В это письмо было вложено стихотворение:
Моя усталость выше гор
Ф. Сологуб
В этом же 1933-м у дочери Вильяма Рудольфовича Моора Анжелы Вильямовны Барабановой родился сын. Ребенка назвали в память деда — Вильямом.
Срок Любови Юльевне скостили — вышла на волю не через три, а через два года. Правда, в 1935-м их с сыном Георгием как дворян выслали из Ленинграда. «Из нашего дома, — вспоминала Любовь Юльевна, — выслали шесть семейств, а когда мы через два дня сели в вагон, то весь поезд оказался переполненный коренными ленинградцами, отправленными на пять лет в Оренбург без предъявления какого-либо обвинения».
Окончательно вернулись они в Ленинград только в 1959-м.
Вильям Петрович Барабанов рассказывает, что в те годы часто встречался с Любовью Юльевной. «Она работала в обществе “Знание”, читала лекции, в том числе и о молодом Володе Ульянове. О тюрьме и ссылке не рассказывала. О муже Вильяме Рудольфовиче вспоминала с нежностью. …Иногда шутила, что ее репрессировали, потому что Зубовы еще в екатерининское время выступали против советской власти».
31 марта 1932 г. я, уполномоченный 4-го отдела СПО Федоров, допрашивал в качестве обвиняемого Вержбицкого Глеба Дмитриевича.
…1904 г. р., сын врача, г. Кронштадт, прожив. Советский пр-т, д. 7, кв. 57, преподаватель науч. отд. (рабфак) Военно-медицинской академии и Школы военных сообщений, жена Наталия Сергеевна — домохозяйка, бездетный, образование высшее — ЛГУ, не судился, у белых не служил.
По существу дела показал:
Признаю себя виновным в том, что, входя в антисоветский литературный и мистический салон доктора Моора и его жены, я в разговорах сообщал участникам его, в частности доктору Моору и его пасынку Зеленецкому, ряд сведений разведывательного характера о Школе военных сообщений, где работал преподавателем.
Глеб Вержбицкий, как сказано в протоколе допроса, происходил из семьи врачей. Его отец, врач-эпидемиолог Дмитрий Титович Вержбицкий, окончил Императорскую медицинскую академию и получил место ординатора в Николаевском морском госпитале в Кронштадте. Как флотский врач Д.Т. Вержбицкий принял участие в походе госпитального судна Российского общества Красного Креста «Орел», сопровождавшего Вторую Тихоокеанскую эскадру в походе вокруг Африки и во время Цусимского сражения. Вернувшись в Кронштадтский госпиталь, он вскоре заразился от больного и умер, оставив жену и четверых детей.
Мать Г.Д. Вержбицкого, Анастасия Алексеевна (урожденная Буренина), происходила из купеческой семьи. Училась в одном классе Самарской женской гимназии вместе с Е.П. Пешковой, будущей женой А.М. Горького, и М.И. Ульяновой, сестрой В.И. Ленина. Уже овдовев, окончила женский медицинский институт и стала первой женщиной-врачом того же морского госпиталя в Кронштадте. В 1915 г. император Николай пожаловал ей золотую медаль «За усердие». Близкий друг семьи, санитарный врач флота Михаил Мелентьев, в своих воспоминаниях писал: «Анастасия Алексеевна Вержбицкая, единственная женщина-врач на флоте до войны, осталась вдовою с четырьмя детьми и старухою матерью без всяких средств к жизни и без врачебного диплома. Получив звание врача, добилась у морского министра места в морском госпитале. Человек с большою волею, собранной к одной цели — поднять детей, она завоевывает в Кронштадте особое положение как детский врач в рабочей среде. Здесь ее знают все, и к ней идут. Постепенно к семье приходит полное благополучие. Дом — полная чаша. Два мальчика — Борис и Глеб — в реальном, девочки — Ольга и Татьяна — учатся дома и музыке, и языкам. Ведь дом согрет любовью и заботой бабушки Анны Ивановны. Во дворе, на улице, в квартале — это первая семья. Ее все уважают, любят и берегут».
Глеб Дмитриевич Вержбицкий рос младшим сыном в семье. Он родился в 1904 году в Кронштадте, через три года после старшего брата — Бориса. Борис участвовал в Кроштадтском восстании, получил ранение позвоночника и какое-то время был полностью прикован к постели. Непостижимым усилием воли и изнурительными физическими упражнениями он преодолел недуг, поступил на физико-математический факультет Ленинградского университета, закончил его на отлично, защитил кандидатскую диссертацию и остался преподавать на кафедре дифференциальных и интегральных уравнений. Помимо того, Борис Дмитриевич преподавал курс математики в Кораблестроительном институте. Война помешала ему защитить докторскую диссертацию, а 30 января 1942 года ученого арестовали как участника контрреволюционной организации среди преподавателей Ленинградского государственного университета. 7 марта 1942 года, не дождавшись суда, Б.Д. Вержбицкий умер от дистрофии в тюрьме УНКВД ЛО.
Когда началась Первая мировая война, в Кронштадте исчезли даже самые необходимые продукты. Время от времени на остров с материка поступала помощь, и тогда пользовавшаяся полным доверием морского начальства доктор Вержбицкая раздавала ее больным детям рабочих.
После революции 1917 года положение только ухудшилось. В мае 1918 года, в связи с наступлением германских войск на Петроград с севера, советское правительство отдало приказ взорвать расположенный вблизи Кронштадта форт Ино. А.А. Вержбицкая писала М.М. Мелентьеву:
«Положение у нас в городе очень серьезное. На Ино был страшный взрыв. Народ волнуется. Того и гляди, начнется побоище. В городе холера. Умерло несколько врачей. Голод раскрывает свои объятия. Еду достают с большим трудом. Хлеба дают по четверти фунта в день. Что делать с детьми, не знаю».
Интерес к социальным проблемам привел Г.Д. Вержбицкого на факультет общественных наук этнолого-лингвистического отделения Ленинградского университета, который он окончил в октябре 1924 года. В 1925 году его приняли в штат Пушкинского дома на должность технического сотрудника. По всей вероятности, этому способствовала рекомендация Б.Л. Модзалевского, чей сын Лев был близким другом Глеба Дмитриевича по университету. Работу в этом в ту пору лучшем научном гуманитарном учреждении страны он совмещал с преподаванием в Кронштадтской школе повышенного типа РККФ и в Нормальной школе военных сообщений им. Фрунзе. Однако вскоре совмещение трех должностей стало физически невозможным, и с ноября 1928 года Г.Д. Вержбицкий вынужден был уволиться из Пушкинского дома.
Можно предположить, что в это время или несколько позже Лев Борисович Модзалевский привел Г.Д. Вержбицкого в литературный салон Л.Ю. Моор. 20 марта 1932 года Глеба Вержбицкого арестовали вместе с некоторыми другими посетителями кружка.
На квартире доктора Моора регулярно собиралась группа литераторов и художников, составляющих антисоветский литературный салон. На собраниях салона присутствовали в качестве постоянных посетителей: Бронников, Комарова, Соколов, Билибина, Пестинский, Бруни и я. Кроме того, очень часто бывали ученицы какой-то студии, фамилий которых я не помню. Литературным направлением салона руководила жена доктора Моора — Любовь Юльевна Моор. На регулярных собраниях салона читались антисоветские произведения членов салона, велись беседы на литературные и политические темы, также в антисоветском направлении. Политическая направленность литературным вечерам салона давалась Л.Ю. Моор и Бронниковым, которые всегда выступали не только со своим творчеством, но и с отдельными докладами о состоянии современной литературы и ее путях. В частности, в одном из своих докладов Бронников указывал на то, что пролетарская литература и творчество вообще и не могут быть признанными, т. к. по своему содержанию и по форме не могут быть восприняты действительными знатоками и ценителями литературы. Подчиненное классовым требованиям искусство ведет к его гибели. Мы должны культивировать и углублять лозунг «искусство для искусства». Л.Ю. Моор и другие присутствующие горячо поддержали Бронникова, т. к. эта установка вполне отвечала взглядам присутствующих на литературу и искусство. Л.Ю. Моор неоднократно указывала, что мы можем воспринять и должны учиться на образцах творчества А. Ахматовой, Гумилева и Клюева. Бронников в своих выступлениях неоднократно указывал на гибель и утрату классического репертуара.
С чтением антисоветских произведений в салоне выступали Бронников, Моор Л. Ю., Билибина и я. Я сейчас не помню названия вещей, которые читались тремя первыми лицами. Лично я читал «Девушку с каштановыми косами», «На белой березовой коре» и ряд других произведений, не имеющих названия. Мое творчество является антисоветским в силу крепкой насыщенности моих произведений индивидуальными, кулацкими — в смысле идеологическом — мотивами и упадничеством. Мое творчество было направлено на отрыв читателя от советской действительности и перенос его в прошлое, насыщенное мечтой.
Вержбицкий Глеб Дмитриевич, гражданин СССР, уроженец Кронштадта, 1904 года рождения, сын врача, образование высшее, беспартийный, женат, бездетный, преподаватель литературы в военно-учебных заведениях, под судом не был:
а) будучи врагом соввласти и автором контрреволюционных произведений, состоял членом антисоветского салона Моор;
б) передавал доктору Моору и сосланному за шпионаж по делу контрреволюционной организации «Академии наук» Зеленецкому сведения шпионского характера об укомплектовании военно-учебных заведений, политико-моральных настроениях слушателей, случаях отказа от прохождения военной подготовки и прочее;
в) вел антисоветскую пораженческую агитацию, участвуя в антисоветских политбеседах на собраниях салона и распространяя собственные антисоветские литературные произведения… <…>
Означенные преступления предусмотрены статьями 58-6 и 10 Уголовного кодекса.
Виновным себя признал.
Вержбицкий отбывал лагерный срок на строительстве Беломорканала. В мае 1935 года ему удалось выйти на свободу. Правда, свободу относительную, ведь заключенным по этим статьям не позволялось селиться ближе, чем 100 км от крупных городов. Начались тщетные поиски работы. Еще до своего ареста он работал техническим служащим в Пушкинском доме, и отец его университетского товарища Льва Модзалевского, пушкинист, публикатор и комментатор сочинений Пушкина Б.Л. Модзалевский, готовил к печати академическое издание писем поэта. Он-то и поручил Г. Вержбицкому, казалось бы, техническую, но на самом деле сложнейшую работу — составление именного указателя ко всем трем томам пушкинского собрания сочинений. Последний том вышел уже после смерти Б.Л. Модзалевского, и сын готовил его во многом по материалам отца. Так бывший лагерник получил ко времени своего освобождения неплохой подарок.
О его дальнейшей жизни сохранились отрывочные заметки. Одну из них находим в книге воспоминаний Е.Б. Черновой:
Кадр. 1936. 20 июля. № 33.
«Однажды, когда я сидела в издательстве Академии наук, ко мне подошел Глеб Вержбицкий, он только что вернулся из ссылки. Он строил Беломор. За что он попал в ссылку, он и сам толком не понимал: была какая-то madame Моор, у которой он был на литературном вечере, а больше инкриминировать нечего. Глеб — товарищ по Университету Левы Модзалевского, проходил в Пушкинском доме практику, был в меня немножко влюблен и вот теперь после ссылки пришел ко мне. Но помочь ему было очень трудно: в академические учреждения “бывших” ссыльных не разрешалось брать, тем более что жить Глеб имел право только не ближе 105 километра. Он снял комнату где-то за Любанью, а в Ленинграде устроился у родных и знакомых, рискуя своим и их покоем. Кроме того, надо было зарабатывать, Глеб стал сотрудничать с писателем Павлом Евстафьевым, имевшим статус члена Союза писателей, но писать не умевшим. Писал Глеб, подписывал Евстафьев и платил Глебу какой-то процент гонорара. Чтобы поднять продуктивность Глеба, Евстафьев еще пытался его спаивать. Летом я подрабатывала на курсах по подготовке в вуз и на экзаменах. К проверке экзаменационных работ я привлекла Глеба. Работа срочная: горы экзаменационных работ надо проверить к устному экзамену, т. е. практически в два-три дня. Помню, сидим ночью, поддерживаем бодрость черным кофе; Глеб кладет проверенную работу и торжественно говорит: “Трёшка! (за каждое экзаменационное сочинение тогда платили три рубля)».
После выхода на свободу Вержбицкий пытался встроиться в жизнь, в том числе и литературную. Естественно, ни о каких публикациях речи не шло. В одном из писем, которое опубликовал его друг и наставник Михаил Мелентьев, видно, что Вержбицкий пытался как-то продать свои литературные труды.
1937. 19 сентября. Вологда.
Дня через три отправляюсь на Медвежью Гору. Вот опять пытаюсь начать новую жизнь, которую по счету! Как хорошо, что я съездил в Москву. Встреча с Вами была для меня большой радостью и почти литературным фактом. Ведь Вы не только человек, которого я любил и люблю, Вы также персонаж моей повести «Голубые дачи». Над ней я работаю давно. Повесть эта о Лебяжьем, о хороших, немного смешных людях, о соснах, грибах и морских камнях «пять братьев». Это мое <…> от фельетонов, рецензий и прочих газетных дел. Наша встреча разрешила сразу одну из главных сюжетных линий. Я убедился, что шел в работе верным путем.
Теперь о другом. Посылаю Вам рукописи. Будьте добры, пристройте их в Литературный музей. Материал, несомненно, ценный. Поэма «Солдатская жизнь» до сих пор, по-моему, считалась анонимной. На моем экземпляре указан автор и кто он. Затем этнографические материалы: дневник слов сибирского купца, записи по народной медицине, хозяйственные и кулинарные рецепты. Кроме того, сборник романсов 1858 года, официальный документ 1820 года, и, наконец, литографированный сборник «Цеха поэтов» — «Новый Гиперборей», автографы и рисунки поэтов. Это очень редкая вещь — тираж всего 20 экземпляров. Думаю, что мои материалы будут куплены музеем. О цене не говорю — чем больше, тем лучше.
Большое Вам спасибо за это.
Ваш Глеб Вержбицкий.
Продажа рукописей через Мелентьева в Государственный музей, видимо, оказалась невозможной. Уже в следующем письме он в отчаянии пишет, что жена сидит в Вологде без работы. Денег нет. Но вскоре им с женой удается выбраться в Керчь к ее матери. Наступает короткий период отдыха. Но затем он снова пытается вернуться к привычной жизни.
В 1938 году Мелентьев записывает в дневнике:
«Два слова о Глебе Вержбицком. Бодр, хорошо зарабатывает и очень прославился, хотя и под псевдонимом, т. е. псевдоним здесь несколько современный: Глеб пишет “исполу” для одной легализованной бездарности. Тот все печатает под своим именем. Живет Глеб в Вишере, работает же в Ленинграде, на квартире у своего “патрона”»; «11 ноября. Петергоф. “Пришел Глеб Вержбицкий. Его писания имеют успех, но печатается все это под другой фамилией. Глеб остр, насмешлив и умен”».
Эти дневниковые записи отсылают к воспоминаниям Черновой, которая пишет о работе Вержбицкого литературным негром у писателя Павла Евстафьева, который занимался исследованием истории военных поселений, но, видимо, не справлялся с литературной работой. Однако судьба писателя тоже была незавидной: он был арестован и расстрелян в 1941 году.
Еще один штрих к образу и судьбе Вержбицкого прибавляет неожиданная находка небольшого рассказа о нем в неопубликованных записных книжках Ольги Берггольц.
«Глеб Дмитриевич Вержбицкий. Трясется, дрожит и мигает все лицо.
“Я, право, иногда думаю, что уж меня нет, каким-то Голядкиным стал”.