— Какой-такой новой системы? — холодно вопросил Прошин.
— А мы нашли путь попроще. Сканирующий датчик. Быстро, надежно, выгодно…
— И дешевле.
— Исполняйте все так, как было намечено, — отрезал Прошин. — И без самодеятельности, пожалуйста. Самодеятельность — дело наказуемое.
— Но, — запротестовал Лукьянов, — новый путь разработок не прихоть, а необходимость. Причем объективная. Во-первых, он проще…
— Да не все ли равно! — подал голос Авдеев. — Проще, сложнее… Результат-то один.
— Вот-вот, — кивнул Прошин. — Главное — принцип…
— Крепко вы, Алексей Вячеславович, диссертацию свою любите, как погляжу, — добродушно заметил Лукьянов. — Понимаю. Приятно, когда кровный труд в дело идет. Знаешь тогда, так сказать, зачем на свете живешь.
— Вот это вывод, — сказал Прошин. — Наповал. У вас что, на все случаи жизни имеются такого рода обобщеньица?
— Бывает, — грустно подтвердил Лукьянов. — Тяга, знаете ли, к философии.
— А в данном случае — к иронической, — тихо, но внятно прибавил Чукавин.
— Вот как? — одарив его надменным взглядом, сказал Прошин. — Ну, тогда позвольте помудрствовать и мне, Федор Константинович. Точнее, сделать их вашего вывода другой вывод. Вы ищете слишком простой путь к истине.
— А он сложный? — спросил Лукьянов насмешливо.
— Не знаю, — сказал Прошин. — Не знаю, есть ли таковой вообще, потому что не знаю, существует ли она — истина.
Он вернулся в свой кабинет, уселся в кресло, развернулся к окну и посмотрел вниз. Так и есть: Глинский уже пересекал дворик, направляясь к нему. Протопали шаги по коридору…
— Что за дела? — тяжело дыша, начал Глинский, едва открыв дверь. — Ты терпение мое испытываешь? Или отомстить решил?
— Слушаю ваши претензии, — сказал Прошин.
— Ах, претензии… — Тот наклонил голову. — Первая: почему не уволен Авдеев? Вторая: какого черта ты отфутболил меня на эту вонючую работу?!
— Это наука, о которой ты мечтал, мой друг, — заметил Прошин.
— Наука? Компоновка всем известных схем — наука?! Так. Спасибо. И за напарника спасибо! Ты бы мне еще Авдеева подсунул!
— А ну, — вдруг строго сказал Прошин, — покажи зубы…
— Что?
— Какой-такой новой системы? — холодно вопросил Прошин.
— А мы нашли путь попроще. Сканирующий датчик. Быстро, надежно, выгодно…
— И дешевле.
— Исполняйте все так, как было намечено, — отрезал Прошин. — И без самодеятельности, пожалуйста. Самодеятельность — дело наказуемое.
— Но, — запротестовал Лукьянов, — новый путь разработок не прихоть, а необходимость. Причем объективная. Во-первых, он проще…
— Да не все ли равно! — подал голос Авдеев. — Проще, сложнее… Результат-то один.
— Вот-вот, — кивнул Прошин. — Главное — принцип…
— Крепко вы, Алексей Вячеславович, диссертацию свою любите, как погляжу, — добродушно заметил Лукьянов. — Понимаю. Приятно, когда кровный труд в дело идет. Знаешь тогда, так сказать, зачем на свете живешь.
— Вот это вывод, — сказал Прошин. — Наповал. У вас что, на все случаи жизни имеются такого рода обобщеньица?
— Бывает, — грустно подтвердил Лукьянов. — Тяга, знаете ли, к философии.
— А в данном случае — к иронической, — тихо, но внятно прибавил Чукавин.
— Вот как? — одарив его надменным взглядом, сказал Прошин. — Ну, тогда позвольте помудрствовать и мне, Федор Константинович. Точнее, сделать их вашего вывода другой вывод. Вы ищете слишком простой путь к истине.
— А он сложный? — спросил Лукьянов насмешливо.
— Не знаю, — сказал Прошин. — Не знаю, есть ли таковой вообще, потому что не знаю, существует ли она — истина.
Он вернулся в свой кабинет, уселся в кресло, развернулся к окну и посмотрел вниз. Так и есть: Глинский уже пересекал дворик, направляясь к нему. Протопали шаги по коридору…
— Что за дела? — тяжело дыша, начал Глинский, едва открыв дверь. — Ты терпение мое испытываешь? Или отомстить решил?
— Слушаю ваши претензии, — сказал Прошин.
— Ах, претензии… — Тот наклонил голову. — Первая: почему не уволен Авдеев? Вторая: какого черта ты отфутболил меня на эту вонючую работу?!
— Это наука, о которой ты мечтал, мой друг, — заметил Прошин.
— Наука? Компоновка всем известных схем — наука?! Так. Спасибо. И за напарника спасибо! Ты бы мне еще Авдеева подсунул!
— А ну, — вдруг строго сказал Прошин, — покажи зубы…
— Что?