— Так, один влиятельный человек…
— Олли, ты мне сказала, что собиралась уехать в Европу на пару месяцев — этот идиот потому и решился на твой арест, что боялся, что ты пропадешь навсегда. Так что, пожалуйста, не уезжай никуда в ближайшее время — ты сегодня подписала бумагу, в которой обязуешься до окончания следствия не пересекать границы штата…
Подписка о невыезде, короче. А я и не поняла — Эд мне сунул бумаги, я поставила свою подпись не глядя, думала-то уже о другом. Хреновенькую свободу обеспечил мне Эд — ограниченную и, возможно, временную, — а ликует так, словно мне принес извинения сам директор ФБР, а Крайтон уже служит на Аляске и трахает эскимосок. Хотя, скорее всего, ему бы больше понравилось, что эскимосы его трахают, — не похоже по его виду, чтобы он пользовался успехом у женщин, даже у тех, что живут в чумах и моются два раза в жизни, в день рождения и в день смерти. Ладно, эскимосы тут ни при чем, а вот Крайтон — пидор, и, к сожалению, мстительный.
— И, Олли, постарайся узнать, когда вернется Юджин. Знаешь, он так сразу уехал после смерти Цейтлина и до сих пор не появляется, а это наводит ФБР на мысли…
Это и меня наводит на мысли. На очень печальные мысли. Признаться, я его уже и не жду. Он двадцатого ноября улетел, чтобы разобраться в Москве с теми, кто заказал убийство Яши: уверен был, что пули прилетели оттуда, — и обещал вернуться через две-три недели, максимум к Рождеству, но пропал бесследно. Говорил, что звонить не будет, мол, опасно — и прав оказался хитрый Кореец, прослушивало-таки ФБР мой телефон, хотя и неизвестно, с какого именно дня, — а свяжется по факсу. И канул — боюсь, что в Лету. Настолько давно боюсь и настолько сильно, что даже не хочу об этом думать. И ничего от него не жду — домашний телефон давно сменила, мобильный тоже, так что хрен меня разыщешь.
— Я попробую его найти, но не думаю, что ему стоит спешить сюда, Эд. Опасаюсь, что его тут же арестуют…
А что, запросто: был бы здесь, приняли бы нас вместе. Слишком неправдоподобно выглядит все, что произошло в Нью-Йорке. Кореец ехал в тот вечер вслед за Яшей, чуть поодаль, следил для собственного спокойствия, чувствовал, видно, что-то звериным своим чутьем — и “магнум” у него был при себе, взятый у Яши и на Яшу же зарегистрированный. Он услышал выстрелы неподалеку от дома Цейтлинов и нажал на газ и увидел, как трое поливают из автоматов замерший “Линкольн” и вмял одного киллера своим джипом в Яшину машину, а двоих расстрелял. Трудно поверить, что мирный бизнесмен, совладелец голливудской киностудии, мог задавить одного убийцу, вытащить у мертвого охранника пистолет, пока двое оставшихся киллеров расстреливали машину, и завалить их обоих.
И вправду сложно и неправдоподобно — для тех, кто не знает Корейца. Конечно, версия случившегося в реальности другая — ни у какого охранника ствол он не вытаскивал, “магнум” у него был при себе, но все равно все это в глазах полиции и ФБР похоже на фантастику. Или на заранее подстроенное мной и Юджином убийство, который подослал к Яше незнакомца, узнал, что тот завещал нам все свои деньги, потом направил киллеров. И порешил их лично, только потому, что они его знали как заказчика и не ждали, что он начнет их мочить, — завалил их, чтобы убрать неумных и опасных свидетелей…
Просто сцена из “Моцарта и Сальери”, заказ реквиема. Не новый весьма способ — подослать незнакомца, подталкивая таким образом человека к тому, чтобы он сделал последнее и важное для будущих убийц дело. Но Крайтон с классикой вряд ли знаком: американцы, в принципе, жутко невежественные.
— Ну что ты, Юджину ничего не грозит…
— Не знаю, Эд, сомневаюсь. Этот Крайтон — мстительный сукин сын, и ему нужно, чтобы я села, ты же понимаешь…
— Это ему не удастся, это Америка, в конце концов!
Вот именно, Америка, где если ты русский, значит, мафиози — и посадить тебя можно безо всяких доказательств. Не показателен разве пример Япончика — он, конечно, большая фигура, но сел-то ни за что, а тех, кто на него показал, аферистов, укравших из России миллионы, взяло под защиту ФБР. И даже по их показаниям, он им ничего не сделал, он просто сказал, что надо вернуть фактически украденные у банка “Чара” деньги — не угрожал, не бил, не совал пистолет под нос, и вот итог. Какая на хрен демократия и справедливость — шумный процесс, внушительный срок, награды фэбээровцам, повышения по службе, появление новых должностей и отделов и куча показушных статей в прессе — о том, что Япончик продавал в Африку оружие, торговал наркотиками, планировал убить агентов ФБР. Туфта, пустой базар, но связанного льва пинать приятно и легко: он же не ответит.
И если уж такую фигуру на таком громком процессе осудили ни за что, то стремившуюся захватить весь Голливуд русскую мафиози Оливию Лански посадить совсем просто…
…Господи, я дома. Я в доме, увидеть который ожидала лет через несколько. Нет, не было здесь никого за время моего отсутствия — и все в порядке, все на месте, по крайней мере, мой пятисотый “Мерседес” в гараже, хотя джип Юджина отсутствует. Ну конечно, он остался на стоянке у офиса ФБР, в котором меня и арестовали. Завтра заберу.
Пыльно кругом, прислугу я давно отпустила, и за время моего отсутствия она, естественно, не появлялась — неровный бледный свет пробивается сквозь жалюзи, разрезая черную мебель на узкие полоски, стеклянный столик в старых потеках, похожих на капли виски, раскиданные по полу вещи в спальне, чулок, траурным бантом висящий на спинке кресла, засохшая роза в длинной вазе. Трогаю затвердевший бутон, издающий интимное шуршание, оставляющий на ладони невесомый налет. Так хорошо здесь, и мне кажется, что я как летучая мышь, вернувшаяся в свою темную пещеру, и хочу тихонько повиснуть вниз головой в затянутом паутиной углу и заснуть.
Такое ощущение, что не была здесь вечность, — и медленно прохожу по дому, рассматривая все пристально, ища следы, оставленные присутствием чужих, вспоминая, как счастлива я здесь была, сначала одна, потом с Корейцем. Ладно, что об этом сейчас? Вот что мне надо: ванная, порция виски и толстая сигара — в тюрьме курила тоненькие, чтобы не раздражать никого. И может быть, сеанс любви с самой собой в мыльной пене — я же десять дней была без секса, такого в моей жизни не случалось, начиная с тринадцати лет, и в двадцать три начать проповедовать воздержание я не собираюсь. Наверное, никогда не соберусь — даже если случай даст мне возможность дожить до глубокой старости.
Черт, о главном-то я и забыла! Вот чувствительная стала после десяти дней в тюрьме — так растрогалась, увидев собственный дом, что забыла о деле. Хороша, ничего не скажешь! Не долго думая выскакиваю из воды, накидываю халат и бегу туда, в гостиную, оставляя за собой на черном ковре тающие сугробики пены, делающие его похожим на рыхлую влажную землю. Потому что в гостиной в сумке лежит свежая газета, которую Эд мне дал в последний момент, уже подвезя меня к дому и тут же умчавшись по делам. Может, потому, что войти я его не приглашала?
В тюрьме я “Лос-Анджелес таймс” каждый день прочитывала от корки до корки — сначала всматривалась в первую страницу, веря, что именно на ней должно быть напечатано то, чего я жду, потом судорожно пролистывала остальные и, не найдя ничего, начинала внимательно читать все подряд — думая, что информация эта, в принципе, может быть на любой полосе, и самым мелким шрифтом, потому что я не знаю, как произойдет то, что должно произойти, и насколько это важно для других.
Пусто на первой полосе сегодняшней газеты, и это меня, признаться, напрягает: по договору вчера был последний день. Я понимаю, конечно, что работа непростая и требует подготовки, но ведь не настолько социально значимы и важны те люди, фамилии которых я так хочу увидеть на газетной странице, чтобы подготовка растянулась на месяц. И отсутствие ожидаемого гигантского заголовка и натуралистичных снимков немного омрачает радость.
“Не все сразу, — говорю себе. — Не все сразу. Ты сегодня из тюрьмы вышла, на что вообще не рассчитывала, а завтра или послезавтра прочитаешь долгожданную статью”.
Ладно, почитаю на всякий случай. Привыкла уже за десять-то дней. Щелкаю обрезалкой, и маленькая гильотина от Картье безжалостно, но бескровно обезглавливает толстенную “Корону”. Вспыхивает специальная длинная спичка — дома всегда от них прикуриваю, так традиционней и приятней, а зажигалка хороша для внедомашнего курения, — и медленно-медленно втягиваю густой вкусный дым, и смакую, впитываю всеми рецепторами, и так же медленно выпускаю его обратно на волю. По такому случаю и порция виски не помешает — в ближайшие полтора часа из ванной вылезать я не собираюсь и в город сегодня не поеду уже точно.
В тюрьме душ каждый день — это не советская зона, о которой Кореец рассказывал, девять лет там оттрубив, — но все равно сейчас такое ощущение, что я не мылась месяц. Вскальзываю обратно в любимую круглую ванную, ставя пепельницу на бортик и стакан рядом с ней, — и когда кажется, что пар раскрыл меня всю, поселился во всех порах, потяжелевшей рукой дотягиваюсь до газеты. Чем порадуют меня сегодня славные журналисты города Лос-Анджелеса?
Есть! Есть, твою мать! Есть! Не на первой полосе — ближе к концу, где всякие хроники происшествий печатают. Что ж, то неприятности одна к одной, то приятные сюрпризы. Даже не верится, что все случилось. Я так этого ждала — смешно сказать, но сидя в тюрьме, я больше всего на свете ждала именно этого. Не освобождения под залог, не оправдания на суде, не мягкого приговора, а вот этой статьи. Увы, она не такая броская и большая, как я рассчитывала, и фото никаких, но так для меня, наверное, даже лучше, потому что это означает, что особого значения случившемуся никто не придает.
“Автоматные очереди переполошили вчера обитателей мотеля у лос-анджелесского аэропорта. В 11.30 вечера “Шевроле Каприс” и “Форд Торус”, арендованные постояльцами мотеля, уже въезжали одна за другой на территорию мотеля, когда началась стрельба. Двое неизвестных вели огонь из припаркованных напротив въезда в мотель автомобилей. По свидетельству ночного администратора, видевшего происходящее, в момент начала стрельбы водитель “Шевроле” молниеносно сориентировался, резко нажал на газ и в буквальном смысле влетел на территорию мотеля, максимально сократив сектор обстрела. “Торус” принял на себя основной удар — полицейские насчитали на корпусе машины сорок входных отверстий. Водитель “Торуса”, 22-летний Сергей Лопатин, и один из сидевших сзади пассажиров, 25-летний Андрей Ляско, скончались, остальные двое пассажиров получили ранения. От огнестрельного ранения в голову скончался и один из пассажиров “Шевроле”, 39-летний Олег Мальцев, еще один человек тяжело ранен.
Жертвами обстрела стали эмигранты из России и один гражданин России, прибывший в США по туристической визе. По сообщению полиции, пострадавшие не были вооружены. Таким образом, как считает полиция, речь вряд ли идет о войне мафий или о разборках внутри русской мафии.
Тем не менее, по неподтвержденным данным, все семь жертв обстрела прибыли в Лос-Анджелес из Нью-Йорка, и не исключено, что, вопреки заявлению полиции, речь идет именно о внутриклановых разборках. Возможно, пострадавшие вторглись на чужую территорию, а возможно, не поделили что-то с местными мафиози. Как сообщил прибывший на место преступления лейтенант полиции О’Доннел, опрос потерпевших показал, что они прибыли в Лос-Анджелес с целью показать Эл-Эй своему другу из России, и планировали через несколько дней улетать обратно в Нью-Йорк. Однако киллеры внесли коррективы в их планы.
Личности стрелявших не установлены — оба скрылись с места происшествия. Розыск затруднен тем, что ночной администратор мотеля не запомнил номеров и даже марок машин, так как, по его признанию, был напуган происходящим. Других свидетелей поблизости не оказалось.
Так что же это — война мафий или внутриклановые разборки между русскими? Или может быть, случайность, по которой люди, называющие себя туристами, попали под шквальный огонь, предназначавшийся другим?”
Не знаю, радоваться мне или грустить? Не слишком удачно выполнил киллер Джо мой заказ. Я ему сказала, что первоочередная цель — трое: Ленчик, тюменец и Виктор. Остальные пятеро — Ленчикова банда — тоже входят в заказ, но уже во вторую очередь. А вышло все наоборот — три трупа неизвестных мне людей и один тяжелораненый, возможно покойник. Может, речь о Ленчике идет? Неплохо было бы, ох как неплохо. А кстати, точно, тюменца звали Олегом, Ленчик так к нему обращался.
Что ж, тюменца нет. Нет человека, несколько раз видевшего меня рядом с Крониным в качестве банкирской любовницы. Где-то в России есть его приятель, с которым они тогда прилетали в Москву, — но там также есть и другие люди, которые хоть мельком, но видели нас вместе. Например, охранники, водитель — они же знали, что я у него жила несколько последних дней перед убийством их шефа. Но бог с ними — важно, что нет того, кто опознал меня здесь.
Так, тюменец и двое Ленчиковых пацанов, плюс кто-то еще в тяжелом состоянии, трое в строю. А Виктор улетел, видимо, коль скоро речь идет о семерых — в принципе, вся его роль сводилась к тому, чтобы прилететь сюда и показать мне, что я раскрыта полностью, что не стоит прикидываться ничего не понимающей американкой, которую приняли не за ту.
Не слишком хорошо, не слишком — первый удар оказался не таким точным и не стал последним для всех. Видать, не столь профессионален великий киллер Джо — и вдобавок скуповат, коль скоро взял с собой всего одного человека. Четыреста тысяч попросил за восьмерых — мог бы и еще кого-то подключить, чтобы наверняка. А может, его самого там и не было, может, двое его подручных все это и сделали?
А я ведь так и не знаю, кто такой этот Джо, которого мое напичканное образами сознание ради смеха облекло в романтический ореол. Палач из ниоткуда, из вечности, осовремененный, конечно, в крокодиловых сапогах и кожаной куртке, а не в красном плаще с капюшоном — но все равно человек без прошлого, инкогнито, мистер Никто, молодой на вид, с потухшим взглядом, неулыбчивый и холодный. И фантазия, как всегда, превосходила реальность, потому что оказался он всего-навсего не слишком профессиональным наемным работником.
И что мне делать теперь? Ленчик и так был для меня опасен, а сейчас и вовсе. И не потому, что угрожал смертью мне, а заодно и моим родителям и якобы находящемуся у его людей Корейцу, во что я не поверила, а потому что у него компромат на меня есть убойной силы. И попади сейчас в руки ФБР информация о том, кто я на самом деле и о моей причастности к делу Кронина — что легко можно подтвердить, обратившись к швейцарским властям и узнав, нет ли в одном из цюрихских банков счета на имя Оливии Лански, швейцарцы сразу расколются, тем более что им скажут, что речь идет о международной мафии, — кончится это для меня плачевно.
Короче, если Ленчик поймет, что то, что случилось, моих рук дело, — взбесится непременно. Он и так бесился, потому что на всех трех встречах, что у нас с ним были, вела я себя крайне непочтительно: первые два раза просто утверждала, что американка, что не понимаю по-русски и что в любую секунду могу обратиться в ФБР, а в третий раз, когда увидела Виктора и поняла, что теперь уже врать глупо, разговор вела исключительно жесткий, резкий, плюя на громкий его титул вора в законе. И потому, что я не блатная и по понятиям не живу, и потому, что он сам понятий не признает, а значит, вор он только по званию. Какой Ленчик на хрен вор, если грозил меня сдать ФБР — “в падлу” это по воровским законам, а ему — не в падлу.
Но как бы он ни бесился, сдавать он меня не будет: он в разговорах со мной дважды заявлял, что убрал Яшу, а я ему еще сказала, что две последние беседы записала на диктофон, и даже его продемонстрировала, а он просто лежал в сумочке в невключенном состоянии, хрен бы он чего оттуда записал. Но Ленчик поверил, так что бешенство его на такой шаг толкнет вряд ли, — хоть и бычина он тупой, должен понимать, что сядет надолго, если вообще не пойдет под вышку. Надо ему это? Нет, конечно, ему бабки нужны, ему надо с меня вырвать пятьдесят миллионов и получить обещанную за возврат долю, и думаю, что потом он с меня и дальше попробует бабки тянуть — если отдам то, что должна, решит, что я сломалась, а значит, можно рвать из меня сколько угодно.
А еще проще ему меня убрать — чтобы никому ничего не рассказала. И в свете того, что погиб тюменец, представитель тех, кто и разыскивал больше года эти бабки, убьет он меня наверняка. Получит деньги, никакой Тюмени об этом не сообщая, а потом убьет, чтобы и узнать-то не у кого было, отдала я или нет. И Тюмень оповестит, что должна была тварь деньги отдать, но покончила жизнь самоубийством от страха, или там в автокатастрофе погибла, или еще чего. Те же вообще наверняка не знают точно, кого их человек вместе с нанятым им Ленчиком ищет — не верю, что тюменец по телефону сообщал своим, как идут дела, а если и сообщал, то не называл ни имени моего, ни каких-либо фактов. Стремно такое огласке придавать.
И что, интересно, будет теперь делать Ленчик? Он знает, что за мной нет никого, что единственная моя опора, Кореец, канул где-то в Москве, и даже я не верю, что он жив. Неужели подумает, что удар пришел от меня? А от кого еще, с другой стороны? Он неместный, никому, я думаю, дорогу здесь не переходил, на поклон к лос-анджелесскому русскому мафиозному боссу, мистеру Берлину, являлся — это мне Ханли сообщал, следивший за Ленчиком. И не верю, что Ленчик этому Берлину сказал, зачем здесь: уж больно сладкий кусок эти пятьдесят миллионов, чтобы делить его на много человек. Так что он наверняка соврал что-нибудь — не случайно ведь только своих людей задействовал, привез из Нью-Йорка.
Интересно, кстати, как отреагировал бы этот Берлин, узнай он, зачем здесь Ленчик? Пусть Ленчик и вор в законе — этот неизвестный мне Берлин тоже может такое же звание иметь, но мне Кореец говорил, что в Нью-Йорке особого веса у него нет, занимается грязной работой с группой отморозков и ни на что серьезное не способен. Думаю, что Берлин мог бы Ленчика и потеснить, а то и вообще убрать: пятьдесят лимонов лучше получить самому, тем более взять их у молодой женщины, не имеющей никакой защиты, а тут какой-то мелкий Ленчик, да еще и на чужой территории. Может, имеет смысл связаться с этим Берлином? Но что я ему скажу? Да и опасная это игра — вдруг они с Ленчиком лучшие кореша, вдруг договорятся? Да и в любом случае отдавать я ничего не собиралась — такие вот принципы у меня.
Итак, что будет делать Ленчик — если это не он тот самый тяжелораненый, о чем можно только мечтать? Сейчас его полиция прижмет — они же должны выяснить причину стрельбы, а если запросят Нью-Йорк, им оттуда сообщат, кто такой Ленчик и его банда. Они в нью-йоркской полицейской картотеке есть — Ханли оттуда добыл сведения. Конечно, он ни в чем не виноват, но если в полиции служат не дураки, они его попрессуют немного, а потом за ним начнут наблюдать, так что идеальный для Ленчика выход — это уехать обратно в Нью-Йорк, отсидеться там, зализать раны, повыяснять, откуда удар пришел. А потом он все равно вернется обратно с остатками своей банды. А может, и здесь забьется в угол, посидит тихо недельку-две и снова примется за меня. Он ведь должен опасаться, что я могу скрыться, не с руки ему уезжать — отправит одного домой вместе с трупами, вызовет подкрепление, отлежится и начнет сначала. А с другой стороны, он уверен, что не убегу, слишком много денег у меня здесь, включая и неоформленное Яшино наследство в Нью-Йорке, и несколько миллионов, вложенных в Яшину корпорацию, о которых Виктор наверняка давно донес.
Господи, какое тяжелое дело — гадать! По любому поводу можно задать себе тысячу вопросов, выдвинуть сотню версий, и никогда не будешь знать, какая из них верная.
Обнаруживаю, что сижу абсолютно неподвижно в ванной, глядя прямо перед собой, с зажатой в руке газетой, гофрированной паром, — сижу, как манекен, застывший в одной позе. А в голове по огромной извилистой железной дороге летят поезда моих мыслей, поднимаясь в гору, слетая вниз, поворачивая, устремляясь в обратную сторону, чудом избегая крушений и столкновений.
Ладно, о Ленчике пока забудем — мне нужно как-то найти Джо, который должен работу выполнить до конца и добить оставшихся, а потом в Нью-Йорке Виктора отыскать, за это я готова заплатить отдельно, потому что человек, предавший Яшу, не говоря уже о нас с Корейцем, жить не должен. Когда передавала Джо деньги, договорились через десять дней встретиться в той же дискотеке. Но это при условии, что уже все будет сделано. Десятый день был вчера, и вчера же он предпринял попытку — так, может, появится там сегодня? Мы тогда условились, что в случае его отсутствия я еще два дня буду приезжать в то же время. И хотя у Ленчика сейчас проблемы, не очень-то умно выбираться одной по ночам — где моя охрана, интересно? Надо позвонить, узнать, — за ними еще десять дней работы, контракт-то был до первого февраля, а десять дней они отдыхали из-за моего отсутствия, которое поставить мне в вину нельзя никак.