Пока Цукер лечил свои измученные нервы морскими ваннами и хорошим коньяком, Лёвка Бык таки вкалывал, как ломовик. Он сидел на тахте одного деятеля и с удовольствием смотрел, как тот покрывается липкой испариной, вертя перед собственным шнобелем золотой гроб. Деятель имел фамилию Бесфамильный и привычку прятать всяких интересных штучек вместо тех рублей, что намолачивал как только позволяет наша торговля. А наша торговля дает молотить башмалу с такой силой, какая может лишь мечтаться всемирно известным посредническим корпорациям.
Но несмотря на эту самую силу небольшой гроб тянул столько, с понтом товарищ Бесфамильный, вкалывающий у госсекторе, может поднять с одного раза всю городскую выручку, включая частную торговлю коноплей.
— Вещь, конечно, интересная, — честно признался Бесфамильный Лёвке Быку. — Только сейчас я не потяну. Может, подождете пару месяцев?
Но ждать пару месяцев в планы Быка плохо укладывается. Потому что за это время золотой гроб можно продать раз двадцать при большом желании. Однако вслух Лёвка такие соображения не высказывает, а раскрывает на себе рот по поводу тяжёлого материального положения:
— Ой, мне так срочно надо лавэ, вы же понимаете… Иначе бы не продавал… Уникальная вещь, фамильная драгоценность, работа великого, хотя и неизвестного мастера. Поэтому о ней никто не знает и в розыске её тоже нет… Но раз такое дело, мне придется предложить это кому-то другому…
Бесфамильному почему-то не хочется, чтобы Лёвка Бык бегал по Одессе со своим золотом до других людей и он хорошо понимает: ювелирные гробы, как и настоящие, быстро находят себе хозяев. Потому как в Одессе полно людей, которые почему-то не хотят хранить в сберкассах то, что все остальные считают деньгами. Хотя эта встреча между деятелем Бесфамильным и Лёвкой Быком происходила в те времена, когда банки почти на шару пользовались сбережениями честных советских граждан, а не надежно уничтожали их, как сейчас. Бесфамильный почти доверяет своему собеседнику, так как их свел букмекер Менакер по анонимной просьбе Антиквара. Менакер купил у Быка николаевские червонцы, несколько раз повторив — Лёвка честнейший человек, потому что из двенадцати золотых десяток всего одна оказалась фуфловой. Поэтому Бесфамильный предлагает Быку бартер — часть денег и дорогое бриллиантовое кольцо за этот антикварный саркофаг. Так Бык травит баланду: ему не надо бриллиантов, а побольше денег, на что Бесфамильный отвечает — кольцо в принципе можно неплохо кинуть.
Если эта цацка такая дорогая, нехай товарищ Бесфамильный сам её кидает. Бык хавает в брюликах гораздо меньше, чем у золотых гробах, и боится с этим связываться, хотя уже ходит со статьей из-за продажи царских денег. Лёвкин собеседник догоняет: если он начнёт светить по Одессе своим кольцом, деловые люди подумают, что он обнищал до ручки и паперти. А ходить в районе магазина «Радуга» ему тоже непривычно.
Лёвке Быку было как раз привычно наблюдать за пробежками в районе этого магазина, но в его планы сейчас плохо укладывалось пополнение рядов городского любительского легкоатлетического общества «Бриз». И он несогласно мотает головой, с понтом его однофамилец при виде бойни. В конце концов из уважения до собеседника Бык дал себя уболтать выставить клиента на эти дешёвые бриллианты, лишь бы Бесфамильный скорее начал выкладывать остро необходимый Лёвке наличман. Работник торговли окончательно поверил в порядочность Левки, когда тот потребовал десять процентов от сделки по реализации такого дешевого, по сравнению с его гробом, соцнакопления Бесфамильного.
Через несколько дней Лёвка Бык притаскал к Бесфамильному жирного клиента до его бриллиантового кольца. Хотя Колька Цукер привык не покупать такие вещи, а вышаривать их от раззявистых мадамов, он небрежно крутит у пальцах дорогую вещь и заявляет, как мечтал за что-то интереснее. Бесфамильный начинает срывать внутри себя нервы по поводу сделки, хотя внешне шутит и наливает коньяк. А хабло Цукер предлагает ему за кольцо поганые тридцать тысяч, с понтом торгует не какую-то подержанную вещь, а новенькую «Волгу» с гаражом. И чувствуем себя при этом великим пурицем, уверение глиста в жопе. В конце концов Бесфамильному пришлось согласиться с той ценой, что предложил несговорчивый Цукер, хотя мадам продавца несколько раз стонала и прятала зрачки за белками по поводу дешевизны сделки.
Но Цукер не такой наивный переть до чужой хаты с громадными сбережениями. Поэтому он просит Бесфамильного выйти с ним на улицу до машины, где лежит необходимая сумма. Так Бесфамильный почему-то забоялся высовывать свой шнобель за дверь, хотя на дворе стоял застой, когда по улицам стреляли изредка ночью, а не как кому захочется. Тогда за бабками отправился Бык, но вместо наличных притаскал до хаты каких-то посторонних личностей в строгих костюмах при галстуках. Они почему-то не обратили внимания на хозяина квартиры, а сразу обратились к Цукеру.
— Гражданин Ходжаев, вы арестованы, сопротивление бесполезно…
Хотя Цукера назвали посторонней фамилией, он поднял руки таким заученным движением, с понтом этот самый Ходжаев только и умеет делать фрагменты утренней зарядки. Бесфамильный даже не успел перебздеть, как тут же обрадовался, что менты забирают не его, к чему потенциально готов каждый торговый работник и простой советский человек, имеющий кучу прав, в том числе и на посмертную реабилитацию.
А эти самые менты ненароком сообщают хозяину квартиры, что рецидивист Ходжаев — торговец наркотиками и выясняют, не собирался ли гражданин Бесфамильный прикупить пару мешков героина? Бесфамильный честно колется, что он торгует кольцо, а не приобретает то, что ему заменяет телевизор. Солдаты правопорядка, соблюдая все формальности, тыкают разные бумаги под нос юридически грамотному хозяину квартиры, который твёрдо знает с детства; если менты чего-то захотят, значит имеют право. Так Юрка Махонченко умел пускать в раскол деятелей и покруче Ходжаева, который без протокола начинает ныть за вранье Бесфамильного.
Чтобы выяснить истину, Бесфамильного и Цукера грузят в оперативную машину с частными номерами и Шнырь уверенно рулит у милицию. А по дороге Махонченко случайно выясняет — у клацающего зубами Бесфамильного нет при себе основного документа. Машина тормозит и Юрка посылает Бесфамильного не на…, а домой за паспортом. Тот, перестав вхолостую стирать эмаль с зубов, спокойно бежит по улицам, радуясь, что не дал подписки о невыезде. И хотя этот деятель потом честно сидел у одного кабинета ментуры при паспорте, как приказал Махонченко, всё равно туда никто не вызывал, хотя деревянное кресло под Бесфамильным промокло насквозь. Когда этот штымп, молящийся только проканать за свидетеля и не больше, рискнул засунуть свой шнобель у дверную щелочку, так он увидел неизвестного мента при погонах и больше ничего интересного. А тех в штатском, что приходили днем, Быка с не полученными процентами от сделки и Ходжаева при бриллиантовом кольце в упор не наблюдалось даже после того, как Бесфамильный открыл дверь пошире.
После двух суток, убитых на семейном бесфамильном совете, торговый деятель попёрся до ментуры по собственному желанию супруги. При этом Бесфамильный чистосердечно рассказал всё, кроме одного. Кто именно свёл его с этими аферистами, выманившими у несчастного Бесфамильного его фамильную реликвию, доставшуюся в наследство от бабушки. Потому что, если бы менты вышли на Менакера и тот открыл на себе рот за этого торгового деятеля и его способности, так менты бы по-быстрому вернули хозяину его золотое кольцо. И только потом конфисковали его вместе с другим имуществом в качестве благодарности родины за титанический труд Бесфамильного. Так что Бесфамильный отмазался и от зудежа жены, и сохранил свое деловое реноме, хотя сильно жалел за кольцом.
А менты стали вычислять, что это за конкуренты объявились в городе, которые начинают делать разгоны у их потенциальной клиентуры. Однако больше активных действий со стороны разгонщиков не наблюдалось, и менты не собирались дальше делать из своей нелегкой работы артель «Напрасный труд».
Кела Гладыш с утра, как обычно, находился уже в том состоянии, когда с уверенностью мог смотреть сверху вниз даже на здание обкома. Он долго соображал чего лучше — попереть на рыбалку или немножко добавить. После долгих поисков по карманам из всех сбережений, Гладыш обнаружил золотой запас в виде трехкопеечной монеты. Даже в таком возвышенном состоянии Кела догонял, до стакана вина не хватает целых семнадцати копеек. Зато его социальных накоплений из кармана — как раз на трамвайный билет и значит сама судьба командует ему вместо выпить схватиться за удочку.
На свой фарт Гладыш полировал до хаты за справами мимо винной будки, давно заменивший его компании клуб по любым интересам. Возле будки вместо знакомых десятилетиями рыл околачивалась какая-то неизвестная фигура при рябчике, с наслаждением вливающая в себя стакан вина небольшими коньячными глотками. Кела с сожалением посмотрел на стакан, сглотнул слюну и мужественно ускорил ход.
— Эй, кореш, — свистнула ему фигура в рябчике. — Выпить хочешь?
Кела на всякий случай оглянулся по сторонам, потом догнал, что это счастье выпало исключительно ему и никому больше. Он даже не оскорбился за такое безалаберное предложение, потому что кроме постоянно выпить ему ничего не хотелось в этой жизни, хотя газета с жирными пятнами на телевизионной программе под мышкой Гладыша постоянно намекала и за другие интересы советских людей.
После второго стакана вина Кела уже был готов отдать жизнь за своего нового кореша Петю, хотя об этом ему никто не намекал. А Петя оказался настолько порядочной личностью, что раскололся ещё на один стакан вина, пусть и отходил боком от пламенных объятий Гладыша, пристававшего к нему целоваться, как это учил делать по телевизору всю страну лично товарищ Брежнев.
За рыбалку уже не было желаний, Келе только и хотелось прилечь в тени будки с лучшим другом Петей, хотя тот явно твёрдо стоял на ногах. Несмотря на такие мечтания, Кела тут утвердительно качнул головой на вопрос за добавить и вместо лечь под будкой мужественно на неё оперся. Петя порылся в карманах и даже в носках, но ничего интересного там не нашёл.
Пока Цукер лечил свои измученные нервы морскими ваннами и хорошим коньяком, Лёвка Бык таки вкалывал, как ломовик. Он сидел на тахте одного деятеля и с удовольствием смотрел, как тот покрывается липкой испариной, вертя перед собственным шнобелем золотой гроб. Деятель имел фамилию Бесфамильный и привычку прятать всяких интересных штучек вместо тех рублей, что намолачивал как только позволяет наша торговля. А наша торговля дает молотить башмалу с такой силой, какая может лишь мечтаться всемирно известным посредническим корпорациям.
Но несмотря на эту самую силу небольшой гроб тянул столько, с понтом товарищ Бесфамильный, вкалывающий у госсекторе, может поднять с одного раза всю городскую выручку, включая частную торговлю коноплей.
— Вещь, конечно, интересная, — честно признался Бесфамильный Лёвке Быку. — Только сейчас я не потяну. Может, подождете пару месяцев?
Но ждать пару месяцев в планы Быка плохо укладывается. Потому что за это время золотой гроб можно продать раз двадцать при большом желании. Однако вслух Лёвка такие соображения не высказывает, а раскрывает на себе рот по поводу тяжёлого материального положения:
— Ой, мне так срочно надо лавэ, вы же понимаете… Иначе бы не продавал… Уникальная вещь, фамильная драгоценность, работа великого, хотя и неизвестного мастера. Поэтому о ней никто не знает и в розыске её тоже нет… Но раз такое дело, мне придется предложить это кому-то другому…
Бесфамильному почему-то не хочется, чтобы Лёвка Бык бегал по Одессе со своим золотом до других людей и он хорошо понимает: ювелирные гробы, как и настоящие, быстро находят себе хозяев. Потому как в Одессе полно людей, которые почему-то не хотят хранить в сберкассах то, что все остальные считают деньгами. Хотя эта встреча между деятелем Бесфамильным и Лёвкой Быком происходила в те времена, когда банки почти на шару пользовались сбережениями честных советских граждан, а не надежно уничтожали их, как сейчас. Бесфамильный почти доверяет своему собеседнику, так как их свел букмекер Менакер по анонимной просьбе Антиквара. Менакер купил у Быка николаевские червонцы, несколько раз повторив — Лёвка честнейший человек, потому что из двенадцати золотых десяток всего одна оказалась фуфловой. Поэтому Бесфамильный предлагает Быку бартер — часть денег и дорогое бриллиантовое кольцо за этот антикварный саркофаг. Так Бык травит баланду: ему не надо бриллиантов, а побольше денег, на что Бесфамильный отвечает — кольцо в принципе можно неплохо кинуть.
Если эта цацка такая дорогая, нехай товарищ Бесфамильный сам её кидает. Бык хавает в брюликах гораздо меньше, чем у золотых гробах, и боится с этим связываться, хотя уже ходит со статьей из-за продажи царских денег. Лёвкин собеседник догоняет: если он начнёт светить по Одессе своим кольцом, деловые люди подумают, что он обнищал до ручки и паперти. А ходить в районе магазина «Радуга» ему тоже непривычно.
Лёвке Быку было как раз привычно наблюдать за пробежками в районе этого магазина, но в его планы сейчас плохо укладывалось пополнение рядов городского любительского легкоатлетического общества «Бриз». И он несогласно мотает головой, с понтом его однофамилец при виде бойни. В конце концов из уважения до собеседника Бык дал себя уболтать выставить клиента на эти дешёвые бриллианты, лишь бы Бесфамильный скорее начал выкладывать остро необходимый Лёвке наличман. Работник торговли окончательно поверил в порядочность Левки, когда тот потребовал десять процентов от сделки по реализации такого дешевого, по сравнению с его гробом, соцнакопления Бесфамильного.
Через несколько дней Лёвка Бык притаскал к Бесфамильному жирного клиента до его бриллиантового кольца. Хотя Колька Цукер привык не покупать такие вещи, а вышаривать их от раззявистых мадамов, он небрежно крутит у пальцах дорогую вещь и заявляет, как мечтал за что-то интереснее. Бесфамильный начинает срывать внутри себя нервы по поводу сделки, хотя внешне шутит и наливает коньяк. А хабло Цукер предлагает ему за кольцо поганые тридцать тысяч, с понтом торгует не какую-то подержанную вещь, а новенькую «Волгу» с гаражом. И чувствуем себя при этом великим пурицем, уверение глиста в жопе. В конце концов Бесфамильному пришлось согласиться с той ценой, что предложил несговорчивый Цукер, хотя мадам продавца несколько раз стонала и прятала зрачки за белками по поводу дешевизны сделки.
Но Цукер не такой наивный переть до чужой хаты с громадными сбережениями. Поэтому он просит Бесфамильного выйти с ним на улицу до машины, где лежит необходимая сумма. Так Бесфамильный почему-то забоялся высовывать свой шнобель за дверь, хотя на дворе стоял застой, когда по улицам стреляли изредка ночью, а не как кому захочется. Тогда за бабками отправился Бык, но вместо наличных притаскал до хаты каких-то посторонних личностей в строгих костюмах при галстуках. Они почему-то не обратили внимания на хозяина квартиры, а сразу обратились к Цукеру.
— Гражданин Ходжаев, вы арестованы, сопротивление бесполезно…
Хотя Цукера назвали посторонней фамилией, он поднял руки таким заученным движением, с понтом этот самый Ходжаев только и умеет делать фрагменты утренней зарядки. Бесфамильный даже не успел перебздеть, как тут же обрадовался, что менты забирают не его, к чему потенциально готов каждый торговый работник и простой советский человек, имеющий кучу прав, в том числе и на посмертную реабилитацию.
А эти самые менты ненароком сообщают хозяину квартиры, что рецидивист Ходжаев — торговец наркотиками и выясняют, не собирался ли гражданин Бесфамильный прикупить пару мешков героина? Бесфамильный честно колется, что он торгует кольцо, а не приобретает то, что ему заменяет телевизор. Солдаты правопорядка, соблюдая все формальности, тыкают разные бумаги под нос юридически грамотному хозяину квартиры, который твёрдо знает с детства; если менты чего-то захотят, значит имеют право. Так Юрка Махонченко умел пускать в раскол деятелей и покруче Ходжаева, который без протокола начинает ныть за вранье Бесфамильного.
Чтобы выяснить истину, Бесфамильного и Цукера грузят в оперативную машину с частными номерами и Шнырь уверенно рулит у милицию. А по дороге Махонченко случайно выясняет — у клацающего зубами Бесфамильного нет при себе основного документа. Машина тормозит и Юрка посылает Бесфамильного не на…, а домой за паспортом. Тот, перестав вхолостую стирать эмаль с зубов, спокойно бежит по улицам, радуясь, что не дал подписки о невыезде. И хотя этот деятель потом честно сидел у одного кабинета ментуры при паспорте, как приказал Махонченко, всё равно туда никто не вызывал, хотя деревянное кресло под Бесфамильным промокло насквозь. Когда этот штымп, молящийся только проканать за свидетеля и не больше, рискнул засунуть свой шнобель у дверную щелочку, так он увидел неизвестного мента при погонах и больше ничего интересного. А тех в штатском, что приходили днем, Быка с не полученными процентами от сделки и Ходжаева при бриллиантовом кольце в упор не наблюдалось даже после того, как Бесфамильный открыл дверь пошире.
После двух суток, убитых на семейном бесфамильном совете, торговый деятель попёрся до ментуры по собственному желанию супруги. При этом Бесфамильный чистосердечно рассказал всё, кроме одного. Кто именно свёл его с этими аферистами, выманившими у несчастного Бесфамильного его фамильную реликвию, доставшуюся в наследство от бабушки. Потому что, если бы менты вышли на Менакера и тот открыл на себе рот за этого торгового деятеля и его способности, так менты бы по-быстрому вернули хозяину его золотое кольцо. И только потом конфисковали его вместе с другим имуществом в качестве благодарности родины за титанический труд Бесфамильного. Так что Бесфамильный отмазался и от зудежа жены, и сохранил свое деловое реноме, хотя сильно жалел за кольцом.
А менты стали вычислять, что это за конкуренты объявились в городе, которые начинают делать разгоны у их потенциальной клиентуры. Однако больше активных действий со стороны разгонщиков не наблюдалось, и менты не собирались дальше делать из своей нелегкой работы артель «Напрасный труд».
Кела Гладыш с утра, как обычно, находился уже в том состоянии, когда с уверенностью мог смотреть сверху вниз даже на здание обкома. Он долго соображал чего лучше — попереть на рыбалку или немножко добавить. После долгих поисков по карманам из всех сбережений, Гладыш обнаружил золотой запас в виде трехкопеечной монеты. Даже в таком возвышенном состоянии Кела догонял, до стакана вина не хватает целых семнадцати копеек. Зато его социальных накоплений из кармана — как раз на трамвайный билет и значит сама судьба командует ему вместо выпить схватиться за удочку.
На свой фарт Гладыш полировал до хаты за справами мимо винной будки, давно заменивший его компании клуб по любым интересам. Возле будки вместо знакомых десятилетиями рыл околачивалась какая-то неизвестная фигура при рябчике, с наслаждением вливающая в себя стакан вина небольшими коньячными глотками. Кела с сожалением посмотрел на стакан, сглотнул слюну и мужественно ускорил ход.
— Эй, кореш, — свистнула ему фигура в рябчике. — Выпить хочешь?
Кела на всякий случай оглянулся по сторонам, потом догнал, что это счастье выпало исключительно ему и никому больше. Он даже не оскорбился за такое безалаберное предложение, потому что кроме постоянно выпить ему ничего не хотелось в этой жизни, хотя газета с жирными пятнами на телевизионной программе под мышкой Гладыша постоянно намекала и за другие интересы советских людей.
После второго стакана вина Кела уже был готов отдать жизнь за своего нового кореша Петю, хотя об этом ему никто не намекал. А Петя оказался настолько порядочной личностью, что раскололся ещё на один стакан вина, пусть и отходил боком от пламенных объятий Гладыша, пристававшего к нему целоваться, как это учил делать по телевизору всю страну лично товарищ Брежнев.
За рыбалку уже не было желаний, Келе только и хотелось прилечь в тени будки с лучшим другом Петей, хотя тот явно твёрдо стоял на ногах. Несмотря на такие мечтания, Кела тут утвердительно качнул головой на вопрос за добавить и вместо лечь под будкой мужественно на неё оперся. Петя порылся в карманах и даже в носках, но ничего интересного там не нашёл.