Никто не знал меня в Бактоне. Клем потому и выбрал этот городок. Впрочем, если бы даже я и сдрейфил, у меня не было бензина, чтобы двинуться дальше к северу. Оставалось литров пять, не больше. Плюс один доллар да письмо Клема — вот и все, что я имел. О чемодане лучше не говорить. Особенно о его содержимом. Да, забыл: в багажник я сунул небольшой револьвер Малыша, дешевенький револьвер калибра 6,35; он все еще лежал у него в кармане, когда шериф пришел сказать нам, что мы можем забрать и похоронить тело. Говоря по правде, больше всего я рассчитывал на письмо Клема. Мне должно повезти, мне обязательно должно повезти. Я рассматривал свои руин, лежавшие на руле, пальцы, ногти… И правда, тут все в порядке. Придраться не к чему. Может быть, мне и удастся вывернуться…
Мой брат Том знал Клема по университету. Клем держался с ним не так, как остальные студенты. Он охотно болтал с ним, они выпивали вместе, катались на кадиллаке Клема. Тома и терпели там только из-за Клема. И когда он уехал, чтобы стать во главе фабрики после смерти отца, Тому пришлось тоже сматывать удочки. Он вернулся к нам. Том успел-таки многому выучиться, и ему удалось получить место учителя в новой школе. А потом эта история с Малышом. Па его месте я бы помалкивал, но Малыш был не такой. Он не видел в этом ничего плохого. И тогда отец и брат этой девчонки решили с ним разобраться.
Бот почему мой брат написал Клему. Я не мог больше оставаться в этих краях, и он просил Клема подыскать что-нибудь для меня. Не слишком далеко, чтобы мы могли видеться время от времени, но и не слишком близко, чтобы нас никто там не знал. Он думал, что с моей внешностью и характером мы абсолютно ничем не рискуем. Возможно, он был и прав, но я все время помнил о Малыше.
Заведующий книжной лавчонкой в Бактоне — вот в чем состояла моя новая служба. Я должен был познакомиться с прежним заведующим и за три дня войти в курс дела. Его переводили ступенью выше, и напоследок ему, должно быть, хотелось пустить пыль в глаза.
Светило солнце. Теперь улица называлась Пирл-Харбор Стрит. Возможно, Клем этого не знал. На табличках еще можно было прочесть и старое название. Под номером 270 я увидел магазин и остановил мой старенький нэш перед дверью. Заведующий, сидя за кассой, сверял какие-то цифры по ведомости. Это был человек средних лет с жестким взглядом голубых глаз и бледно-желтыми волосами. Я поздоровался.
— Добрый день. Желаете что-нибудь купить?
— У меня к вам письмо.
— А! Так это вам я должен передать дела. Дайте-ка я взгляну на письмо.
Он взял его, прочел, затем сложил и вернул мне.
— Это не сложно, — сказал он. — Вот товар (он сделал жест рукой). Счета я подобью к вечеру. Что касается сбыта, рекламы и прочего — следуйте указаниям финансовых инспекторов главной конторы и бумагам, которые будете получать.
— Это филиал?
— Да, филиал.
— Хорошо, — кивнул я. — Что идет лучше всего?
— О! Романы. Скверные романы, но что нам за дело до этого? Религиозная литература тоже идет неплохо. Учебники. Детские книжки — не очень, серьезные книги — еще меньше. Я никогда не пытался развивать это направление.
— Религиозная литература — это для вас несерьезно?
Он облизал губы языком.
— Этого я не говорил.
Я от души рассмеялся.
— Не смущайтесь, я тоже не слишком верующий.
— Что ж, тогда я дам вам един совет. Держите наше мнение при себе и каждое воскресенье ходите слушать пастора, иначе вас живо отсюда выставят.
— Отлично, — сказал я, — буду по воскресеньям слушать пастора.
— Держите, — сказал он, протягивая мне листок. — Проверьте. Это счета за последний месяц. Все очень просто. Книги мы получаем из центрального магазина. Надо только вести учет поступлений и продажи в трех экземплярах. За деньгами приезжают каждые дне недели. Вам будут платить в чеках, с небольшим процентом.
— Давайте это сюда, — сказал я.
Я взял листок и уселся за низкий прилавок, заваленный книгами, снятыми с полок покупателями. Наверное, у него но было времени поставить их обратно.
— Что еще интересного в этих краях? — спросил я снова.
— Ничего. Есть девочки в аптеке напротив и виски у Рикардо в двух кварталах отсюда.
Несмотря на свои резкие манеры, он был довольно приятным типом.
— Сколько вы уже торчите здесь?
— Пять лет, — сказал он. — Осталось еще пять.
— А потом?
— Вы слишком любопытны.
— Сами виноваты. Зачем сказали, что осталось еще пять лет? Я ведь вас об этом не спрашивал.
Он слегка улыбнулся и прищурил глаза.
— Вы правы. Так вот, еще пять лет, и я уйду с этой работы.
— И чем займетесь?
— Буду писать, — сказал он, — писать бестселлеры: романы исторические, романы про то, как негры спят с белыми и их за это не линчуют, романы про то, как молодые чистые девицы умудряются сохранить невинность в рабочих предместьях, населенных подонками…
Он ухмыльнулся.
— А потом… оригинальные и смелые романы, ведь так легко быть смелым в этой стране: говори то, что и так любому ясно.
— А вы сможете?
— Конечно смогу. Шесть романов у меня уже готово.
— Вы не пробовали их пристроить?
— У меня нет в издательствах ни друзей, ни подруг, а для издания за свой счет я еще не накопил денег.
— Ну, а когда накопите, что тогда?
— Вот как раз через пять лет и накоплю.