— Чарльз Столлард.
— Здесь, сэр, — откликнулся Чарльз Столлард, матрос первой статьи, доброволец с «Сан Фьоренцо», принятый в состав экипажа «Софи» 6 мая 1795 года двадцати лет от роду. Ни одной записи в графе «Самоволка», ничего в «Венерических заболеваниях», ничего в «Больничном белье», получил из-за границы десять фунтов. Очевидно, ценный человек. Он шагнул к правому борту.
— Томас Мёрфи.
— Здесь, сэр, — произнес Томас Мёрфи, коснувшись лба костяшкой правого указательного пальца, и направился туда, где стоял Столлард.
Жест этот повторяли все матросы, до тех пор пока Джеймс Диллон не добрался до Ассеи и Ассу — явно нехристианских имен. Оба матросы первой статьи, родившиеся в Бенгалии. И какими странными ветрами занесло их сюда? Несмотря на многие годы службы на британском флоте, они коснулись рукой лба, затем сердца, быстро поклонившись при этом.
Джон Кодлин. Уильям Уитсовер. Томас Джонс. Фрэнсис Лаканфра. Джозеф Бассел. Абрахам Вилхейм. Джеймс Курсер. Петер Петерссен. Джон Смит. Джузеппе Лалезо. Уильям Козенс. Льюис Дюпон. Эндрю Каруски. Ричард Генри и так по списку. Лишь больной констапель и некий Айзек Уилсон не ответили, пока список не закончился новичками и юнгами — восемьдесят девять душ, включая офицеров, матросов, юнг и морских пехотинцев.
Затем началось чтение военно-морских артикулов. За ним часто следовало богослужение, и оно у многих так тесно с ним ассоциировалось, что на лицах у экипажа постное выражение появилось при словах: «для лучшего управления флотами Его Величества, военными кораблями и морскими силами, на чем, волею Господа, главным образом зиждется богатство, безопасность и могущество его королевства. Эти идеи претворяются в жизнь его августейшим королевским величеством с помощью и согласия духовных и светских лордов, а также представителей Палаты общин, собравшихся при настоящем составе парламента и по распоряжению такового; начиная с двадцать пятого декабря тысяча семьсот сорок девятого года эти артикулы и приказы, впредь принимаемые как в мирное время, так и в военное время, должны надлежащим образом соблюдаться и исполняться способом, указанным ниже» — и это же выражение они непоколебимо сохраняли и далее: «Все командующие и все лица, служащие на или приписанные к военным кораблям или судам Его Величества, виновные в произнесении богохульных и бранных слов, в сквернословии, в пьянстве, нечистоплотности и других постыдных поступках, понесут наказание, каковое сочтет нужным вынести военный трибунал». Или при повторении «будут приговорены к смертной казни». «Любой командующий, капитан и коммандер флота, который не захочет… принуждать подчиненных ему офицеров и людей доблестно сражаться, будет приговорен к смерти… Если любой из служащих флота совершит предательство или сдастся из трусости или станет просить пощады, то по решению военного трибунала он будет приговорен к смерти… Всякое лицо, которое из трусости покинет бой во время сражения или воздержится от оного… будет приговорено к смерти. Всякое лицо, которое из-за трусости, небрежности или нелояльности откажется преследовать какого-либо неприятеля, пирата или мятежника, поверженного или отступающего… будет приговорено к смерти… Если любой из офицеров, матросов, солдат или иных лиц на флоте ударит любого из своих вышестоящих офицеров, задумает или же предложит поднять на него любое оружие… тот будет приговорен к смерти…. Любое лицо на флоте, совершившее неестественный и позорный акт скотоложства или содомии с мужчиной или животным, будет приговорено к смерти». Слово «смерть» всё звучало и звучало в статьях устава; и даже в тех случаях, когда остальные слова были совершенно непонятны, слово «смерть» несло в себе недвусмысленную угрозу, и экипаж получал мрачное удовольствие от всего этого. Именно к этому они привыкли, именно это они слышали каждое первое воскресенье каждого месяца и при всех чрезвычайных событиях наподобие нынешнего. Это успокаивало их души, и когда подвахту отпустили, моряки выглядели намного более спокойными.
— Очень хорошо, — проговорил Джек, оглядываясь вокруг. — Подать сигнал номер двадцать три двумя пушками с подветренного борта. Мистер Маршалл, мы поставим грот-стаксель и фока-стаксель, и как только вы увидите, что пинк догоняет остальные суда конвоя, ставьте бом-брамсели. Мистер Уотт, распорядитесь, чтобы парусный мастер и его помощники тотчас же принялись за работу над прямым гротом, и отправляйте на корму новичков, одного за другим. Где мой писарь? Мистер Диллон, давайте приведем вахтенное расписание в надлежащий порядок. Доктор Мэтьюрин, позвольте мне представить вам моих офицеров…
Только сейчас Стивен и Джеймс впервые столкнулись лицом к лицу на борту «Софи», но Стивен уже видел его огненно-рыжую косичку с чёрной лентой, и, в основном, был готов к встрече. Но всё равно, потрясение от узнавания было настолько велико, что на лице его невольно появилось выражение скрытой агрессии и ледяной сдержанности. Для Джеймса Диллона эта встреча стала ещё неожиданнее: в суете и заботах предыдущих суток ему не довелось услышать имя нового судового хирурга. Однако, кроме небольшого изменения цвета лица, он не проявил никаких особых эмоций.
— Не желаете ли осмотреть шлюп, пока мы с мистером Диллоном будем заниматься делом, или же предпочитаете остаться в каюте? — спросил у Стивена Джек, как только всех представил друг другу.
— Уверен, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем осмотр корабля, — отозвался Стивен. — Очень изящное и сложное сооружение… — продолжил он и затем умолк.
— Мистер Моуэтт, будьте так любезны, покажите доктору Мэтьюрину всё, что он пожелает увидеть. Проводите его на грот-марс — оттуда открывается превосходный вид. Вы же не боитесь небольшой высоты, мой дорогой сэр?
— О нет, — отозвался Стивен, оглядываясь вокруг. — Не боюсь.
Джеймс Моуэтт был нескладным молодым человеком лет двадцати, одетым в старые парусиновые штаны и полосатую шерстяную рубашку, в которой походил на гусеницу, на шее у него висела свайка, поскольку он собирался участвовать в изготовлении нового прямого грота. Он внимательно оглядел доктора с целью выяснить, что это за человек, и с тем небрежным изяществом и дружеской почтительностью, которые свойственны многим морякам, поклонился и произнес:
— Ну, сэр, с чего бы вы хотели начать? Может, сразу полезем на марс? Оттуда вы сможете увидеть всю палубу целиком.
«Вся палуба целиком» означала ярдов десять назад и шестнадцать вперёд, которые прекрасно просматривались и оттуда, где они стояли, однако Стивен заявил:
— Обязательно полезем. Показывайте дорогу, а я постараюсь идти вам вслед, насколько смогу.
Он внимательно наблюдал за тем, как Моуэтт вскочил на выбленки, и, задумавшись о чем-то своем, медленно полез следом. Джеймс Диллон и он принадлежали к движению «Объединенные ирландцы», которое за последние девять лет прошло путь от легального клуба, где ратовали за предоставление равных прав пресвитерианам, пуританам и католикам, а также за парламентское правление в Ирландии, до запрещенного тайного общества и армии мятежников, которая превратилась в побежденных и преследуемых. Мятеж был подавлен с обычной жесткостью, и, несмотря на общую амнистию, жизни наиболее важных членов организации была под угрозой. Многих из них предали — лорд Эдвард Фитцджеральд сам стал предателем в самом начале, многие бежали, не доверяя даже собственным близким, поскольку события ужаснейшим образом разделили общество и нацию. Стивен Мэтьюрин не страшился банального предательства, не боялся он и за собственную шкуру, поскольку не ценил её. Однако он столько пережил из-за многочисленных столкновений, горечи и ненависти, которые порождаются неудачным мятежом, что не мог перенести новых разочарований и старался уклоняться от враждебных, укоряющих встреч с прежними друзьями, охладевшими к нему, а то и успевшими его возненавидеть. В рядах тайного общества давно существовали значительные расхождения; и теперь, когда от него остались лишь развалины, все связи прервались, было трудно определить позицию каждого из его членов.
Он не боялся за свою шкуру, не боялся за самого себя, но в данный момент, оказавшись на середине пути на вантах, вдруг почувствовал весь ужас своего положения. Сорок футов не такая уж значительная высота, но она кажется гораздо больше, эфемернее и опаснее, когда под ногами ничего нет, кроме небольшой лестницы из качающихся веревок. Когда Стивен взобрался по вантам уже на две трети высоты, вопль «Укладывай!», донёсшийся с палубы, засвидетельствовал то, что поставили стаксели и выбрали их шкоты. Паруса наполнились ветром, и «Софи» накренилась ещё на один или два пояса. Это совпало с боковой качкой, и мимо обращенного вниз взгляда Стивена медленно прошло ограждение подветренного борта, вслед за которым последовало море. Прямо под ним, далеко внизу и широко вокруг сверкала вода. Стивен оцепенело схватился за выбленки, перестав подниматься вверх. Он распластался на месте, пока всевозможные силы — тяжести, центробежные, иррациональной паники и рационального страха — обрушивались на его неподвижную скрючившуюся фигурку, то прижимая вперёд так, что сетка из вант и пересекающих их выбленок впечатывалась в его тело спереди, то отрывая его от них так, что он вздувался пузырем, словно сохнущая на ветру рубашка.
Неожиданно слева от доктора вниз по бакштагу скользнула чья-то тень. Чьи-то руки осторожно охватили его лодыжки, и раздался жизнерадостный юный голос Моуэтта:
— Сейчас, сэр, в такт качке. Цепляйтесь за ванты, ползите вверх и смотрите вверх. Так.
Правая нога доктора прочно встала на следующую выбленку, за ней — левая. И после ещё одного качка назад, когда он закрыл глаза и перестал дышать, в собачьей дыре появился второй за день посетитель. Моуэтт поднялся по путенс-вантам и был уже на марсе, чтобы затянуть на него доктора.
— Это грот-марс, сэр, — сказал Моуэтт, делая вид, что не заметил, как изможденно выглядит Стивен. — А вон тот, конечно, фор-марс.
— Весьма признателен вам за помощь, — сказал Стивен. — Спасибо.
— Ох, сэр, — воскликнул Моуэтт. — Я прошу прощения… А вот грота-стаксель, который они только что поставили, прямо под нами. А вон там впереди фока-стаксель. Такой парус вы нигде больше не увидите, кроме как на военном корабле.
— Эти треугольники? А почему их называют стакселями? — как-то невпопад спросил Стивен.
— Потому что, сэр, они крепятся к штагам и скользят по ним на этих кольцах, словно шторы. Тут, на море, мы зовём их раксами. Раньше мы использовали кренгельс-стропы, но в прошлом году, когда мы были неподалеку от Кадиса, поставили раксы, и они оказались гораздо лучше. Штаги — это те толстые тросы, которые идут вперед, спускаясь вниз.
— И они предназначены для постановки этих стакселей, как я вижу.
— Конечно же, сэр, на них действительно ставят стаксели. Но их главная задача — держать мачты спереди, чтобы те не заваливались назад при килевой качке.
— Следовательно, мачтам нужна поддержка? — спросил Стивен, с опаской передвигаясь по марсу, и погладил квадратный топ нижней мачты и круглый шпор стеньги, две мощные параллельные колонны, между которыми располагалась трёхфутовая деревянная проставочная чака. — А я об этом и не подумал.
— Господи, сэр, да иначе они бы упали за борт, сэр. Ванты держат их сбоку, а бакштаги — вот эти, сэр — тянут их назад.
— Понятно, понятно. Скажите мне, — произнес Стивен, чтобы любой ценой не позволить молодому человеку замолчать, — скажите мне, а зачем эта площадка и почему в этом месте мачта и стеньга стоят внахлёст друг с другом? И зачем этот молоток?
— Вы про марс, сэр? Видите ли, помимо того, что на нем можно работать со снастями и поднимать наверх разные предметы, здесь можно расположить стрелков во время боя на близких дистанциях. Отсюда они могут обстреливать палубу неприятельского судна, метать зажигательные снаряды и гранаты. А ещё вант-путенсы, стоящие на ободке марса, держат юферсы для стень-вант. Марс должен быть широким, чтобы разнести эти стень-ванты, поэтому его ширина чуточку более десяти футов. То же самое и выше. Там имеются краспицы, которые разносят брам-ванты. Видите их, сэр? Вон там, наверху, где сидит дозорный, за марса-реем.
— Полагаю, вам не удастся объяснить, для чего предназначен этот лабиринт верёвок, дерева и парусины, не используя морских терминов? Да, пожалуй, это будет невозможно.
— Не используя морских терминов? Удивлюсь, если мне это удастся, сэр, но я попытаюсь, если вам угодно.
— Нет, не нужно. Просто поясняйте все эти названия для меня.
Марсы «Софи» были оснащены железными стойками для укладки сеток с гамаками, которые защищали во время боя находившихся за ними моряков. Стивен сидел между двух из них, обхватив их руками и болтая внизу ногами. Ему было комфортно от ощущения, что он надёжно держится за эти стойки и ощущает прочную древесину под своим задом. Солнце успело к этому времени подняться и теперь отбрасывало яркие лучи и пятна тени на белую палубу внизу. Геометрические линии и кривые нарушались лишь бесформенной массой прямого грота, который расстелили на баке парусный мастер и его помощники.
— Скажем, возьмём вон ту мачту, — продолжал доктор, кивнув в сторону носа, видя, что Моуэтт боится надоесть лишними разговорами и объяснениями, — и вы станете называть главные детали снизу вверх.
— Это фок-мачта, сэр. Нижнюю часть мы называем нижней мачтой или просто фок-мачтой. Она сорок девять футов длиной и утыкается в степс на кильсоне. С каждой стороны её держат ванты — по три пары на борт, а впереди её держит фока-штаг, идущий вниз к бушприту. А второй трос, идущий параллельно фока-штагу, называется лось-штаг, и он нужен для страховки, если вдруг фока-штаг оборвётся. Затем где-то на трети высоты фок-мачты вы увидите краг грота-штага. Грота-штаг идет вот отсюда, чуть ниже нас, и держит грот-мачту под нами.
— Так это и есть грота-штаг, — рассеянно произнес Стивен. — Я часто слышал упоминания о нём. Действительно, этот трос выглядит толстым.
— Десятидюймовый, сэр, — с гордостью произнес Моуэтт. — А лось-штаг семидюймовый. Затем идет фока-рей, но, пожалуй, прежде чем перейти к реям, лучше закончим с мачтами. Видите фор-марс, такую же площадку, на какой сейчас стоим мы? Он опирается на лонга-салинги и краспицы примерно на высоте пяти шестых фок-мачты. Так что остальная часть нижней мачты стоит внахлест со стеньгой, так же как здесь у нас. Как вы видите, стеньга — это второе дерево, идущее вверх, более тонкое, выше марса. Мы поднимаем её снизу и крепим к нижней мачте, аналогично тому, как пехотинец примыкает штык к своему мушкету. Стеньга проходит через лонга-салинги, и, когда поднимается на достаточную высоту, вот в это отверстие в шпоре стеньги мы забиваем шлагтов деревянной кувалдой, это тот молоток, о котором вы спрашивали, а затем отдаётся команда «Отдать стень-вынтреп», — страстно продолжал объяснения Моуэтт.
«Каслри повесить на топе одной мачты, а Фитцгиббона — на другой», — подумал Стивен, через силу улыбнувшись.
— …И она крепится штагом опять-таки к бушприту. Если вы вот тут выглянете, то сможете увидеть угол фор-стеньги-стакселя.
Его голос отвлек доктора от невеселых мыслей. Он заметил, что юноша выжидающе замолчал, произнеся слова «фор-стеньги» и «выглянуть».