине рядом с Барреттом, чувствуя кровотечение. Правой рукой вскидываю пистолет и открываю огонь вслепую.
Земля хрустит под черными мокасинами – совсем неуместная обувь для этого типа местности. Шаги замолкают, горячий ветер развивает белые штанины. Солнце светит прямо над головой, ослепляя.
Едва близиться полдень, а я скоро умру.
Нога в мокасине поднимается, покачивается, бьёт. Мое табельное оружие отлетает в сторону.
Капелька пота стекает в мои глаза, и, несмотря на всю боль, весь страх – горячее жжение от пота в глазах – это все, что я могу, бл**ь, сейчас ощущать.
Рядом со мной на колени опускается человек. Темная кожа, жемчужно-белые зубы, густые черные волосы. Молодой, может быть около двадцати. Черный тюрбан намотан на голову, конец ткани лежит на плече. Он усмехается. Говорит, но я не понимаю. Я почему-то его не слышу. Я просто вижу, как двигается его рот. В его руке АК, приклад воткнут в землю, кулак сжат вокруг ствола. Он тянется, наклоняясь, хватает мой пистолет. Сильно ударяет по моему раненому плечу.
— Ты захвачен! — он снова тыкает стволом пистолета в моё раненое плечо, да так сильно, что я кричу. — Американский урод!
Черт, теперь я пленный! Бл**ь! Рядом я слышу стон Барретта. Он все еще жив. Но надолго ли?
Почему я чищу картошку? Ненавижу чистить картошку. Я готовлю только для себя, так что нет никаких причин готовить что-то замысловатое. Но за последние несколько месяцев я ела только пиццу, разогретую в духовке, и блюда из микроволновки, поэтому мне необходимо хоть какое-нибудь разнообразие. И вот, я готовлю картофель, обжаренный в сухарях с курицей и красным перцем. Кроме того, уж лучше маяться от скуки, пока чистишь картошку, чем мучиться от чувства надвигающейся беды, которое терзает меня в последнее время.
По крайней мере, идея была такая. Чистка картофеля действительно отвлекает меня от навязчивых мыслей.
Что-то случилось. Что-то случилось. Что-то случилось. Это все, о чем я могу думать. Я не позволяю себе предполагать… или воображать. Но я не могу игнорировать это волнение, это постоянное напряжение и покалывание в шее, которое не дает расслабить мышцы плеч.
Что-то произошло с Томом. Я знаю это.
В прихожей стучат старинные, с маятником, дедушкины часы: тук-тук-тук. Из крана капает вода. В старом фермерском доме что-то поскрипывает. У нас снова сломался кондиционер, поэтому этим летним техасским вечером жарко, как в аду.
Ненавижу этот старый дом!
Я смотрю в окно над раковиной, и мой желудок тревожно сжимается: поднявшееся облако пыли свидетельствует о чьём-то визите, кто-то движется по длинной грунтовой дороге, которая ведет к нашей ферме. Я бросаю нож в раковину. Выпускаю из рук картофелину. Выключаю кран.
Дыши, Рейган. Дыши.
Посетитель всё ещё в полумиле от дома, а я не могу заставить себя двигаться, не могу ничего, кроме как ждать. Кажется, проходит вечность, прежде чем я, наконец, вижу низкий громоздкий автомобиль – черный седан без номеров. Правительство.
Нет. Нет.
Я вытираю руки полотенцем. На дрожащих ногах иду к входу, отталкиваю в сторону предваряющий входную дверь противомоскитный экран.
Хлопок. На крыльце под потолком без всякого энтузиазма вращается, разнося густой горячий воздух, древний потолочный вентилятор. Я стою в ожидании прямо под ним. Сжимаю сцепленные руки.
На «три», он выскакивает, а я у его пяток. Стреляю поверх его плеча. Тела падают. Вокруг свистят пули, кругом шум, гул. Поднимается пыль. Звон отскакивающих от «хамви» пуль, крошащихся скал. К нам идут талибы.
В Барретта попадают, два-три-четыре-пять раз и раздается влажный хруст, когда пуля входит в живую плоть. Он падает на меня. Я оступаюсь назад, подхватывая Барретта за лямки, и тащу. Он, задыхаясь, сучит ногами. Я отпускаю его, встаю перед ним на колени, и устраиваю ад, безостановочно посылая шквал огненных вспышек. Мой магазин опустел. Черт, они повсюду! Сползают вниз по скале, бегут ко мне навстречу, кричат, стреляют. В основном мимо, но одна, все же, достигла своей цели. Тепло жалит меня в щеку. Я даже не почувствовал, что один из них подкрался так близко.
Что-то горячее и жесткое вонзается в мое левое плечо. Я откидываюсь, еще одна – в то же плечо, только ниже. Мой карабин отлетает, а я оказываюсь на спине рядом с Барреттом, чувствуя кровотечение. Правой рукой вскидываю пистолет и открываю огонь вслепую.
Земля хрустит под черными мокасинами – совсем неуместная обувь для этого типа местности. Шаги замолкают, горячий ветер развивает белые штанины. Солнце светит прямо над головой, ослепляя.
Едва близиться полдень, а я скоро умру.
Нога в мокасине поднимается, покачивается, бьёт. Мое табельное оружие отлетает в сторону.
Капелька пота стекает в мои глаза, и, несмотря на всю боль, весь страх – горячее жжение от пота в глазах – это все, что я могу, бл**ь, сейчас ощущать.
Рядом со мной на колени опускается человек. Темная кожа, жемчужно-белые зубы, густые черные волосы. Молодой, может быть около двадцати. Черный тюрбан намотан на голову, конец ткани лежит на плече. Он усмехается. Говорит, но я не понимаю. Я почему-то его не слышу. Я просто вижу, как двигается его рот. В его руке АК, приклад воткнут в землю, кулак сжат вокруг ствола. Он тянется, наклоняясь, хватает мой пистолет. Сильно ударяет по моему раненому плечу.
— Ты захвачен! — он снова тыкает стволом пистолета в моё раненое плечо, да так сильно, что я кричу. — Американский урод!
Черт, теперь я пленный! Бл**ь! Рядом я слышу стон Барретта. Он все еще жив. Но надолго ли?
Почему я чищу картошку? Ненавижу чистить картошку. Я готовлю только для себя, так что нет никаких причин готовить что-то замысловатое. Но за последние несколько месяцев я ела только пиццу, разогретую в духовке, и блюда из микроволновки, поэтому мне необходимо хоть какое-нибудь разнообразие. И вот, я готовлю картофель, обжаренный в сухарях с курицей и красным перцем. Кроме того, уж лучше маяться от скуки, пока чистишь картошку, чем мучиться от чувства надвигающейся беды, которое терзает меня в последнее время.
По крайней мере, идея была такая. Чистка картофеля действительно отвлекает меня от навязчивых мыслей.
Что-то случилось. Что-то случилось. Что-то случилось. Это все, о чем я могу думать. Я не позволяю себе предполагать… или воображать. Но я не могу игнорировать это волнение, это постоянное напряжение и покалывание в шее, которое не дает расслабить мышцы плеч.
Что-то произошло с Томом. Я знаю это.
В прихожей стучат старинные, с маятником, дедушкины часы: тук-тук-тук. Из крана капает вода. В старом фермерском доме что-то поскрипывает. У нас снова сломался кондиционер, поэтому этим летним техасским вечером жарко, как в аду.
Ненавижу этот старый дом!
Я смотрю в окно над раковиной, и мой желудок тревожно сжимается: поднявшееся облако пыли свидетельствует о чьём-то визите, кто-то движется по длинной грунтовой дороге, которая ведет к нашей ферме. Я бросаю нож в раковину. Выпускаю из рук картофелину. Выключаю кран.
Дыши, Рейган. Дыши.
Посетитель всё ещё в полумиле от дома, а я не могу заставить себя двигаться, не могу ничего, кроме как ждать. Кажется, проходит вечность, прежде чем я, наконец, вижу низкий громоздкий автомобиль – черный седан без номеров. Правительство.
Нет. Нет.
Я вытираю руки полотенцем. На дрожащих ногах иду к входу, отталкиваю в сторону предваряющий входную дверь противомоскитный экран.
Хлопок. На крыльце под потолком без всякого энтузиазма вращается, разнося густой горячий воздух, древний потолочный вентилятор. Я стою в ожидании прямо под ним. Сжимаю сцепленные руки.