— Хотелось бы… да разве это можно?.. Все равно собьют… Да и нужда…
— Не думай о нужде. Если хочешь быть хорошим, достаточно сказать себе: «Я хочу». И если ты отвратишься от своих грехов, как бы ужасны они ни были, господь простит тебя.
— Это вы верно говорите, сеньор?
— Верно.
— Неужели это правда? И что же я должен делать?
— Ничего.
— И так, ничего не делая, можно спастись?
— Ничего, кроме одного: ты должен раскаяться и никогда не грешить больше.
— Не может быть, чтоб так просто, не может быть. Покаяться… да, покаяться мне есть в чем.
— Тебе надобно терпеливо переносить все невзгоды, и если людской закон осудит тебя, смириться и принять наказание.
— Но меня посадят в тюрьму, а там чему только не научишься. Пусть меня оставят на свободе, и я исправлюсь.
— На свободе ли, в заключении, ты сможешь быть таким, каким захочешь. Посмотри: на свободе ты был плохим, очень плохим. Так чего же тебе бояться тюрьмы? Страдая, возрождается человек. Научись же страдать, и все будет даваться тебе легко.
— А вы меня научите?
— Не знаю, что будет со мною. Если бы мы были вместе, я научил бы тебя.
— Я хочу быть с вами, сеньор.
— Это очень просто. Думай о том, что я тебе сказал, и мы будем вместе.
— Значит, думать — и больше ничего?
— Больше ничего. Видишь, это просто.
— Я буду думать.
Так они говорили, а за высокими окнами уже брезжил рассвет.
В то время как на мужской половине происходили описанные выше бурные события, на женской царила мирная тишина. Кроме Андары, Беатрис и девочки-бродяжки, здесь никого не было; поначалу женщины завели разговор о том, какой скверный оборот принимает их паломничество, но обе решили и впредь противостоять невзгодам и ни в коем случае не расставаться со святым человеком, который избрал их спутницами своей достохвальной жизни. Каких только предположений о будущей их судьбе не было высказано! Беатрис больше всего угнетало то, что партия обязательно должна будет, пройти через Мостолес, и — боже мой, какой стыд! — односельчане увидят ее под конвоем, как настоящую преступницу. О, она презирала суетное людское мнение, но испытание, которому решил подвергнуть ее господь, оказывалось слишком тяжким, и ей требовалось собрать воедино все свое христианское мужество и веру, чтобы выйти из него с честью. Она вдруг расплакалась; слезы текли ручьем, и Андара безуспешно пыталась утешить подругу.
— Дак тебя ж никто не держит. Скажи жандармам, что не пойдешь в Мостолес, а сама попозже нас догонишь.
— Хотелось бы… да разве это можно?.. Все равно собьют… Да и нужда…
— Не думай о нужде. Если хочешь быть хорошим, достаточно сказать себе: «Я хочу». И если ты отвратишься от своих грехов, как бы ужасны они ни были, господь простит тебя.
— Это вы верно говорите, сеньор?
— Верно.
— Неужели это правда? И что же я должен делать?
— Ничего.
— И так, ничего не делая, можно спастись?
— Ничего, кроме одного: ты должен раскаяться и никогда не грешить больше.
— Не может быть, чтоб так просто, не может быть. Покаяться… да, покаяться мне есть в чем.
— Тебе надобно терпеливо переносить все невзгоды, и если людской закон осудит тебя, смириться и принять наказание.
— Но меня посадят в тюрьму, а там чему только не научишься. Пусть меня оставят на свободе, и я исправлюсь.
— На свободе ли, в заключении, ты сможешь быть таким, каким захочешь. Посмотри: на свободе ты был плохим, очень плохим. Так чего же тебе бояться тюрьмы? Страдая, возрождается человек. Научись же страдать, и все будет даваться тебе легко.
— А вы меня научите?
— Не знаю, что будет со мною. Если бы мы были вместе, я научил бы тебя.
— Я хочу быть с вами, сеньор.
— Это очень просто. Думай о том, что я тебе сказал, и мы будем вместе.
— Значит, думать — и больше ничего?
— Больше ничего. Видишь, это просто.
— Я буду думать.
Так они говорили, а за высокими окнами уже брезжил рассвет.
В то время как на мужской половине происходили описанные выше бурные события, на женской царила мирная тишина. Кроме Андары, Беатрис и девочки-бродяжки, здесь никого не было; поначалу женщины завели разговор о том, какой скверный оборот принимает их паломничество, но обе решили и впредь противостоять невзгодам и ни в коем случае не расставаться со святым человеком, который избрал их спутницами своей достохвальной жизни. Каких только предположений о будущей их судьбе не было высказано! Беатрис больше всего угнетало то, что партия обязательно должна будет, пройти через Мостолес, и — боже мой, какой стыд! — односельчане увидят ее под конвоем, как настоящую преступницу. О, она презирала суетное людское мнение, но испытание, которому решил подвергнуть ее господь, оказывалось слишком тяжким, и ей требовалось собрать воедино все свое христианское мужество и веру, чтобы выйти из него с честью. Она вдруг расплакалась; слезы текли ручьем, и Андара безуспешно пыталась утешить подругу.
— Дак тебя ж никто не держит. Скажи жандармам, что не пойдешь в Мостолес, а сама попозже нас догонишь.