Карл по голосу шевалье де Жерена, по легкой и чуть торжественной доброй улыбке понял, что тот обманывает его. Он знает этого рыцаря, прекрасно знает, но хочет доставить своему королю удовольствие. Не зря же герольд суетился внизу, у подножия холма. От присутствия герцога Анжуйского де Жерен не стал бы так себя вести. Но Карл поддержал игру и даже не улыбнулся. И суровость из голоса не убрал:
– Я жду.
Рыцарь несколько секунд помедлил, выдерживая паузу и придавая моменту повышенную значительность, потом шагнул вперед, почти к самому креслу короля, чего не позволили себе ни герцог Анжуйский, ни сарацинский посол. Уже это говорило об особом положении рыцаря, на которое он, очевидно, имел право – иначе такую смелость объяснить было нельзя. И только тут не просто поднял забрало, но и полностью снял шлем.
Король стремительно взлетел с трона. У него перехватило дыхание, спазм чувствительности образовал в горле комок, и сердце в груди застучало, как у птицы, попавшей в человеческие руки.
– Оливье!
– Оливье… Оливье… – зашептали вокруг трона придворные. – Оливье – живой! Оливье вернулся!
Карл шагнул вперед и обнял рыцаря, как обнимают близкого друга, с которым так давно не виделись и, более того, которого все считали погибшим. И даже две слезы радости и умиления выкатились из королевских глаз, чего Карл, впрочем, даже не заметил в волнении.
– Вот и сбывается предсказание! Частично… А?.. – Он хотел спросить о своем племяннике, но удержался, сообразив, что это будет выглядеть не совсем тактично по отношению к самому Оливье. – А ходили слухи…
Граф Оливье, побратим Хроутланда и неразлучный верный друг, вместе с ним защищал честь королевства при Ронсевале и считался павшим в бою рядом с королевским племянником.
– Ты жив?.. – все еще не веря своим глазам, молвил король. – Ты жив! Ты вернулся…
– Я жив, ваше королевское величество, и вернулся, чтобы продолжить свою службу возле вашего трона, – сказал с улыбкой граф. Но только один герцог Анжуйский знал, чего стоила графу эта улыбка, скрывшая подступившую бледность. Объятия короля никак нельзя было назвать слабыми, и похлопал он рыцаря по спине как раз в том месте, куда несколько часов назад попал злополучный дротик. Но граф держался и никак не показывал своего состояния.
– Что с тобой произошло? – Король хотел расспросить рыцаря здесь же, сию же минуту, весь пылая нетерпением.
– Я был многократно ранен и дрался до тех пор, пока не потерял сознание. Раненного, меня взяли в плен сарацины халифа Абд ар-Рахмана. И семь лет держали в мучениях и истязаниях. До тех пор, пока рыцарь Салах ад-Харум по приказанию эмира Ибн ал-Араби с малым отрядом не напал на тюрьму и не отбил меня. Нам пришлось бежать, но воины моего друга Салаха пожертвовали собой и пали все до одного, задерживая погоню. Таким образом я спасся и имею возможность снова доказать вам, ваше величество, свою верность и преданность.
– Я сумею отблагодарить твоего друга! – Король бросил на сарацина взгляд, полный благодарности и признательности.
Нарушения этикета при дворе Карла редкостью не были, поскольку сам король постоянно нарушал его. И сейчас придворные окружили графа Оливье и короля. Каждый стремился протиснуться поближе к прославленному рыцарю, каждый и руку постарался бы ему пожать, если бы Оливье не стоял лицом к лицу с королем, и для рукопожатия потребовалось бы отодвинуть в сторону самого Карла.
Оливье всегда был любимцем королевского двора благодаря своему уравновешенному характеру, точно так же, как королевский племянник Хроутланд, побратим и самый близкий друг Оливье, был любим за прямо противоположные качества, за неистовый и вспыльчивый, неукротимый нрав. И сейчас, казалось, не было ни одного человека, который не обрадовался бы возвращению графа искренне.
– Большой праздник! – воскликнул король громко, исполняя обязанности герольда. – Я объявляю большой праздник, который начнется уже сегодня праздничным обедом и будет продолжаться три дня. Завтра мы устроим охоту. Послезавтра – объявите всем рыцарям! – я назначаю открытие большого турнира для рыцарей и простолюдинов. В честь возвращения графа Оливье я призываю своих воинов и их противников к перемирию. Пусть эделинг Кнесслер оповестит об этом всех живущих поблизости саксов. Пусть герольды оповестят окрестности, что к участию в турнире приглашаются все желающие, независимо от национальности и вероисповедания! Христиане, язычники, магометане, иудеи – все могут принять участие в торжествах и в состязаниях! Да здравствует граф Оливье!
– Да здравствует король! – воскликнул граф.
– Да здравствует король! Да здравствует Оливье! – закричали в толпе.
Герольды затрубили в трубы. Этот звук напомнил королю, что вызвало его из палатки Алкуина.
– Однако, – спросил он графа Оливье, – мне показалось, что я слышал голос Олифана? Или я ошибся?
– Вы ошиблись, ваше величество. Салах! – тихо позвал граф.
Карл по голосу шевалье де Жерена, по легкой и чуть торжественной доброй улыбке понял, что тот обманывает его. Он знает этого рыцаря, прекрасно знает, но хочет доставить своему королю удовольствие. Не зря же герольд суетился внизу, у подножия холма. От присутствия герцога Анжуйского де Жерен не стал бы так себя вести. Но Карл поддержал игру и даже не улыбнулся. И суровость из голоса не убрал:
– Я жду.
Рыцарь несколько секунд помедлил, выдерживая паузу и придавая моменту повышенную значительность, потом шагнул вперед, почти к самому креслу короля, чего не позволили себе ни герцог Анжуйский, ни сарацинский посол. Уже это говорило об особом положении рыцаря, на которое он, очевидно, имел право – иначе такую смелость объяснить было нельзя. И только тут не просто поднял забрало, но и полностью снял шлем.
Король стремительно взлетел с трона. У него перехватило дыхание, спазм чувствительности образовал в горле комок, и сердце в груди застучало, как у птицы, попавшей в человеческие руки.
– Оливье!
– Оливье… Оливье… – зашептали вокруг трона придворные. – Оливье – живой! Оливье вернулся!
Карл шагнул вперед и обнял рыцаря, как обнимают близкого друга, с которым так давно не виделись и, более того, которого все считали погибшим. И даже две слезы радости и умиления выкатились из королевских глаз, чего Карл, впрочем, даже не заметил в волнении.
– Вот и сбывается предсказание! Частично… А?.. – Он хотел спросить о своем племяннике, но удержался, сообразив, что это будет выглядеть не совсем тактично по отношению к самому Оливье. – А ходили слухи…
Граф Оливье, побратим Хроутланда и неразлучный верный друг, вместе с ним защищал честь королевства при Ронсевале и считался павшим в бою рядом с королевским племянником.
– Ты жив?.. – все еще не веря своим глазам, молвил король. – Ты жив! Ты вернулся…
– Я жив, ваше королевское величество, и вернулся, чтобы продолжить свою службу возле вашего трона, – сказал с улыбкой граф. Но только один герцог Анжуйский знал, чего стоила графу эта улыбка, скрывшая подступившую бледность. Объятия короля никак нельзя было назвать слабыми, и похлопал он рыцаря по спине как раз в том месте, куда несколько часов назад попал злополучный дротик. Но граф держался и никак не показывал своего состояния.
– Что с тобой произошло? – Король хотел расспросить рыцаря здесь же, сию же минуту, весь пылая нетерпением.
– Я был многократно ранен и дрался до тех пор, пока не потерял сознание. Раненного, меня взяли в плен сарацины халифа Абд ар-Рахмана. И семь лет держали в мучениях и истязаниях. До тех пор, пока рыцарь Салах ад-Харум по приказанию эмира Ибн ал-Араби с малым отрядом не напал на тюрьму и не отбил меня. Нам пришлось бежать, но воины моего друга Салаха пожертвовали собой и пали все до одного, задерживая погоню. Таким образом я спасся и имею возможность снова доказать вам, ваше величество, свою верность и преданность.
– Я сумею отблагодарить твоего друга! – Король бросил на сарацина взгляд, полный благодарности и признательности.
Нарушения этикета при дворе Карла редкостью не были, поскольку сам король постоянно нарушал его. И сейчас придворные окружили графа Оливье и короля. Каждый стремился протиснуться поближе к прославленному рыцарю, каждый и руку постарался бы ему пожать, если бы Оливье не стоял лицом к лицу с королем, и для рукопожатия потребовалось бы отодвинуть в сторону самого Карла.
Оливье всегда был любимцем королевского двора благодаря своему уравновешенному характеру, точно так же, как королевский племянник Хроутланд, побратим и самый близкий друг Оливье, был любим за прямо противоположные качества, за неистовый и вспыльчивый, неукротимый нрав. И сейчас, казалось, не было ни одного человека, который не обрадовался бы возвращению графа искренне.
– Большой праздник! – воскликнул король громко, исполняя обязанности герольда. – Я объявляю большой праздник, который начнется уже сегодня праздничным обедом и будет продолжаться три дня. Завтра мы устроим охоту. Послезавтра – объявите всем рыцарям! – я назначаю открытие большого турнира для рыцарей и простолюдинов. В честь возвращения графа Оливье я призываю своих воинов и их противников к перемирию. Пусть эделинг Кнесслер оповестит об этом всех живущих поблизости саксов. Пусть герольды оповестят окрестности, что к участию в турнире приглашаются все желающие, независимо от национальности и вероисповедания! Христиане, язычники, магометане, иудеи – все могут принять участие в торжествах и в состязаниях! Да здравствует граф Оливье!
– Да здравствует король! – воскликнул граф.
– Да здравствует король! Да здравствует Оливье! – закричали в толпе.
Герольды затрубили в трубы. Этот звук напомнил королю, что вызвало его из палатки Алкуина.
– Однако, – спросил он графа Оливье, – мне показалось, что я слышал голос Олифана? Или я ошибся?
– Вы ошиблись, ваше величество. Салах! – тихо позвал граф.