В начале ночной вахты небо затянуло тучами, а незадолго до того, как пробило две склянки, начался дождь, и капельки влаги шипели, попадая на нактоуз. Взошла луна — тусклая, кособокая, непохожая на самое себя. У Джека свело от голода живот, но он продолжал расхаживать туда-сюда, при каждом повороте механически вглядываясь в подветренную темноту.
Три склянки. Спокойный голос капрала судовой полиции доложил, что на борту все в порядке. Четыре склянки. Было столько возможностей, столько вариантов, на которых мог бы остановиться беглец, вместо того чтобы привестись к ветру, а затем выбраться на ветер в сторону Сета. Вариантов были сотни…
— Что, что это? Ходите под дождем в одной рубашке? Это же безумие, — послышался голос Стивена у него за спиной.
— Тсс! — зашипел Моуэтт, вахтенный начальник, не успевший перехватить доктора.
— Безумие. Подумайте: ночной воздух — оседающие испарения — прилив телесных жидкостей. Если ваш долг обязывает вас ходить ночью по палубе, вы должны надеть шерстяной плащ. Эй, там, шерстяной плащ капитану! Я сам принесу.
Пять склянок, и снова заморосил дождь. Смена вахты на руле, повторение курса шепотом, рутинные доклады. Шесть склянок, на востоке стало чуть светлеть. Магия тишины, казалось, была сильна как никогда: брасопя реи, матросы ходили на цыпочках, а незадолго до семи склянок, дозорный кашлянул и почти сконфуженным голосом едва слышно окликнул:
— Эй, палуба. Палуба, сэр. Я думаль, он там, правый траверз. Я думаль…
Джек сунул подзорную трубу в карман плаща, который принес ему Стивен, и полез к топу мачты. Крепко уцепившись за ванты, он направил трубу туда, куда показывал матрос. Сквозь тусклый рассвет и пелену дождя с подветренной стороны, в разрыве туч на горизонте проступили едва заметные латинские паруса полакра. Судно находилось не дальше полумили от них. Затем пелена дождя вновь скрыла его, однако перед этим Джек успел увидеть, что это действительно был их беглец, и что у него переломило грот-стеньгу у эзельгофта.
— Вы молодчина, Андерсен, — произнес капитан, похлопав того по плечу.
В ответ на немой вопрос юного Моуэтта и всей текущей вахты, с улыбкой, которой он не мог удержать, Джек произнес:
— Он рядом, у нас под ветром. Ост-тень-зюйд. Можете зажечь огни, мистер Моуэтт, и продемонстрировать нашу силу. Я не хочу, чтобы он совершил какую-нибудь глупость — скажем, выстрелил в нас или ранил кого-нибудь из наших людей. Дайте мне знать, когда подойдете к его борту. — С этими словами капитан удалился, потребовав принести ему лампу и попить чего-нибудь горячего. Из своей каюты он слышал голос Моуэтта, срывающийся на визг в восторге от чудесной возможности покомандовать (он сейчас с радостью отдал бы жизнь за Джека). Следуя его приказам, «Софи» спустилась по ветру и расправила крылья.
Джек опёрся спиной на изгиб кормового окна и впустил килликовскую версию кофе в свой благодарный желудок. Когда тепло распространилось по телу, его охватило чувство мирного, несуетливого счастья — счастья, которое другой командир (вспоминая свой собственный первый приз) легко мог разглядеть в записи судового журнала, хотя это событие и не было как-то специально отмечено в нем: «Половина 11: сменили галс; 11 ч. идём на нижних парусах; взяли риф на марселе. После полуночи: облачно, идет дождь. В половине пятого заметили преследуемого на ост-тень-зюйде, дистанция ½ мили. Спустились по ветру, захватили судно, которое оказалось «Л'Эмабль Луиз» — французским полакром, груженным зерном и товарами, предназначенными для Сета, примерно 200 тонн, вооружение 6 пушек и 19 человек экипажа. Отправили приз с офицером и восемью матросами в Маон».
— Позвольте мне наполнить ваш бокал, — весьма доброжелательно произнес Джек. — Это вино гораздо лучше того, что мы обыкновенно пьем, не так ли?
— Лучше, мой дорогой, и гораздо, гораздо крепче — это здоровый, укрепляющий напиток, — отвечал Стивен Мэтьюрин. — Это чистое «приорато». Из Приорато, что в окрестностях Таррагоны.
— Чистое, необыкновенно чистое. Но вернемся к призу. Основная причина того, что я рад его захвату, в том, что это, так сказать, подбадривает людей и позволяет мне немного развернуться. У нас имеется превосходный призовой агент — он мне обязан, и я убежден, что он выдаст нам авансом сотню гиней. Шестьдесят или семьдесят из них я могу раздать команде и наконец-то приобрести немного пороху. Нет ничего лучше для этих людей, чем встряхнуться на берегу, а для этого им нужны деньги.
— Но они не разбегутся? Вы часто говорили о дезертирстве, о том, какое это большое зло.
— Когда им полагаются призовые деньги и они знают, что им предстоит получить еще, то они не побегут. Во всяком случае, в Маоне. И, кроме того, они с гораздо большей охотой вернутся к пушечным учениям. Даже не думайте, что я не знал, как они ругают меня, ведь я действительно гонял их в хвост и в гриву. Но теперь они поймут, что это делается не зря. Если мне удастся добыть сколько-нибудь пороха (я не хочу израсходовать намного больше, чем нам положено), то мы устроим состязания по стрельбе между первой вахтой и второй, вахта на вахту, за приличное вознаграждение. И что до пороха и соревнования — я не теряю надежды сделать нашу стрельбу по меньшей мере столь же опасной для противника, как и для нас самих. А потом — Господи, как мне хочется спать — мы сможем заняться крейсерством всерьез. Я решил предпринять ночные вылазки, прячась вблизи побережья, но сперва я должен вам сказать, как собираюсь распределить наше время. Недельку у мыса Креус, затем вернемся в Маон за припасами и водой, особенно за водой. Потом подступы к Барселоне и вдоль побережья… вдоль побережья… — Джек чудовищно зевнул: две бессонные ночи и пинта «приорато» с «Л'Эмабль Луиз» давили на него с неудержимой силой, от которой было тепло и уютно. — О чем же это я? Ах да, Барселона. Затем Таррагона, Валенсия… Валенсия… с водой, конечно, большая проблема. — Он моргал глазами, которые резал свет, и предавался приятным размышлениям. Откуда-то издалека до него доносился голос Стивена, рассказывавшего о побережье Испании, которое он хорошо знал до самой Дении и где мог показать любопытные следы финикийского, греческого, римского, вестготского, арабского владычества, рассказать о двух видах белой цапли, живущей в болотах близ Валенсии, о странном диалекте и кровожадной природе их обитателей, о вполне реальной возможности обнаружить там фламинго…
Ветер, принесший неудачу «Л'Эмабль Луиз», вмешался в судоходство во всей западной части Средиземного моря, уведя суда далеко в сторону от намеченных курсов. Не прошло и двух часов с того момента, как они отправили в Маон свой приз, свою первую богатую добычу, как обнаружили еще два судна. Одним из них был баркалон, направлявшийся на запад, а вторым — бриг на севере, который, похоже, правил на юг. Бриг был очевидным выбором, и они проложили свой курс наперерез ему, внимательно следя за ним всё время. Он шел достаточно безмятежно под нижними парусами и марселями, тогда как «Софи», поставив бом-брамсели и брамсели, мчалась левым галсом в румбе от бейдевинда, кренясь настолько, что её подветренные руслени оказались под водой. По мере сближения курсов моряки «Софи» с удивлением заметили, что незнакомый корабль необычайно похож на их собственное судно, вплоть до слишком большого уклона бушприта.
— Должно быть, это бриг, определённо, — заметил Стивен, стоявший у ограждения рядом с Пуллингсом, рослым, стеснительным и молчаливым помощником штурмана.
— Да, сэр, так и есть. И он настолько похож на нас, что вы бы мне не поверили, если бы сами его не увидели. Хотите взглянуть в мою подзорную трубу? — спросил он, протирая ее своим шейным платком.
— Спасибо. Великолепная труба. Как четко видно. Но осмелюсь не согласиться с вами. Этот корабль, этот бриг, выкрашен в отвратительно желтый цвет, а наше судно черное с белой полосой.
— Дело лишь в окраске, сэр. Взгляните на его квартердек со старомодным маленьким срезом прямо на корме — совсем как у нас, такое не часто встретишь, даже в здешних водах. Взгляните на уклон его бушприта. И осадка у него должна быть такая же как у нас, по темзским правилам водоизмещение отличается от нашего тонн на десять, а то и меньше. Должно быть, оба судна были построены по одному и тому же чертежу и на одной верфи. Но на его фор-марселе три риф-банта, из чего следует, что он может быть только торговым, а не военным кораблём, как мы.
— Мы собираемся его захватить?
— Сомневаюсь, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, сэр. Но, может быть, и соберёмся.
— Поднять испанский флаг, мистер Баббингтон, — скомандовал Джек.
Обернувшись, Стивен увидел флаг с желтыми и красными полосами, разворачивающийся у нока гафеля.
— Мы же плывем под чужим флагом, — прошептал Стивен. — Разве это не отвратительно?
— Что-что?
— Не дурно, не аморально?
— Господь с вами, сэр. В море мы всегда так поступаем. Но можете быть уверены: в самую последнюю минуту, прежде чем выстрелить из пушки, мы покажем им свой собственный флаг. Так полагается. Но вы посмотрите на него сейчас. Он выбросил датский вымпел. Бьюсь об заклад, что он такой же датчанин, как моя бабушка.
Но оказалось, что Томас Пуллингс ошибся.
— Датский приг «Кломер», сэр, — произнес его шкипер, пожилой датчанин, пропойца с тусклыми воспаленными глазами, показывая Джеку свои бумаги в каюте. — Капитан Оле Пиддер. Шкуры и фоск из Дриполи ф Парселона.
— Что ж, капитан, — сказал Джек, придирчиво изучая документы, оказавшиеся подлинными. — Уверен, вы простите меня за то, что я причинил вам беспокойство. Мы вынуждены это делать, как вы сами понимаете. Позвольте предложить вам стакан этого «приорато». Мне говорили, что это хорошее вино.
— Это лучше, чем хорошо, сэр, — заключил датчанин, опустошив стакан с пунцовой жидкостью. — Это прекрасное фино. Капитан, могу я узнать фашу позицию?
— Вы обратились по адресу, капитан. У нас лучший навигатор на всем Средиземноморье. Киллик, позови мистера Маршалла. Мистер Маршалл, капитан Пи… этот джентльмен хотел бы знать наши координаты.
Стоявшие на палубе матросы «Кломера» и «Софи» с явным удовольствием пристально разглядывали свои суда, похожие на зеркальные отражения друг друга. Сначала экипаж «Софи» решил, что сходство датского корабля с их судном — это некоторая вольность со стороны датчан, но они изменили свое мнение, когда их собственный помощник парусного мастера Андерсен принялся запросто рубить по-иностранному со своими земляками, отделенными от него полоской воды, к молчаливому восхищению присутствующих. Джек проводил капитана Пиддера до борта с каким-то особенным дружелюбием. На датскую шлюпку был спущен ящик «приорато», и, перегнувшись через поручень, Джек крикнул ему вслед:
— При следующей встрече я дам вам знать.
Не успел капитан «Кломера» добраться до своего судна, как реи «Софи», скрипя, понесли её в максимально возможно крутой бейдевинд курсом норд-ост-тень-норд.
— Мистер Уотт, — заметил Джек, подняв кверху глаза, — как только у нас появится время, нам нужно будет заняться швиц-сарвенями и спереди и сзади, а то мы не можем идти так круто к ветру, как мне этого хотелось бы.
— Что у нас происходит? — спрашивали друг у друга матросы, когда все паруса были поставлены и обтянуты соответствующим образом, а все концы аккуратно убраны в бухты к удовлетворению мистера Диллона. Очень скоро вестовой констапельской сообщил казначейскому баталеру, а тот — своему приятелю Пыльному Джеку, который все рассказал на камбузе, а значит, и всему бригу. А новости заключались в том, что датчанин, из чувства симпатии к «Софи», настолько похожей на его собственное судно, и растроганный учтивостью Джека, рассказал ему о французе, находящемся неподалеку, в северной части горизонта. Это тяжело нагруженный шлюп с залатанным гротом, направляющийся в Агд.
Галс за галсом «Софи» двигалась навстречу свежевшему бризу, и на пятом галсе на норд-норд-осте появилась белая полоска, находившаяся слишком далеко и слишком неподвижная, чтобы ее можно было принять за чайку. Конечно, это был французский шлюп. Уже через полчаса, судя по описанию его парусного вооружения, данного датчанином, в этом не осталось никаких сомнений. Но поведение судна было настолько странным, что было трудно окончательно убедиться в этом до тех пор, пока шлюп не лег в дрейф под орудиями «Софи», а шлюпки не начали сновать между двумя судами, доставляя хмурых пленников. Прежде всего, на французе, видимо, не велось никакого наблюдения за морем, и своего преследователя экипаж заметил лишь тогда, когда между ними оставалось не более мили. И даже после этого на шлюпе не знали, что делать и колебались, сначала подняв триколор, затем спустив его, пытались уйти, но слишком медленно и слишком поздно, а через десять минут подняли целую гирлянду сигнальных флагов, означавших сдачу, и отчаянно размахивали ими после первого же предупредительного выстрела.
Причины такого поведения судна стали понятны Джеймсу Диллону после того, как он поднялся на захваченный корабль и взял командование на себя: «Ситуайен Дюран» был загружен порохом настолько, что ему не хватило места в трюме, и он стоял на палубе в бочонках, закрытых брезентом. А его молодой шкипер захватил с собой в плавание свою жену. Она была беременна и ждала первенца. Штормовая ночь, погоня и боязнь взрыва привели к преждевременным родам. Джеймс был не чувствительнее любого другого, но постоянные стоны, раздававшиеся чуть позади переборки каюты, и ужасно громкие, хриплые, похожие на рев животного крики, сменявшие стоны, приводили его в ужас. Он смотрел на бледное, расстроенное, залитое слезами лицо мужа, такое же потрясённое, как и его.
Оставив командовать Баббингтона, лейтенант поторопился на «Софи», чтобы объяснить ситуацию. При слове «порох» лицо Джека осветилось, но, услышав слово «младенец», он тотчас нахмурился.
— Боюсь, что бедняжка умирает, — сказал Джеймс.