Павел, не отстранившись ни на миллиметр, скользнул по девушке вверх. Впился в губы жадным, на грани боли, поцелуем.
— Ты моя, Маша, — хриплый и низкий голос будто царапал кожу шеи, в которую прошептал эти слова Павел. — Мой ангел, я люблю тебя.
Она нашла губами его рот, прошлась во влажной ласке по бешено стучащему пульсу на шее, открыла глаза и встретила его абсолютно черный взгляд.
— Люблю тебя, — только и смогла произнести Маша.
Ощутив, как он толкнулся в ее лоно, не отводя взгляда, медленно подалась бедрами навстречу. Павел знал, что ей больно, видел это в ее глазах, однако тормоза отказали полностью. В совсем не подходящий момент, но вполне ожидаемо. Ему было так хорошо в ней, он и не мечтал о таком полном, абсолютном чувстве единства во время, вроде бы, простого акта.
Все его фантазии и сны о Маше ничто, по сравнению с тем, что он испытывал сейчас. Земля и небо. Хоть ненадолго стараясь замереть, не двигаться, причиняя ей боль, Паша прижался лицом к ее шее. Дышал глубоко, все еще пытался вернуть контроль, и осознавал, что все. Нет контроля. Его ангел подарила Павлу безграничное небо.
По многолюдной и пестрой, кишащей спешащими людьми улице, шел старик. Шел с концерта один и направлялся в съемную маленькую квартиру, где его никто не ждал. Его любимая жена умерла уже очень давно, хотя ему казалось, что только вчера еще она была с ним. Он ее сильно любил. Детей им Бог не дал, и теперь в жизни старика остались только воспоминания, да ученики.
Он шел медленно и улыбался. Да, это Александр Александрович. Старый маразматик профессор, который преподавал и в Японии тоже. На английском языке доводил трудолюбивых и педантичных японцев до истерик, также как на родине доводил импульсивных раздолбаев на русском. Пытался донести до всех них истину, изменчивую, каждый раз разную.
Профессор вездесущ. Ни Павел, ни Маша не знали, что он присутствовал в том зале в Токио. Барышня после концерта пронеслась мимо него в неизвестном направлении, как вихрь. Волосы развеваются, глаза распахнуты, огромные, серые, влюбленные. Даже не заметила сморщенную фигуру профессора. Впрочем, о направлении ее бега, он догадывался. Хм, без всяких сомнений.
Александр Александрович остался доволен. Впервые и у него что-то защемило в груди, и ему захотелось плакать от игры Павла. А всего-то! Эх… Столько трудов положено, методик и техник перепробовано, сколько вечеров профессор себе голову ломал, как помочь бедовому ученику. А Павлу надо было просто полюбить, оказывается. Полюбить кого-то больше себя и больше музыки. Профессор улыбнулся невинной детской улыбкой. Хороший метод, действенный. Надо взять на вооружение.