— Пел… Ты имеешь в виду этот ужасный стон? — Иона ткнул пальцем в ухо, словно от зудящего звука у него там засвербило. Он вглядывался в ближайший лес из толстых стволов и лиан, пытаясь заметить признаки аварии. Или катастрофы.
— Он совсем не ужасный! А музыкальный. Успокаивающий. Особенно после выкидыша. Раньше женщины теряли около половины младенцев. Не как сейчас, когда больше нормальных живых рождается, чем уродцев либо мертвых. Повезло вашему поколению! И еще похуже бывало в старину. Основателям удалось почти под корень всех извести! Несколько раз популяция была на грани. — Она покачала головой и улыбнулась. — А, так вот о музыке! После каждого полуденного стука прислонишься к стене купола и радуешься! Эта музыка помогала нашим женщинам нести тяжелое бремя.
— Да, бабушка, я верю, это было прекрасно, — ответил Иона, стараясь, чтобы голос звучал уважительно, потом дернул за плющ на ближайшем пиньоне, проверяя прочность, и вскарабкался наверх, цепляясь длинными неперепончатыми пальцами за плетения лиан, достаточно высоко, чтобы осмотреться. Никто из взрослых или мальчишек не умел так ловко лазить.
Несколько ближайших столбов, похоже, оборвали крепление к потолку купола. Пять… нет, шесть… раскачивались из стороны в сторону, пока не рухнули. Их светящиеся верхушки погрузились в рисовые плантации, извергая снопы искр… и на рабочие бараки, где Паналина и ее механики заорали от ужаса так, что было слышно даже отсюда. Плохо, подумал Иона. Под куполом теперь станет темнее. Если другие стволы упадут, поселение окажется в полумраке и начнет голодать.
— О, это было прекрасно, совершенно верно, — беспечно продолжала старуха, игнорируя шум. — Конечно, во времена моей бабушки грохот не был таким регулярным. И говорят, что задолго до этого, во времена моей бабушки, когда день длился так долго, что люди успевали несколько раз спать лечь, грохот случался раза по четыре или по пять раз! Сколько всего разрушено было тогда! Но всегда только с одной стороны и всегда в первой половине дня.
Она вздохнула, будто показывая, что Иона и вообще молодежь сейчас слишком избалованны. «И вы называете это грохотом?»
— Конечно, — призналась она, — тогда купол был поновее. Более гибкий, я думаю. Рано или поздно один неудачный удар нас всех прикончит.
Иона как раз имел возможность улизнуть, но у него было достаточно проблем и без оскорбления Старейшей, пережившей тридцать четыре беременности и родившей только шесть живых детей, четверо из них оказались ценными — девочками.
Но бабушка пребывала в хорошем настроении, погрузившись в воспоминания.
Иона вскарабкался выше, дотянувшись левой рукой до свободно качающейся лианы, которые иногда затягивали промежутки между стволами. Правой он вытащил висящий на поясе нож и обрезал лиану примерно на метр ниже колен. Спрятав лезвие, он сделал глубокий вдох и вихрем пронесся сквозь пустоту… и приземлился на следующем дереве. Оно покачнулось от его толчка, и Иона забеспокоился. Если оно свалится, а я буду тому причиной, меня реально накажут. И не только бабушка!
Репутация «отчаянного», возможно, сходила с рук, когда Иона был поменьше. Но теперь матери подумывали, что, возможно, придется заплатить за то, чтобы какая-нибудь другая колония забрала его. Как известно, непослушный мальчик ни положения хорошего не сможет занять, ни ценности в браке не имеет… а человек без спонсора-жены обречен на маргинальное существование.
Но честно говоря, в последний-то раз я был не виноват! Как мне придумать усовершенствованный насос, если нельзя заполнять что-нибудь водой под давлением? Согласен, рисовая скороварка — плохой выбор. Но у нее был датчик давления и вообще… она очень подходила.
Ствол долго подрагивал и наконец замер. С чувством облегчения он перебрался на другую сторону. Подходящей лианы на этот раз не было, но соседний ствол находился довольно близко. Иона напрягся, приготовился и бросился вперед, вытянув руки, но приземлился неловко, порядочно съехав вниз. Без передышки он кинулся вбок, где заметил еще одну лиану, хорошо подходящую в качестве тарзанки для дальнего прыжка.
На этот раз он не стал сдерживаться и дал волю восторженным воплям. Две лианы и четыре прыжка спустя он оказался рядом с краем купола и протянул руку, чтобы потрогать ближайший участок древнего стеклообразного камня там, где никто не заметит, что он нарушает табу. Нажав на прозрачный барьер, Иона почувствовал, как толща океана давит ему навстречу. Поверхность была грубая, неровная. Мелкая пыль испачкала его руку.
— Конечно, тогда купола были моложе, — рассказывала старуха. — Более гибкие.
Иона намотал длинную лиану на левое запястье, уперся в ствол пальцами ног и, далеко откинувшись, прижался лицом к мутному камню — камень высасывал из него тепло в бездонную тьму — и, прикрыв голову ладонью, стал вглядываться в черноту. Постепенно привыкнув к темноте, он различил каменистые стены каньона Клеопатры, узкого и глубокого, куда давным-давно пришло спасаться человечество. Они укрылись от захватчиков с Косса. Это случилось много бабушек назад.
Несколько линий куполообразных убежищ вытянулись вдоль дна каньона, как жемчужины на ожерелье, каждую из которых окружали, как пеной, маленькие пузырьки… они были меньше самых маленьких из тех, что были в прежние времена, и ни один из них не подходил по размерам для жилья. Говорили, что давным-давно, во времена Основания, сверху лился слабый свет, проникающий с поверхности и разделяющий день и ночь. Свет исходил от мифического божества, которое в старых книгах называлось Солнцем, настолько могучим, что могло проникать сквозь ядовитые облака и постоянно поднимающийся океан.
Но это давно кануло в прошлое, это было, когда море не раскинулось еще так широко, не заполнило каньоны, став темным и бесконечно глубоким. Теперь единственным, что проникало сверху, были сгустки шлака, который мужчины собирали, чтобы удобрять поля. С каждым годом шлак становился все необычнее.
Теперь стены каньона можно было разглядеть только при свете, выбивающемся из самих куполов, внутри которых сияли верхушки пиньонов. Иона поворачивал голову слева направо, перебирая в уме видимые анклавы. Амтор… Ленинджер… Чаун… Куттнер… Окумо… каждый клан жил по своим собственным традициям. В любой из них клан Тайри, его клан, может продать его по брачному договору. Хороший мальчик, скатертью дорога. Читать, писать умеет. Руки золотые, да известное дело, рассеянный, склонен к размышлениям, а иногда позволяет себе отчаянные мысли.
Он продолжал считать: Бракутт… Льюис… Атари… Нэпир… Олдрин… Что это?
Иона моргнул. Что там происходит с Олдрином? И тем куполом, что прямо за ним. Олдрин и Безо все еще вздрагивали. Он с трудом мог разобрать детали на таком расстоянии, да еще через мутное, с царапинами стекло.
Один из двух куполов дрожал и прогибался, верхушки пиньонов вспыхивали, а гигантские стволы качались из стороны в сторону… и вдруг рухнули!
Дальнее поселение как будто бы раздувалось. Так Ионе показалось сначала. Он потер глаза и прижался еще ближе, а Безо все рос…
…Или поднимался! Иона не мог поверить своим глазам. Весь купол, оторвавшись от дна, двигался. Вверх. И вместе с куполом поднимались фермы, дома и рисовые поля. Гигантские стволы все еще стояли, и колония Безо продолжала освещаться, возносясь вверх. Не в силах оторваться, ошеломленный Иона смотрел ей вслед, пока не пропал последний проблеск и колония не исчезла во тьме, стремительно поднимаясь к ядовитой поверхности Венеры.
А затем без всякого предупреждения колония Олдрин лопнула.
— Знаешь, я родился в Безо.
Иона обернулся и увидел Еноха, опирающегося на грабли. Он смотрел на юг, вдоль стены каньона, в сторону зияющего кратера, где раньше находился злополучный поселок. Отдаленные проблески ламп мерцали там, где ходили экипажи спасателей на захламленном поле, оставшемся от Олдрина. Это была работа для механиков и старших взрослых работников. Но пруды с водорослями и стволы пиньонов нуждались в питании, поэтому Иона тоже оказался снаружи, в провонявшем водолазном костюме, затуманившемся от его собственного дыхания и дыхания многих поколений его прошлых владельцев. Он помогал собирать недельный урожай органического шлака.
Иона ответил Еноху на том же языке. Жестами. Это единственный способ разговаривать, когда вы находитесь под водой.
— Хватит, — отстучал он старшему товарищу, переселившемуся в купол Тайри по брачному договору. — Все это осталось позади. Мужчина никогда не должен оглядываться назад. Делай, что велено.
Енох пожал плечами — они часто затекали от тяжести шлема, сделанного из старых пузырей-куполов огромных размеров, которые больше не встречались в этих краях. Флегматичная отстраненность Еноха была его способом адаптации, который хорошо помогал ему, когда его поженили на кузине Ионы, Еззи, молодой и очень волевой девушке. Для нее было важно полное подчинение Еноха, а другие качества молодого супруга ее не сильно интересовали.
Надеюсь, что, когда меня пошлют жить в чужой купол, моя жена окажется нежной.
Иона продолжил сгребать упавшую органику, в основном вязкие остатки растений, размякшие и переломанные после падения на дно. Но в последние десятилетия попадались и другие находки. Раковины, имевшие отверстия для рук и ног. Фрагменты скелета каких-то изящных созданий, которые могли при жизни быть размером с Иону! Гораздо более совершенные существа, чем грязные черви, окапывающиеся возле куполов. Больше даже, чем легендарные змеи и рыбы, описываемые в сказках Старой Земли.
Папа Паналины — старый Учитель Ву, хранил коллекцию падающих сверху находок в маленьком музее на востоке Тайри, где были аккуратно помеченные экспонаты: самые старые найдены по меньшей мере десять бабушек назад, когда свет и тепло еще достигали дна. Иона считал это невероятным. Возможно, это тоже легенда, как и Старая Земля.
— Эти образцы… видишь, они становятся все сложнее, Иона? — объяснял старик Ву, показывая ему ряд жилистых водорослей. — Как ты думаешь, что это? Это оставили зубы существ, которые живут на растениях или среди них. И тут! Видишь, напоминает место укуса? Контуры листа, откушенного зубами? Может, это растение потому и попало к нам, что его обгрызло это существо?
Иона гадал, что это может означать, пока сгребал растительный шлак и укладывал его в сани, все еще представляя себе размер челюстей, которые могли отгрызть настолько жесткий, волокнистый побег. А ведь здесь все было так раздавлено!
— Как может что-то жить на поверхности? — спросил он Ву, который, как рассказывают, прочел все книги, существовавшие в колониях каньона Клеопатры. А многие и по два-три раза. — Ведь Основатели говорят, что атмосфера ядовита?
— Да, в ней диоксид углерода и серная кислота. Я показал тебе, как с помощью листьев пиньонов мы разделяем эти два вещества и используем в своих мастерских. Одно мы выдыхаем…
— А другое обжигает! Хотя в небольших количествах оно пахнет приятно…
— Потому что основатели по мудрости своей запустили нам в кровь симбионтов. Это существа, которые помогают нам справиться с давлением и газами, убивающими людей, которые до сих пор живут на порабощенной земле.
Иона не хотел представлять себе крошечных животных, которые бегают по его телу, даже если ему от этого хорошо. Каждый год в колонии проводился отбор детей, чтоб готовить из них специалистов для изучения всяких полезных вещей, в первую очередь биологических. Мало кто хотел исследовать область, которая интересовала Иону, специализироваться по ней разрешалось немногим.
— Но существа в крови могут помочь нам только здесь, где пиньоны предоставляют нам воздух для дыхания. Наверху концентрация яда слишком велика. — Иона показал рукой вверх. — Поэтому никто из Всплывших не вернулся?
Раз в год или два колонисты теряли человека в том аду, что ждал наверху. Чаще всего из-за аварий: рвался трос или отцеплялся балласт, после чего несчастный падал вверх.
Другой распространенной причиной было самоубийство. Но реже всего это происходило по причине, о которой все матери запрещали не только говорить — не разрешалось даже упоминать ее. По Запретной причине.
И только сейчас, после того как всплыл Безо с тысячей жителей и взорвался Олдрин, каждый втайне вспоминал о ней.