— Да, некоторые фанатеют, — лениво сказал Денис, — в инете там разные форумы: Третья стража, черная сила, белая сила — полный отстой. Собираются и друг перед другом выделываются: мол, я Стражник, я Колдун. Есть такие тусняки. Скукота, для школьников.
«Сам-то давно ли из школы вышел», — с растущей неприязнью подумала Люба.
— Я и фильм не смотрел, времени жалко, — продолжал Денис. — Вот на что бы сходил, так это на спектакль «Чапаев и пустота». Смотрела? — бросил он Насте.
Та отрицательно помотала головой.
— Давай сходим. Я уже два раза смотрел, вот это — класс. Гоша Куценко играет. Ты вообще-то читала Пелевина? — подозрительно спросил он.
Любочка в зеркале отследила Настин кивок и поняла, что с Пелевиным у дочери не сложилось. Беда, надо срочно попросить почитать у Наташи. Люба вспомнила, сколько книжек проглотила залпом во время романа со Стасом, чтобы не выглядеть дурочкой. Ах, Настя, ты все-таки повторяешь мамины ошибки, раскатываешь губу на то, что не по тебе и не для тебя. Ничего хорошего из этого не выйдет, разве что рассосется по молодости лет.
— Здесь! — воскликнула Настя, указывая на рощицу с заросшей травой опушкой, где солнце полосами высвечивало густую сосновую зелень и пожелтевшие пряди берез.
— Клевое место, — одобрил Денис.
Любочка остановилась, дети вышли и выгрузили из багажника этюдники. Настя милостиво отдала маме свой мобильник и на всякий случай вывела на дисплей номер Дениса. Они сговорились, что ребята позвонят, когда закончат рисовать, и Люба за ними заедет.
Любочка отъезжала от красивой рощицы в невеселом настроении. С одной стороны, хорошо, что малолетние художники занялись этюдами по дороге туда, а не обратно — тащить их к Клавдии Важовой ей было совсем не с руки. Да и с телефонами придумано удачно: теперь Любочке не придется торчать в машине, она подождет звонка у Клавдии или погуляет в осеннем лесу.
И все же что-то ее беспокоило, какое-то чувство скрытой опасности, как будто она оставила Настю не с симпатичным однокурсником, а с хитрым оборотнем. Никакой угрозы мальчик, конечно, собой не представляет, просто сама ситуация безнадежная. Гнилая, как сказала бы Настя. Совершенно ясно, что дочь влюблена в этого ангелочка, а он безраздельно обожает лишь самого себя.
Надо же, Любочка всегда считала, что ироничная самолюбивая Настя больше похожа на Стаса, чем на нее, и не будет наступать на те же грабли. Но оказалось, что в женских делах девочка вся в мать. А что гордая, так это еще хуже — сильнее переживать будет.
Думая о дочери, Любочка едва не заблудилась — свернула раньше времени, сделала круг и потом с трудом нашла маленькую деревушку, чудом сохранившуюся среди пышных коттеджных поселков, окруженных глухими заборами.
Дом Клавдии был крайним со стороны леса, довольно старым и запущенным, но с большим участком. Любочка сразу вспомнила сад Наташиных родителей, где они с Настей недавно собирали малину и яблоки, спасая от гибели богатый урожай.
У Важовой сад был поменьше и стоял уже пустой по осеннему времени, с сиротливо оголенными грядками. Большая пятнистая собака залаяла и загремела цепью, когда Любочка остановила машину у калитки, и на этот шум вышла хозяйка.
Клавдия Мироновна узнала ее сразу и даже не особенно удивилась, что соседкина племянница вдруг оказалась возле ее дома, за тридевять земель от Москвы. Они прошли в избу, небогатую, но чисто прибранную, уже пахнущую сырым деревом после первых дождей. Важова, как ни в чем не бывало, стала рассказывать, что печку еще не топила, вроде не холодно, хотя соседи топят, но у них дети малые, а она вон одна…
Тут глаза ее повлажнели, и Любочка поспешила перевести разговор на другую тему, расспрашивая о житье-бытье в деревне. Танина мама отвечала охотно, видно было, что она рада неожиданной гостье уже просто потому, что есть с кем перемолвиться словом. Любочка между тем выложила на стол купленные накануне тортик и конфеты «Маска», принятые с благодарностью. «Магазин на станции есть, — сказала Клавдия Мироновна. — Кажется, недалеко, а всего, что нужно, не натаскаешься, приходится брать только самое необходимое, а сладенького тоже хочется». О пристрастии пожилых людей к сладостям Любочка знала хорошо, у нее был большой опыт общения со старшим поколением. Вот и тортик был подготовлен специально, чтобы растопить лед недоверия, который мог возникнуть между едва знакомыми женщинами.
Но ее опасения оказались напрасными. Через несколько минут они уже были подружками, сидели рядком за столом в большой комнате, которую по старинке называют залом, и Клавдия разливала чай по разномастным чашкам, поминутно вскакивая, чтобы принести то одно, то другое. Смотрела она на Любочку ласково, называла ее «милая» и «Любаша», и вообще между ними царила полна идиллия.
И все же Любочка решила приступить к делу, не дожидаясь вопросов, которые рано или поздно все равно будут заданы. Ведь ясно же, что не чаи распивать она сюда приехала.
— Мне ваша помощь нужна, Клавдия Мироновна.
Клавдия с готовностью кивнула.
— Помните, когда мы с тетей Василисой приходили, у вас был в гостях один человек — Леонид Матвеевич?
— Как же, помню, — ответила Клавдия, и лицо ее стало скорбным. Еще бы ей не скорбеть, ведь Леонид Матвеевич был знакомым ее несчастной дочери Тани, и не в «гостях» он находился, как деликатно выразилась Любочка, а зашел выразить свои соболезнования в связи с Таниной смертью. Господи, как жаль, что приходится напоминать бедной женщине о ее потере! Любочка чувствовала себя палачом и уже почти раскаивалась в том, что решилась нанести визит Важовой в интересах нового расследования. Но ничего не поделаешь: она уже здесь, и отступать поздно.
— Он мне обещал найти учителя для дочки, — выложила Любочка заранее придуманную легенду.
Упоминание о дочке, хоть и своей, тоже прозвучало бестактно, да ведь из песни слова не выкинешь. Хотя почему не выкинешь, с запоздалым сожалением подумала Люба, сказала бы не дочь, а сын, все равно вру.
— Дал Леонид Матвеевич свой телефон, а я потеряла. Нам сейчас учитель очень нужен, первый курс, она не справляется, просто караул.
Вот бы Настя ее сейчас услышала — действительно был бы караул. Это она-то не справляется! Творческий конкурс и экзамен по рисунку сдала лучше всех, ей даже из приемной комиссии позвонили: не беспокойтесь, вы уже, можно считать, зачислены — у нас таких работ уже много лет не было.
— Телефо-он, — растерянно сказала Клавдия Мироновна, качая головой. — А у меня его и нет. Откуда? Я этого Матвеича в первый раз-то и видела.
— Я понимаю, — ответила Любочка, готовая к такому повороту событий, — но, может, он где-то записан?..
Она не решилась сказать: «У Тани», но Важова ее поняла.
— Может, и записан, — горестно вздохнула она. — Пойдем посмотрим, что ли.
Они перешли из просторного «зала» в маленькую комнатку, которую так и хотелось назвать каким-то старинным русским словом — горница или даже светлица. На столе, покрытом старомодной вышитой скатертью, стоял Танин портрет, тот самый, который Любочка видела в городской квартире на поминках — с голым плечом и лукавым взглядом из-под светлой челки. Рядом, как в музее, были выложены в ряд вещи, видимо прежде жившие в Таниной сумке: зажигалка, ключи, расческа, бумажник, косметичка, мобильный телефон, полупустая пачка «Мальборо», несколько ручек и записная книжка.
Любочке только сейчас пришло в голову, что номер Леонида Матвеевича, возможно, внесен в Танин мобильник. Тогда все пропало — она не умеет обращаться с этими приборами, да и Важова вряд ли ей позволит возиться с телефоном. Кроме того, аппарат может быть закодирован, и тогда надеяться уже не на что.
Тут она заметила, что и вся комната представляет собой что-то вроде Таниного музея — стены были увешаны фотографиями, в том числе и детскими, черно-белыми; на трюмо стояли баночки с косметикой, явно принадлежавшие обеспеченной молодой женщине. Поверх дверцы шкафа висело нарядное шелковое платье, словно ожидавшее, что его вот-вот наденут; на взбитой подушке сидел потертый коричневый медвежонок. Даже с люстры свисала какая-то игрушка.
— Вот, — сказала Клавдия Мироновна, издалека благоговейно протягивая руку к записной книжке, как будто опасалась до нее дотронуться. — Все, что записано, там.
Мысленно попросив у Тани прощения за святотатство, Любочка взяла книжку, присела на стул — единственный нейтральный предмет в комнате, не хранивший память о Тане Важовой — и внимательно просмотрела страницы от «А» до «Я». Клавдия молча стояла у нее за спиной.
— Нашли? — с легким нетерпением спросила она, вдруг перейдя с Любочкой на «вы». Очевидно, присутствие постороннего человека в Таниной комнате ее нервировало.
Но Любочка ничего не нашла. Таня вела записи довольно аккуратно, все фамилии у нее сопровождались либо именем, либо инициалами, но Леонида Матвеевича или Л. М. среди них не встречалось.
— Сейчас, — попросила Любочка, — еще одну минуту.
Она перелистала остальные страницы. Кое-где встречались имена с телефонами, но опять не те.
Еженедельника в книжке не было. Да и телефонов, в общем, оказалось не так уж много. Это Любочку удивило, потому что Матвеич говорил, что Таня постоянно встречалась с разными людьми. Не в голове же она держала их номера. Органайзера среди вещей не было. Неужели клад все-таки зарыт в недрах мобильника (Любочка успела разглядеть, что он выключен)?
И тут до нее дошло. Ну ты и корова, укорила она себя. Записные книжки — это каменный век, годятся для парикмахерш и участковых милиционеров. Деловые люди давно уже пользуются визитками.
— Извините, Клавдия Мироновна, — умоляюще сказала она, — одну секундочку.
Кармашки для визиток оказались в конце Таниной книжки. И Любочка довольно быстро наткнулась на то, что ей было нужно. Померанец Леонид Матвеевич. Красивая фамилия, не спутаешь. Информационное агентство «Фокус», генеральный директор. Сущевский вал, дом 64, электронная почта, два телефона и добавленный Таниным почерком номер мобильника.