Думал князь, в таком наряде и с такой свитой лучше ему будет смотреть на народ, надеялся неузнанным побродить среди рарогчан, разговоры нечаянные послушать. Но высокий рост и богатырское телосложение сразу выделяли его над толпой, хотя и других бодричей Род ростом не обидел. Князя узнавали и с добрым словом кланялись:
– Здоров будь всегда, княже! Княгине Рогнельде здоровья от нас и засеянного поля! – Это бритобородый купец, что ездит с товаром к грекам, потому и костюм носит греческий.
А пожелание засеянного поля сразу говорит, что это не грек, хорошо славянский язык знающий, а настоящий славянин, потому что только у славян беременная женщина отождествляется с засеянным полем и одинаковой руной обозначается.
Годослав улыбается ответно и, проходя, кладет купцу руку на плечо, как доброму знакомому, хотя видит его впервой.
– Побаюй тебя, княже, Радегаст спокойным сном! – Это женщина, за поневу которой держится, опуская долу глаза, светловолосая девочка лет пяти в вышитой льняной рубахе. Сама женщина беременна, как и княгиня Рогнельда. Только Рогнельде родить предстоит осенью, а этой женщине, судя по большому животу, уже вскоре.
Годослав останавливается, кланяется женщине с уважением – принято у славян беременных уважать, даже если это и чужая жена, и спрашивает так, как князь имеет право спрашивать своих подданных:
– Скоро срок тебе подходит… Что для пуповины приготовила?
– Стрелу, княже, только стрелу…
По славянскому поверью, если родится мальчик, пуповину обрезают на стреле, если родится девочка, на веретене. Или воин, или рукодельница – сразу связывают родители дух новорожденного младенца с будущей жизнью, потому что у бодричей каждый мужчина – воин, каждая женщина – заботливая хозяйка.
– Это хорошо, быть твоему сыну знатным воином! – И он протянул женщине золотую монетку, дар очень большой для повседневности Рарога. – Это новорожденному на подарок.
Женщина провожает Годослава добрым взглядом, а на монетку даже не смотрит. Ей княжеское внимание важнее подарка.
Несколько кряжистых мужиков с топорами за поясом молча поклонились Годославу.
– Кто такие будете? – спросил он.
– Мостники мы, княже, – сказал старший, с длинной бородой, расчесанной на два рукава. – По подряду работали в Замковой горе у князя Бравлина, а сами-то рарогчане. Да вот Бравлин не дождался, пока работу закончим, расплатился с нами, да отослал сюда. Говорит, Карл-франк на Микулин Бор зарится, нужны наши руки здесь.
Мостники – работные люди, что мосты ставят, дороги мостят и стены городские возводят.
– Нужны, очень нужны ваши руки. Без ваших рук нам плохо придется! Наши что? – Князь посмотрел на свою большую ладонь. – Наши меч держать умеют. Умеют стены оборонять. А вот стены в порядок привести – здесь уже мастеровые нужны. А уж мостники-то в первую очередь. Спасибо вам, люди добрые, что пришли дом родной защитить. Только там вы по подряду работали, а здесь по чести обойтись придется. Такое время, что не могу я всем платить, как Бравлин платил. Я поместье свое боярам в заклад даю, чтобы оружие закупить. Что скажете, мастеровые?
Мостники переглянулись, потоптались на месте.
– Конечно, оно неважно так-то, у нас ить семьи у всех есть-пить просют… Но, коли дело к войне, коли след себя защитить, как же в стороне живать. Мы готовы, княже… Мы и стены подправим, а подойдет франк, так нам не долго дело топорища подлиннее насадить, да на стены встать. Наш-то топор получшее воинского будет, ни одного промаха не знает. У нас ведь как… Не так срубил, заново всю работу переделывай. Мы знаем, как топором-то действовать. Надейся на нас, княже. Только веру нашу от монахов защити, а уж мы-то за тебя…
– Хорошо, люди мастеровые, примите благодарность мою.
И Годослав протянул руку для рукопожатия. У мастерового от этого даже борода радостно затряслась. Никогда он этого рукопожатия не забудет, внукам рассказывать станет…
Князь пересек площадь наискосок и углубился в кузнечный квартал. Здесь стук и звон стоял постоянный. В тихие дни, если ветер попутный, этот звук доносился через площадь и до Дворца Сокола. И радовал слух. Пусть и не только оружие ковали кузнецы, но все же и оружие готовили. Значит, будет чем врага встретить.
Кузнечный квартал выходил на торговую площадь только одним маленьким своим боком. Основные же мастерские находились в глубине. И здесь шла работа тяжелая, сложная, кропотливая, но – светлая… Кузнецу народная молва приписывала не только дружбу с огнем и умение общаться с расплавленным металлом. Он мог сковать не только меч, но и серп, и плотницкий топор, и ножницы. Но самое главное умение кузнеца, как говорили в народе, – умение сковать Слово и Судьбу. Отойдет от своей наковальни, вытрет руки о кожаный фартук, посмотрит на мальчика и скажет: «Быть тебе знаменитым воином!» Знать, так оно и будет. Сковал кузнец Слово. Прочное, железное. Поднесет ему девица воды напиться, он и молвит ей: «Осенью к свадьбе готовься. Хороший жених у тебя будет! И счастья, и детей полный дом!» Так всегда и бывало. Потому что кузнец сковал крепкую, как из железа, Судьбу.
Думал князь, в таком наряде и с такой свитой лучше ему будет смотреть на народ, надеялся неузнанным побродить среди рарогчан, разговоры нечаянные послушать. Но высокий рост и богатырское телосложение сразу выделяли его над толпой, хотя и других бодричей Род ростом не обидел. Князя узнавали и с добрым словом кланялись:
– Здоров будь всегда, княже! Княгине Рогнельде здоровья от нас и засеянного поля! – Это бритобородый купец, что ездит с товаром к грекам, потому и костюм носит греческий.
А пожелание засеянного поля сразу говорит, что это не грек, хорошо славянский язык знающий, а настоящий славянин, потому что только у славян беременная женщина отождествляется с засеянным полем и одинаковой руной обозначается.
Годослав улыбается ответно и, проходя, кладет купцу руку на плечо, как доброму знакомому, хотя видит его впервой.
– Побаюй тебя, княже, Радегаст спокойным сном! – Это женщина, за поневу которой держится, опуская долу глаза, светловолосая девочка лет пяти в вышитой льняной рубахе. Сама женщина беременна, как и княгиня Рогнельда. Только Рогнельде родить предстоит осенью, а этой женщине, судя по большому животу, уже вскоре.
Годослав останавливается, кланяется женщине с уважением – принято у славян беременных уважать, даже если это и чужая жена, и спрашивает так, как князь имеет право спрашивать своих подданных:
– Скоро срок тебе подходит… Что для пуповины приготовила?
– Стрелу, княже, только стрелу…
По славянскому поверью, если родится мальчик, пуповину обрезают на стреле, если родится девочка, на веретене. Или воин, или рукодельница – сразу связывают родители дух новорожденного младенца с будущей жизнью, потому что у бодричей каждый мужчина – воин, каждая женщина – заботливая хозяйка.
– Это хорошо, быть твоему сыну знатным воином! – И он протянул женщине золотую монетку, дар очень большой для повседневности Рарога. – Это новорожденному на подарок.
Женщина провожает Годослава добрым взглядом, а на монетку даже не смотрит. Ей княжеское внимание важнее подарка.
Несколько кряжистых мужиков с топорами за поясом молча поклонились Годославу.
– Кто такие будете? – спросил он.
– Мостники мы, княже, – сказал старший, с длинной бородой, расчесанной на два рукава. – По подряду работали в Замковой горе у князя Бравлина, а сами-то рарогчане. Да вот Бравлин не дождался, пока работу закончим, расплатился с нами, да отослал сюда. Говорит, Карл-франк на Микулин Бор зарится, нужны наши руки здесь.
Мостники – работные люди, что мосты ставят, дороги мостят и стены городские возводят.
– Нужны, очень нужны ваши руки. Без ваших рук нам плохо придется! Наши что? – Князь посмотрел на свою большую ладонь. – Наши меч держать умеют. Умеют стены оборонять. А вот стены в порядок привести – здесь уже мастеровые нужны. А уж мостники-то в первую очередь. Спасибо вам, люди добрые, что пришли дом родной защитить. Только там вы по подряду работали, а здесь по чести обойтись придется. Такое время, что не могу я всем платить, как Бравлин платил. Я поместье свое боярам в заклад даю, чтобы оружие закупить. Что скажете, мастеровые?
Мостники переглянулись, потоптались на месте.
– Конечно, оно неважно так-то, у нас ить семьи у всех есть-пить просют… Но, коли дело к войне, коли след себя защитить, как же в стороне живать. Мы готовы, княже… Мы и стены подправим, а подойдет франк, так нам не долго дело топорища подлиннее насадить, да на стены встать. Наш-то топор получшее воинского будет, ни одного промаха не знает. У нас ведь как… Не так срубил, заново всю работу переделывай. Мы знаем, как топором-то действовать. Надейся на нас, княже. Только веру нашу от монахов защити, а уж мы-то за тебя…
– Хорошо, люди мастеровые, примите благодарность мою.
И Годослав протянул руку для рукопожатия. У мастерового от этого даже борода радостно затряслась. Никогда он этого рукопожатия не забудет, внукам рассказывать станет…
Князь пересек площадь наискосок и углубился в кузнечный квартал. Здесь стук и звон стоял постоянный. В тихие дни, если ветер попутный, этот звук доносился через площадь и до Дворца Сокола. И радовал слух. Пусть и не только оружие ковали кузнецы, но все же и оружие готовили. Значит, будет чем врага встретить.
Кузнечный квартал выходил на торговую площадь только одним маленьким своим боком. Основные же мастерские находились в глубине. И здесь шла работа тяжелая, сложная, кропотливая, но – светлая… Кузнецу народная молва приписывала не только дружбу с огнем и умение общаться с расплавленным металлом. Он мог сковать не только меч, но и серп, и плотницкий топор, и ножницы. Но самое главное умение кузнеца, как говорили в народе, – умение сковать Слово и Судьбу. Отойдет от своей наковальни, вытрет руки о кожаный фартук, посмотрит на мальчика и скажет: «Быть тебе знаменитым воином!» Знать, так оно и будет. Сковал кузнец Слово. Прочное, железное. Поднесет ему девица воды напиться, он и молвит ей: «Осенью к свадьбе готовься. Хороший жених у тебя будет! И счастья, и детей полный дом!» Так всегда и бывало. Потому что кузнец сковал крепкую, как из железа, Судьбу.