Фермер предлагал солдату других девушек. Иеремия, хотя и слепой, понял, что ни одна из девушек не его жена, пока в конце концов мой брат не предложил ему корову Бесси, которую играл я. Я строил рожки пальцами и мычал, и убежал от Уилла Кемпа, который наконец поймал меня за бёдра, повернул и дал пинка под зад, что опять привело толпу в восторг.
— Я узнаю эту задницу где угодно! — взревел Кемп.
Я замычал, когда он снова меня пнул, толпа засмеялась, а Уилл время от времени врезался в меня и продолжал кричать, что наконец нашел свою жёнушку. Наконец, он отпустил меня и разразился чередой непристойных шуток, а я вернулся, чтобы присоединиться к танцу с другими актерами. Мне удалось наступить на плащ Саймона, он споткнулся и чуть не рухнул. Представление удалось.
— Вы, вы были... — преподобный Венейблс пришел в артистическую после пьесы и теперь махал руками, как будто не мог найти подходящие слова. Он разговаривал со всеми полураздетыми актёрами. — Вы были великолепны! — сказал он. — Просто блистательно! Ричард, дорогой, — он бросился ко мне, и не успел я уклониться, как он положил руки мне на щеки и поцеловал, — это лучшее, что я видел в твоём исполнении! И ты, милый Саймон, — и он отошёл, чтобы поцеловать Уиллоби, — я скажу её величеству о вашей преданности, — сказал преподобный, лучезарно глядя на нас и обратился к моему брату: — Я написал ещё одну пьесу. «Юдифь и Олоферн».
Брат ответил не сразу.
— Меня переполняет счастье, — сухо сказал он.
— И молодой Ричард, — пальцы преподобного коснулись моего плеча, — будет превосходно смотреться в роли Юдифи. Хотя дорогой Саймон может сыграть её сестру.
— У Юдифи была сестра? — спросил брат, очевидно озадаченный.
— Не было в «Общепринятой Библии», — сдержанно сказал Венейблс, — а в моей пьесе есть. Нельзя иметь слишком много любимых, правда?
Он улыбнулся Саймону, а тот должным образом изогнулся и улыбнулся.
Мой брат выглядел усталым.
— Разве Юдифь не отрезала Олоферну голову? — спросил он.
— Мечом!
— Казни, — предупредил мой брат, — чудовищно трудно ставить на сцене.
— Но вы можете это сделать! — воскликнул Венейблс. — Вы же волшебники. Вы все... — он запнулся от огорчения, будто не мог найти правильного слова, чтобы оценить нас, — вы все чародеи!
Что это за игрушка, которая превращает мужчин и женщин в дрожащих щенков? Мы занимаемся одним притворством. Мы рассказываем истории. Но после представления зрители заглядывают в дверь артистической уборной, желая увидеть нас, желая поговорить с нами, как будто мы святые, прикосновение к которым может вылечить их болезнь. Но какую болезнь? Глупость? Скуку? Преподобный Уильям Венейблс, очевидно, был очарован нами, театром и, как он считал, некоего рода лёгким очарованием. Он коснулся моего локтя.
— Дорогой Ричард, — пробормотал он, — можно на пару слов?
Он схватил меня за плечо и потащил к двери на сцену. Я секунду сопротивлялся, но для невысокого, худого человека он был на удивление сильным и потащил меня, в то время как Саймон Уиллоби ухмыльнулся, а мой брат выглядел удивлённым.
Преподобный провел меня через левую дверь на сцену, где остановился и посмотрел во двор, там Иеремия подметал с булыжников скорлупу фундука и раковины устриц. Кот Шалун лежал в пятне слабого солнечного света и лизал потрёпанную лапу.
— Я слышал, ты собираешься покинуть труппу, — произнёс преподобный, — это правда?
Неожиданный вопрос меня смутил.
— Возможно, — пробормотал я. По правде говоря, у меня не было никаких планов, никаких предложений другой работы и никакого будущего. Моя угроза уйти от людей лорда-камергера была всего лишь обидой, попыткой вызвать сочувствие у брата в надежде, что он даст мне мужские роли и хорошее жалованье. — Я не знаю, сэр, — угрюмо добавил я.
— Почему ты уходишь? — резко спросил он.
Я колебался.
— Я хочу отрастить бороду, — наконец сказал я.
При этих словах он рассмеялся.
— Было бы так жаль! Но я тебя понимаю.
— Понимаете?
— Ох, дорогой мальчик, разве это не очевидно? Ты становишься старше. Твой голос подходит пожилой женщине, но как долго это будет продолжаться? И какие мужские роли для тебя есть? Ричард и Генри тебе не уступят, верно? Это они играют молодых и красивых героев, верно? И Александр и Саймон наступают на пятки, они оба настолько талантливы. — Он с сожалением улыбнулся. — Может, выйдешь в море?
— Я не моряк, — ответил я. Я видел море лишь однажды, и этого мне хватило.
— Да, ты не моряк, — страстно сказал Венейблс, — ты актёр и очень хороший актёр.
— Я? — спросил я голосом, похожим на голос Саймона Уиллоби.
— В тебе есть изящество на сцене, ты наделен красотой и говоришь отчётливо.
— Спасибо, сэр, — сказал я голосом Астинь, — но у меня нет бороды.
— Тебе не нужна борода, — сказал он и опять взял меня за руку, направляя к авансцене.
— Я не могу её отрастить, потому что пока мне приходится играть женские роли. Но Джеймс пообещал мне мужскую роль.
Он отпустил мою руку.
— Джеймс Бёрбедж обещал тебе мужскую роль? — его тон был неожиданно суровым.
— Да, сэр.
— Какую?
— Не знаю.
— И в какой пьесе?
Он разговаривал грубовато, и я вспомнил, как мой брат говорил, что преподобного Уильяма Венейблса легко недооценить.
— Он производит впечатление дурачка, — говорил брат, — но живёт при дворе, а её величество не любит ни священников, ни дураков.