— ...да, объять сего мы не смогли, — продолжал ворон, — но одна из тех гигантских огненных птиц, которые с сотворения мира гордо парят в недосягаемых безднах космоса, заметила
пылающее горнило и камнем ринулась вниз... Раскаленным добела протуберанцем... И из ночи в ночь, как собственного птенца, высиживала Она сердце того человека...
А перед глазами лунатика запрыгали, замелькали как в калейдоскопе видения, отчетливые, словно выхваченные из тьмы ослепительными вспышками... Видения-ожоги, которые уже, наверное, ничем не вытравишь из памяти... отдельные эпизоды роковой судьбы беспутного прожигателя жизни... Казалось, ожили вдруг легенды, которые до сих пор передаются в народе из уст в уста...
Вот он под виселицей... Палач завязывает ему глаза черной холщовой повязкой... Ставит на крышку люка... Одевает на шею петлю... И в самый последний момент пружина, которая должна открыть люк, отказывает... Несчастного грешника уводят, крышку спешно чинят...
Снова черная повязка, снова ноги на крышке люка, снова петля на шее и... и снова отказывает пружина...
А через месяц, когда проклятого нечестивца, от которого отказалась сама смерть, вновь поставили с завязанными глазами на тот же люк, пружина — лопнула...
А вместе с нею и терпение судей — они рассвирепели, но зло свое сорвали на... плотнике: дескать, из рук вон плохо отрегулировал священный механизм смерти...
— Так что же сталось с этим повесой? — робко спросил человек в рубашке.
— Я склевал его, всего без остатка — и плоть и кости, так что земля осталась ни с чем, похудела на величину моей добычи, — тихо сказал белый ворон.
— Да, да, — задумчиво прошептал черный, — могила пуста... Ловкач — даже смерть обвел вокруг пальца!..
«Эх, пан или пропал!» — решил человек, рванул на груди рубаху и бросился к сидящему на кресте альбиносу:
— Вот мое сердце, высиживай его! Оно сгорает от страсти!.. Но черный ворон одним взмахом могучего крыла повалил
его наземь и всей тяжестью своего тела взгромоздился сверху... От крепкого траурного аромата увядших цветов голова у поверженного сновидца пошла кругом...
— А чтоб вашей милости в другой раз неповадно было совершать столь опрометчивые «деяния», так уж и быть, скажу я вам по секрету: черная алчная зависть, а не пламенная, бескорыстная страсть точит ваше сердце, так что не стоит, право, тешить себя радужными надеждами. М-да-с, кое-кому следовало бы
очень серьезно и беспристрастно попытать свою совесть перед тем, как из... — и проклятый стервятник хитро подмигнул в сторону стены, — из...
— ...дохнуть! — грянуло воронье в полном восторге, что и на сей раз их не обошли вниманием.
«Ну и пекло под этой тушей! И жар какой-то странный — болезненный, лихорадочный, — а сердце так и колотится как сумасшедшее, кажется, вот-вот лопнет...» — успел еще подумать человек, перед тем как его сознание было безжалостно растерзано в клочья...
Первое, что он увидел, когда наконец очнулся, была луна... Удобно примостившись в зените, она, подобно уличному зеваке, без всякого стеснения, в упор, глазела на простертого средь могил человека, явно наслаждаясь его беспомощным положением.
В полной тишине серебряными струями низвергались с небес мерцающие лучи, лило как из ведра — куда ни глянь, все было утоплено в призрачной люминесценции, попрятались даже тени, пережидая в укромных уголках неистовый лунный ливень. Черную стаю бесследно смыло...
И только все еще першило в ушах от злорадного картавого карканья... Раздраженно скрипнув зубами, человек перелез через стену и... и оказался в своей постели...
И медицинский советник был уже тут как тут — откуда только взялся?! Важный, чинный, в строгом черном сюртуке, он брезгливо щупал его запинающийся пульс и, глубокомысленно щуря за толстенными, в золотой оправе стеклами хитрющие глаза, долго и нечленораздельно нес какой-то ученый вздор. Потом невыносимо долго копался в своем пухлом саке, извлек оттуда изрядно потрепанную записную книжку и, по-прежнему что-то приборматывая, как курица лапой нацарапал рецепт:
Rp,
Cort chin. reg. rud. tus 3 β
coque c. suff. quant, vini rubri, per horam j
ad colat 3viij
cum hac inf. herb, abs 3j
postea solve acet. lix 3β
tune adde syr. cort. aur 3β
M. d. ad vitr. s. 3 раза в день по столовой ложке.
Справившись с писаниной, каналья церемонно прошествовал к выходу, однако в дверях оглянулся и, многозначительно подняв указательный палец, изрек:
— Пготив лихогадки, пготив лихогадки...
Хамилкар Балдриан, одинокий чудаковатый старик, сидел у окна и задумчиво взирал на осенние сумерки, быстро сгущавшиеся за стеклом.
В небе стояли облака; светлые, серо-голубые, они медленно меняли свои очертания, все больше наливаясь тьмою, — казалось, чья-то гигантская рука в запредельной, недоступной человеческому глазу дали лениво забавляется с собственной тенью.
Тусклое печальное солнце погружалось в морозную дымку, окутывавшую землю прозрачной пеленой.
Потом облака ушли, небо расчистилось — только западный его край был сплошь обложен мрачной гнетущей массой, — и прямо над головой в разверстой бездне таинственно перемигивались мерцающие звезды...
Погруженный в думы, Балдриан встал и принялся расхаживать из угла в угол. Сложное и опасное это дело — заклинание духов! Но разве он самым строжайшим образом не исполнил всех предписаний Большого гримуара Гонориуса?! Пост, бодрствование, миропомазание и ежедневные молитвы, взятые из «Стенаний святой Вероники»...
Итак, прочь сомнения, все должно удаться, нет и не может бьпъ на земле ничего превыше человека, и силам преисподней придется подчиниться его воле...
Балдриан снова подошел к окну и, прижав пылающий лоб к ледяному стеклу, надолго замер; он стоял так до тех пор, пока юный полумесяц не просунул свои мутновато-желтые рога меж заиндевелых ветвей вяза.
Потом дрожащей от волнения рукой зажег старый светильник и принялся извлекать из шкафов и сундуков весьма странные предметы: магический круг, зеленый воск, жезл с причудливым набалдашником, сухие травы... Увязал все это в узелок, осторожно положил его на стол и, бормоча молитву, разделся догола.
Трепещущее пламя бросало яркие отсветы на немощное старческое тело с иссохшей пожелтевшей кожей, злорадно высвечивая его почти гротескную худобу: эти торчащие ребра,
неправдоподобно острые локти и колени — обтягивающих! их пергамент, казалось, вот-вот лопнет, — костлявые бедра и тощие плечи... Плешивая голова склонилась на впалую грудь, и ее жутковато отчетливая, овальная тень нерешительно покачивалась на извесгково-белой стене, словно в мучительном сомнении пыталась что-то вспомнить.
Ежась от холода, старик подошел к печи, достал глиняный глазурованный горшок и бережно совлек с горлышка шелестящую обертку: жирно лоснилась гладкая поверхность густой, дурно пахнущей массы. Сегодня ровно год, как он приготовил этот состав: корень мандрагоры, белена, воск, спермацет и... и... - его передернуло от брезгливого отвращения — вываренный трупик некрещеного младенца (куплен по случаю у кладбищенской сторожихи).
Пересилив себя, Балдриан погрузил пальцы в жир, размазал его по всему телу и принялся тщательно втирать, особенно следя за тем, чтобы не пропустить такие потаенные места, как подколенные ямочки и подмышки; потом вытер руки о грудь, одел старую вылинявшую рубаху — «наследственное рубище», без которого не обходится ни одна магическая операция, — поверх набросил халат.
Час пробил! Короткая молитва... Узелок со всем необходимым... Только бы чего-нибудь не забыть, иначе его заклятью не совладать с могущественными демонами внутренних кругов ада, и тогда поди знай, чья взяла, ведь лукавое племя виду не подаст, а сыграет с ним одну из своих злых шуток, и обретенные с таким трудом сокровища обратятся при свете дня в кучу грязи... О, таких случаев сколько угодно!.. Ладно, еще раз: медное блюдо взял?.. Взял! Жаровню взял?.. Взял! Трут на растопку взял?.. Взял! Ну и с Богом!..