— Что он несет?
— Двадцать шесть 18-фунтовок на опердеке, сэр, восемнадцать длинноствольных 8-фунтовок на квартердеке и полубаке и длинноствольную бронзовую 12-фунтовку в качестве погонного орудия. Меня заставляли полировать ее.
— Это определенно фрегат, сэр, — доложил Джеймс. — Эндрюз из грот-марсовых, надежный человек, говорит, что это «Дедэньёз». Он находился на нем в плену.
— Что же, — с улыбкой произнес Джек, — как удачно, что вечера становятся короче.
Действительно, часа через четыре солнце зайдет, сумерки в этих широтах непродолжительны, а ночи безлунные. «Дедэньёз» придется идти на два узла быстрее «Софи», чтобы ее поймать ее. Джек не думал, что это удастся: фрегат слишком тяжело вооружен, да и скоростью своей он не знаменит, не то что «Астрея» или «Помона». И, тем не менее, он направил все усилия на то, чтобы выжать из своего драгоценного шлюпа все, на что тот способен. Вполне возможно, что ему не удастся оторваться от француза за ночь. Он сам, служа на Вест-Индийской базе, участвовал в 32-часовом преследовании, когда прошли свыше двухсот миль. Так что каждый ярд имеет значение. В настоящее время бриз дул почти по левой раковине, не так далеко от наилучшего курса, и шлюп развивал добрых семь узлов. Многочисленная и хорошо натренированная команда поставила бом-брамсели и лисели так быстро, что в течение первой четверти часа «Софи», казалось, отрывается от фрегата.
«Хорошо бы так продолжалось и дальше», — подумал Джек, посмотрев на солнце, пробивавшееся через ветхую парусину марселя. Мощные весенние ливни в западной части Средиземного моря, солнце Греции и пронизывающие дожди унесли всю пропитку, а также большую часть материала, в результате чего пузо паруса и риф-банты казались вытертыми и провисшими. При попутном ветре сойдет и так, но если придется соревноваться в лавировании, то дело кончится плачевно — они не смогут идти так же круто к ветру.
Но так продолжалось недолго. Как только все паруса фрегата, поставленные без спешки, наполнились ветром, он возместил свое отставание и начал догонять шлюп. Сначала это было не так очевидно — на горизонте возникла тройная вспышка, под которой виднелось что-то темное, — но через три четверти часа появился корпус фрегата, который был виден с квартердека «Софи» почти все время. Джек велел поставить их старомодный бом-блинд, изменив при этом курс еще на полрумба.
Стоявший возле гакаборта Моуэтт объяснял Стивену природу этого паруса, так как на «Софи» его ставили летучим, а по лееру, который привязывали к ноку утлегаря, ходило железное кольцо, — разумеется, необычно для военного судна. Джек стоял у задней правой 4-фунтовки и внимательно наблюдал за каждым движением на борту фрегата. Он подсчитывал риск, сопряженный с постановкой брам-лиселей при таком крепнущем бризе, когда на носу послышался гул и раздался крик: «Человек за бортом!» Почти в тот же миг струя подхватила Генри Эллиса, и затем из воды появилось его изумленное лицо. Моуэтт бросил ему лопарь талей свободной шлюпбалки. Обе руки поднялись из воды, чтобы схватить летящий линь, но голова скрылась под водой, и линь он не поймал. В следующее мгновение мальчишка оказался за кормой, подпрыгивая на кильватерном следе.
Все повернулись к Джеку. На лице его появилось жесткое выражение. Он посмотрел на юношу, затем на фрегат, приближавшийся к ним со скоростью восемь узлов. Задержка на десять минут означает потерю мили, а то и больше: понадобится возня с лиселями — на то, чтобы поставить их снова, уйдет время. Он подвергает риску жизнь девяноста человек. В голове его проносились разные мысли: он вспомнил о сварливой натуре родителей юноши, о том, что тот является как бы гостем и протеже миссис Молли…
— Спустить ялик! — скомандовал он наконец резким голосом. — Всем приготовиться! Мистер Маршалл, лечь в дрейф!
«Софи» привелась к ветру, ялик плюхнулся в воду. Команд почти не потребовалось. Реи повернулись, огромная масса парусины поникла, без лишних слов побежали через свои блоки фалы, бык-гордени и гитовы, и даже взбешенный задержкой Джек не мог не восхититься выучкой, которую продемонстрировал этот маневр.
Мучительно долго ялик шел по волнам, чтобы вновь пересечь кривую кильватерного следа «Софи»: медленно, медленно. Матросы, перегнувшись через борт шлюпки, вглядывались в воду, шарили багром. Это казалось вечностью. Наконец шлюпка легла на обратный курс. Когда они прошли четверть пути обратно, в подзорную трубу Джек увидел, что все гребцы резко упали на днище шлюпки. Строук так налегал на весло, что оно переломилось, и он упал назад.
— Иисус-Мария, — пробормотал Диллон, стоявший рядом с капитаном.
«Софи» уже развернулась и набрала некоторый ход, когда ялик подошел к борту и утонувшего юношу подняли наверх.
— Умер, — сказали они.
— Поднять паруса! — скомандовал Джек. Операции снова стали выполняться одна за другой — молча, бесшумно и с поразительной быстротой. Излишней быстротой. Судно еще не легло на нужный курс и не достигло и половины прежней скорости, когда послышался скверный треск и фор-брам-рей сломался пополам.
Теперь команды следовали одна за другой. Оторвав глаза от мокрого тела Эллиса, Стивен увидел, как Джек дает какие-то технические указания Диллону, который, в свою очередь, передает их в более подробной форме посредством рупора боцману и фор-марсовым, по мере того как те поднимаются наверх; выдает отдельный набор инструкций тиммерману и его группе, рассчитывает изменившиеся силы, воздействующие на шлюп, и указывает соответствующий курс рулевому; глядит через плечо на фрегат, а затем внимательно смотрит вниз:
— Неужели ничего нельзя предпринять? Может, вам нужен помощник?
— У него остановилось сердце, — ответил Стивен. — Но я попробую… Нельзя ли его подвесить за ноги здесь на палубе? Внизу для этого недостаточно места.
— Шеннаган! Томас! Помогите ему. Берите хват-тали и тот шкимушгар. Делайте, что скажет доктор. Мистер Лэмб, эту фишу…
Стивен послал Чеслина за ланцетами, сигарами, воздуходувными мехами с камбуза. И когда безжизненное тело Генри Эллиса приподнялось над палубой головой вниз, с высунутым языком, он нажал на него, и из желудка вылилось немного воды.
— Держите его в таком положении, — распорядился доктор и пустил ему кровь за ушами. — Мистер Риккетс, будьте добры, раскурите мне эту сигару.
И та часть команды «Софи», что не была поглощена установкой фиши на треснувший рей, привязыванием заново паруса и подъемом всего этого наверх, наряду с постоянной брасопкой парусов и поглядыванием украдкой на фрегат, получала непередаваемое удовольствие от наблюдения за тем, как доктор Мэтьюрин затянул табачный дым в меха, вставил их наконечник в нос пациента, и пока его помощник придерживал рот Эллиса и вторую ноздрю закрытыми, закачал в его легкие едкий дым, одновременно раскачивая подвешенное тело таким образом, чтобы кишечник давил на диафрагму. Эллис начал кашлять, задыхаться, его вырвало, в него снова накачали дым — послышалось судорожное дыхание, все более ровное, затем кашель.
— Теперь можете спустить его вниз, — обратился Стивен к завороженным этим зрелищем матросам. — Теперь ясно, что он родился, чтобы быть повешенным.
За это время фрегат успел значительно приблизиться к «Софи», и его орудийные порты стало возможным сосчитать невооруженным глазом. Это был тяжелый фрегат — одним бортовым залпом он мог обрушить на них триста фунтов металла против двадцати восьми фунтов «Софи». Однако он глубоко зарывался и с трудом выдерживал даже такой умеренный ветер. Нос фрегата регулярно рассекал волны, вздымая ввысь белые буруны, и было видно, что движется он с трудом. Но француз заметно догонял «Софи». «Однако, — произнес про себя Джек, — могу поклясться, что с таким экипажем ему придется убрать бом-брамсели еще до того, как окончательно стемнеет». Внимательно изучая поведение «Дедэньёз», он убедился, что на нем множество новичков, если вообще не новая команда — что часто встречается на французских кораблях. «Однако до этого он может попытаться пострелять по нам».
Джек посмотрел на солнце, которое все еще висело высоко над горизонтом. Он прошел сотню раз от гакаборта до пушки, затем от пушки до гакаборта, но светило по-прежнему оставалось высоко над горизонтом и находилось на прежнем месте, улыбаясь идиотской улыбкой между дугообразной нижней шкаториной марселя и реем. За это время фрегат заметно приблизился.
Между тем повседневная жизнь на шлюпе шла своим чередом, почти механически. Экипаж свистали на ужин в начале первой «собачьей» вахты; после того как пробило две склянки, покуда Моуэтт выбирал лаг, Джеймс Диллон спросил:
— Прикажете объявить боевую тревогу, сэр?
Говорил он несколько неуверенно, поскольку не знал, в каком настроении Джек. Лейтенант смотрел мимо капитана на «Дедэньёз», паруса которого, сверкавшие в лучах солнца, производили незабываемое впечатление, а белые буруны под форштевнем словно придавали ему дополнительную скорость.
— Конечно, пожалуйста. Давайте выслушаем, что там намерял мистер Моуэтт, а затем, конечно, объявляйте боевую тревогу.
— Семь узлов четыре сажени, с вашего позволения, сэр, — доложил Моуэтт лейтенанту, который повернулся к капитану и, коснувшись шляпы, повторил это капитану.
Барабанная дробь, глухой топот босых ног, бегущих по палубе к боевым постам; затем длительный процесс шнурования бонетов к марселям и брамселям, подъем дополнительных, страховочных бакштагов к топам брам-стеньг (так как Джек решил к ночи поставить еще больше парусов); сотни небольших изменений в растяжке, натяжении и углов парусов — все это требовало времени, но солнце еще не зашло, а «Дедэньёз» подходил все ближе, ближе, ближе. Он нес чрезвычайно много парусов наверху и чрезвычайно много задних парусов. Однако казалось, что всё на его борту сделано из стали: француз ничего не убрал и пока не вышел из ветра (на что Джек больше всего надеялся), несмотря на пару рывков во время последней собачьей вахты, от которых у капитана фрегата, должно быть, замирало сердце. «Почему же он не поднимет наветренную шкаторину своего грота и чуточку его не прослабит? — спросил себя Джек. — Самоуверенный пёс…»
Все, что можно было сделать на борту «Софи», было сделано. Оба судна мчались в полном безмолвии, рассекая теплое, ласковое море при свете лучей вечернего солнца; фрегат неуклонно догонял их.
— Мистер Моуэтт, — произнес Джек, останавливаясь в конце своего обхода. Моуэтт отошел от группы офицеров, стоявших на левой стороне квартердека и внимательно разглядывающих «Дедэньёз». — Мистер Моуэтт, — повторил Джек и замолчал. Снизу, заглушая пение дувшего с раковины ветра и скрип такелажа, доносились звуки сюиты для виолончели. Юный помощник штурмана внимательно, с готовностью услужить, смотрел на капитана, учтиво наклонив к нему долговязую фигуру, подсознательно компенсируя постоянную качку шлюпа. — Мистер Моуэтт, будьте добры, прочтите мне ваше стихотворение, посвященное новому гроту. Я очень люблю поэзию, — добавил он с улыбкой, увидев на лице мичмана смятение и готовность все отрицать.
— Хорошо, сэр, — неуверенно ответил Моуэтт обыкновенным голосом, затем довольно суровым тоном произнес: — «Новый грот» — и продолжил:
Отвязан грот — его недавний шквал
В трепещущие клочья изорвал.
Поставив снова гитовы, на рей
Мы новый парус тянем поскорей.
И чтоб на рее он держался прочно —
Нок-бензеля, реванты вяжем срочно.
Потом потравим брасы, сколько нужно,
К галс-клампу с силой галс протянем дружно;
Теперь тот гитов, что под ветром, потравить,