— Что-то не нравится мне все это, — сказал Яган. — Здесь попахивает ловушкой. Давай лучше уйдем.
Он двинул плечом влево, вправо, напрягся изо всех сил, но никто из окружавших нас людей не стронулся ни на миллиметр. Более того, казалось, они даже не заметили попыток Ягана вырваться из толпы. Мы были прочно замкнуты в живое кольцо. На Престоле между тем началась мрачная мистерия, похожая одновременно и на средневековый «божий суд», и на воровскую «правилку». Служивых и чиновников, вне зависимости от их рангов, по одному вызывали на Престол и ставили перед пюпитром. Затем Лучший Друг ласковым и прочувственным голосом начинал задавать простые и ясные вопросы. Иногда в этом ему помогали и другие Друзья. Вот как это выглядело:
— Тебя, кажется, зовут Верк? — спрашивал Лучший Друг. — Ты старший над гонцами?
— Неужели это неизвестно тебе, угодный Тимофею? — отвечал допрашиваемый. — Не ранее, как вчера, ты соизволил распить со мной бадью браги.
— Много чего изменилось со вчерашнего дня, братец Верк, — скорбно изрекал Лучший Друг. — Доволен ли ты своей службой?
— Доволен.
— Блюдешь ли ты верность законам? Чтишь ли Письмена? Исполняешь ли указы?
— Блюду. Чту. Исполняю. А как же ещё?
— Вот и проверим. Раскрой Письмена там, где тебе подсказывает судьба.
— Раскрыл. — Старший над гонцами Верк полистал что-то разложенное на пюпитре (очевидно, те самые знаменитые Письмена).
— Бросай Дырявое Железо. Когда-то его держал в руках сам Тимофей.
— Хвала ему! — Верк принял из рук Лучшего Друга и осторожно бросил на пюпитр какой-то мелкий предмет, не то монету, не то пуговицу.
Затем оба они склонились над Письменами.
— Ты выбрал слово УКСУС. Тут следует понимать нечто едкое, опасное для здоровья, особенно в больших дозах, Ты, конечно, ещё не злоумышленник, но со временем можешь принести вред. В сердце твоём кроется сомнение. Изведи его и можешь приходить сюда снова. Пока же послужи простым гонцом. Твой преемник будет объявлен позднее.
— Благодарю тебя, угодный Тимофею.
— И я благодарю тебя, братец… Позовите следующего!
Следующим оказался некто Лога, сотник Стражей Площади. Службой он был доволен, все, что положено, исполнял, чтил и соблюдал. В последних ошибках, совершенных его Стражей, полностью раскаивался, хотя никакого отношения к ним не имел. Слово, выпавшее ему в Письменах, было КИЛЬКА. Лучший Друг прокомментировал это следующим образом: «Ты, Лога, человек мелкий и заурядный, зато верный и бескорыстный. Пора воздать должное и таким людям, ведь их большинство на Вершени. Быть тебе отныне Главным Стражем Площади и Другом, Допущенным к Столу. Служи на совесть!»
Подобным образом решалась судьба каждого, кто поднимался на Престол. Повар назначался губернатором, губернатор — сборщиком нечистот, правда, не простым, а первостепенным. Лекаря отправляли в глашатаи, глашатая производили в тысяцкие и направляли в действующую армию. Место погибшего геройской смертью Доброго Друга занял рядовой соглядатай, неизвестно чем приглянувшийся Лучшему Другу (выбранное им слово КОСТЬ было определено, как высшая степень преданности, деловитости и компетентности). Несколько человек было осуждено на смерть, но не за покушение на реликвии Тимофея, а за куда более мелкие проступки, якобы случайно всплывшие по ходу дела. Все это напоминало хорошо подготовленный, заранее отрепетированный спектакль.
Лишь однажды Лучший Друг оказался в затруднительном положении. Взобравшийся на Престол звероватого вида гигант оказался не Свиром, смотрителем крутопутья, а Троилом, знаменитым разбойником.
— Здоровья тебе и долголетия, угодный Тимофею! — рявкнул он. — Есть у меня намерение разграбить завтра этот вонючий город. Что скажут об этом Письмена?
— Открой их и сам выбери вещее слово, — не растерялся Лучший Друг.
— Это мы запросто. Давай своё железо. Только чтоб без обмана!
— ФРИТЮР! — объявил Лучший Друг, в очередной раз склонившись над Письменами. — Смысл этого слова скрыт от нашего понимания. Это нечто такое, чему ещё не пришёл черёд. Выходит, и замысел твой преждевременный.
— Неужели ты собираешься отпустить этого невежду с миром? — возмутился тот из Друзей, который, по словам Ягана, командовал Гвардией.
— Почему бы и нет, если так определено в Письменах. Но если ты настаиваешь, я гляну ещё разок. — Лучший Друг, как дятел, ткнулся носом в пюпитр. — После слова ФРИТЮР здесь стоит запятая. А запятая — это знак ограничения, усеченья. Раз так, значит, ты можешь укоротить нашего гостя Троила с любого конца, хоть сверху, хоть снизу.
— Слышишь, разбойник? — Друг-гвардеец шагнул вперёд.
— Слышу, кровопийца, — тяжко вздохнул Троил. — Велика премудрость Слова.
— Тогда топай к плахе.
— Придётся, пожалуй.
Уже давно перевалило за полдень, но никто не покидал площадь, кроме осужденных на казнь да свежеиспеченных губернаторов, немедленно выбывавших к новому месту службы. Тысячи человек прошли проверку на лояльность, возвысились или получили отставку, а преступники все ещё не были обнаружены. Голод и жажда мучили меня, нестерпимо ныли ноги, разламывалась голова. То, что происходило на Престоле, совершенно перестало занимать меня. Неожиданно моё внимание привлекло знакомое имя, произнесённое громко и не без издёвки:
— Яган, Бывший Друг, клейменный преступник и беглый колодник. Здесь ли ты? Не хочешь ли поведать нам о своих злоключениях? Поднимись сюда, сделай одолжение.
— Нас выдали! — с трудом выговорил Яган. Голос его неузнаваемо изменился, как будто кляп мешал внятной речи. — Ну что ж, я не буду виноват в том, что сейчас случится…
— Иди, тебя зовут! — зловеще сказал один из окружавших нас молодцов. Все они сейчас в упор глядели на нас. — А ты, — на плечо мне легла тяжелая лапа, — подожди.
Как ни велика была скученность людей на площади, но Ягана к Престолу пропустили беспрепятственно. Единым духом одолев лестницу, он встал у пюпитра с Письменами, спиной к Друзьям, лицом к народу. Всяким мне доводилось видеть его: перепуганным, отчаявшимся, лгущим, юродствующим — но таким, как сейчас — никогда! Злое вдохновение совершенно изменило его лицо. Он выглядел библейским пророком, попавшим в общество тупоумных пастухов.
— Вот он я! — крикнул Яган на всю площадь. — Смотрите, люди! Многие ещё помнят, как меня, подло оклеветав, изгнали из столицы! Вы, — его указующий перст нацелился в кучу Друзей, — надеялись, что я сгнию в колодках! Но мне суждено было уцелеть! Я познал каторгу, плен болотников и мрак лабиринта! Я сражался с кротодавами и шестирукими! Фениксы и Незримые не посмели причинить мне вред! Судьба хранила меня! Ибо я шёл к вам с благой вестью!
— Какой же, скажи на милость? — деланно удивился Лучший Друг. Рядом с Яганом он выглядел форменным недомерком.
— Я вернул на Вершень Тимофея!
Толпа, до этого настроенная довольно скептически, онемела на секунду, а потом разразилась криками — протестующими, восторженными, издевательскими, ликующими, недоумевающими.
Вскинув над головой руки, Лучший Друг потребовал тишины.
— И ты уверен, что это именно Тимофей? — елейным голосом спросил он.
— Да! — отрезал Яган.
— А тебе известно, что будет, если он окажется самозванцем?
— Известно!
— Но ведь казнят не только самозванца, но и всех его приспешников.