— Товарищ гвардии старший лейтенант, надейтесь на нас. Приказ выполним, не отойдем.
Агренков накинул побуревшую от времени плащ-палатку, сбросил фуражку и, в последний раз окинув взглядом окоп наблюдательного пункта, попрощался с Петраковским и Тасеевым. Выбравшись из окопа, он прилег и внимательно огляделся: «Где батарея?» Артиллеристы так хорошо поставили камуфляж, что различить среди жнивья и разваленных копен орудия было нелегко. Но главное: как пробраться через боевой порядок немецких танков? Там, видимо, отдана какая-то команда: десант покинул головные машины, а их люки стали закрываться. Перед Агренковым оказались глухие, крепко задраенные танки. Он встал, зашагал к ним. С наблюдательного пункта с тревогой следили за каждым шагом комбата. Успеет ли он достигнуть гаубиц раньше, чем тронутся танки? Пойдут немецкие машины, Хвастанцев залпом ударит по ним, и комбат пропал.
Агренков, сжимая под плащ-палаткой пистолет и гранату, проходит мимо неподвижных танков. Один из них, пробуя мотор, обдал отработанным газом. Из люка головной машины высунулся немецкий танкист, потный и распаренный. Он крикнул что-то и сразу же юркнул вниз. Агренкова немцы приняли за своего, и комбат, миновав танки, зашагал веселее. Еще пятьсот метров — и он на батарее! Полусогнувшись, комбат побежал по ячменному полю. Позади раздались выстрелы из автоматов. Агренков свернул влево. Он оглянулся на немецкие танки, теперь выравнивавшиеся в боевой строй.
Левее, не умолкая, грохотал бой; вспыхнула горячая перестрелка за островерхим курганом; позади всех стреляют из автоматов, но пули, к счастью, пролетают не очень густо.
Агренков на батарее. Он упал на бруствер у гаубицы Хвастанцева.
— Товарищ комбат!
Агренков резко махнул вниз рукой, и тотчас три выстрела разорвали тишину равнины. На правофланговом немецком танке вздрогнула и поползла башня. Это удар гаубицы сержанта Жукова. Точно ударили и Хвастанцев с Романенко. Первый залп — и в дыму три вражеских танка. Враг открыл огонь.
Две сотни танков на два километра! Сержант Хвастанцев беспокоился об одном: выдержат ли гаубицы? Артиллеристы работали у машин. Они уже подожгли и разорвали не один и не два немецких танка. Огонь и дым заволакивали ячменное поле.
Дымная туча закрывала задние танки, и оттуда немцы не видели батарею, да и гаубичники потеряли цели, но они продолжали стрелять в смрадное пожарище. Немцы отвечали шквальным огнем. Снаряды рвались на огневых позициях батареи, в промежутках между гаубицами, но и по тому, как метались эти разрывы с одного места на другое, батарейцам было понятно: враг не видит батарею, стреляет без корректировки.
Это смятение среди немецких танков особенно хорошо видели с наблюдательного пункта Петраковский и Тасеев. Они убрали на дно окопчика аппараты и приборы, приготовясь к бою. Оставшись на клочке земли, резко выступавшем в сторону вражеского расположения, Петраковский и Тасеев зорко наблюдали за танками. Когда головные машины запылали от первых же залпов, задние танки попытались было обойти костры пылающего металла, но сами попали под прицельный огонь. Десантники-автоматчики, спрыгнув с брони, отбежали от машин и залегли.
— Тасеев, — окликнул Петраковский, — ударим с фланга.
На серо-желтой стерне, за курганом, лежали немецкие автоматчики. Они ждали, что вот-вот наша артиллерия будет уничтожена и танки пройдут. Два ручных пулемета Тасеева и Петраковского заработали одновременно. Автоматчики побежали назад.
В ровике комбата, прижавшись к ручному пулемету, стоял незнакомый солдат. Откуда? Кто такой? Подкрепление пришло? Вокруг НП гаубичной батареи окапывались пехотинцы; степной холм превращался в маленькую полевую крепость. Люди, услышав выстрелы, шли сюда. Надо укреплять. Тасеев начал пробивать ход сообщения в ровик комбата, где сейчас стоял незнакомый ручной пулеметчик. Тасеев пробрался к нему.
— Жив?
— Как видишь. Плечо немного поотшибло.
Тасеев, глянув на пулеметчика, подумал:
«Старый и лысый, из счетоводов, наверно».
— Почему без напарника, папаша?
— Убило. Письмо оставил. Письмо-то заветное. А знаешь, я совсем оробел. Вижу, танки скопом лезут, да вот окоп готовый приметил. Чей окоп-то?
— Комбата, мы гаубичники.
Приполз и Петраковский.
— Испортили НП, — сказал он, — новый рыть придется.
— Товарищ гвардии старший лейтенант, надейтесь на нас. Приказ выполним, не отойдем.
Агренков накинул побуревшую от времени плащ-палатку, сбросил фуражку и, в последний раз окинув взглядом окоп наблюдательного пункта, попрощался с Петраковским и Тасеевым. Выбравшись из окопа, он прилег и внимательно огляделся: «Где батарея?» Артиллеристы так хорошо поставили камуфляж, что различить среди жнивья и разваленных копен орудия было нелегко. Но главное: как пробраться через боевой порядок немецких танков? Там, видимо, отдана какая-то команда: десант покинул головные машины, а их люки стали закрываться. Перед Агренковым оказались глухие, крепко задраенные танки. Он встал, зашагал к ним. С наблюдательного пункта с тревогой следили за каждым шагом комбата. Успеет ли он достигнуть гаубиц раньше, чем тронутся танки? Пойдут немецкие машины, Хвастанцев залпом ударит по ним, и комбат пропал.
Агренков, сжимая под плащ-палаткой пистолет и гранату, проходит мимо неподвижных танков. Один из них, пробуя мотор, обдал отработанным газом. Из люка головной машины высунулся немецкий танкист, потный и распаренный. Он крикнул что-то и сразу же юркнул вниз. Агренкова немцы приняли за своего, и комбат, миновав танки, зашагал веселее. Еще пятьсот метров — и он на батарее! Полусогнувшись, комбат побежал по ячменному полю. Позади раздались выстрелы из автоматов. Агренков свернул влево. Он оглянулся на немецкие танки, теперь выравнивавшиеся в боевой строй.
Левее, не умолкая, грохотал бой; вспыхнула горячая перестрелка за островерхим курганом; позади всех стреляют из автоматов, но пули, к счастью, пролетают не очень густо.
Агренков на батарее. Он упал на бруствер у гаубицы Хвастанцева.
— Товарищ комбат!
Агренков резко махнул вниз рукой, и тотчас три выстрела разорвали тишину равнины. На правофланговом немецком танке вздрогнула и поползла башня. Это удар гаубицы сержанта Жукова. Точно ударили и Хвастанцев с Романенко. Первый залп — и в дыму три вражеских танка. Враг открыл огонь.
Две сотни танков на два километра! Сержант Хвастанцев беспокоился об одном: выдержат ли гаубицы? Артиллеристы работали у машин. Они уже подожгли и разорвали не один и не два немецких танка. Огонь и дым заволакивали ячменное поле.
Дымная туча закрывала задние танки, и оттуда немцы не видели батарею, да и гаубичники потеряли цели, но они продолжали стрелять в смрадное пожарище. Немцы отвечали шквальным огнем. Снаряды рвались на огневых позициях батареи, в промежутках между гаубицами, но и по тому, как метались эти разрывы с одного места на другое, батарейцам было понятно: враг не видит батарею, стреляет без корректировки.
Это смятение среди немецких танков особенно хорошо видели с наблюдательного пункта Петраковский и Тасеев. Они убрали на дно окопчика аппараты и приборы, приготовясь к бою. Оставшись на клочке земли, резко выступавшем в сторону вражеского расположения, Петраковский и Тасеев зорко наблюдали за танками. Когда головные машины запылали от первых же залпов, задние танки попытались было обойти костры пылающего металла, но сами попали под прицельный огонь. Десантники-автоматчики, спрыгнув с брони, отбежали от машин и залегли.
— Тасеев, — окликнул Петраковский, — ударим с фланга.
На серо-желтой стерне, за курганом, лежали немецкие автоматчики. Они ждали, что вот-вот наша артиллерия будет уничтожена и танки пройдут. Два ручных пулемета Тасеева и Петраковского заработали одновременно. Автоматчики побежали назад.
В ровике комбата, прижавшись к ручному пулемету, стоял незнакомый солдат. Откуда? Кто такой? Подкрепление пришло? Вокруг НП гаубичной батареи окапывались пехотинцы; степной холм превращался в маленькую полевую крепость. Люди, услышав выстрелы, шли сюда. Надо укреплять. Тасеев начал пробивать ход сообщения в ровик комбата, где сейчас стоял незнакомый ручной пулеметчик. Тасеев пробрался к нему.
— Жив?
— Как видишь. Плечо немного поотшибло.
Тасеев, глянув на пулеметчика, подумал:
«Старый и лысый, из счетоводов, наверно».
— Почему без напарника, папаша?
— Убило. Письмо оставил. Письмо-то заветное. А знаешь, я совсем оробел. Вижу, танки скопом лезут, да вот окоп готовый приметил. Чей окоп-то?
— Комбата, мы гаубичники.
Приполз и Петраковский.
— Испортили НП, — сказал он, — новый рыть придется.