Так что не все так уж хорошо, мисс Лански, опять передышка у вас, временная передышка, и ничего не решено, все по-прежнему в непредсказуемом состоянии, и опасность грозит с нескольких сторон. Но что поделаешь — это игра такая, здесь ничего никогда до конца не ясно, тут каждый шаг грозит опасностью, и не знаешь, что будет завтра. Поэтому сегодня все классно: свобода и частично удавшаяся попытка киллера, а завтра…
— Мистер Джонсон, это Олли Лански.
— О, Олли! У вас все в порядке?
— Разумеется, мистер Джонсон, разве можно было ожидать чего-то другого? — Надо блефовать, демонстрировать полную уверенность. В этой игре только так и надо: покажешь слабость — сожрут. — Хотела узнать, где там моя охрана? По нашему договору они должны со мной отработать еще десять дней, а потом мы, скорее всего, продлим договор еще на месяц, до конца февраля, как минимум.
— Да, я помню наш договор, Олли. Я очень рад вас слышать..
Да уж рад ты, как же! Но, с другой стороны, почему бы и нет: так бы выиграл на мне в случае моей посадки только за десять дней, — деньги я, кстати, могла бы потребовать назад через адвоката, — а теперь еще месяц работы, пойди плохо.
— …Но… есть одна проблема, мисс Лански. Дело в том, что я не ждал, что вы так быстро и благополучно решите свои проблемы — согласитесь, что это просто…
— Чудо?
— Да, примерно так. Но дело в том, что я уже распределил на ближайшие дни всех своих людей — у меня огромный штат, но и работы очень много, вы же понимаете, у меня самое крупное и самое известное охранное агентство в городе и спрос на моих людей очень велик Короче… короче в ближайшие пять — семь дней я, при всем желании, не смогу вам помочь. Разумеется, если вы не в состоянии ждать, мы сегодня же вернем вам то, что вы заплатили за десять дней, даже одиннадцать, включая сегодняшний, а я могу порекомендовать вам другое агентство, мисс Лански. Запишете номер?
— Да нет, спасибо. Жду от вас чек. — И резко опускаю трубку на рычаг, остановив ее быстрое падение в самый последний момент.
К чему нервы, мисс Лански? Спокойней надо, спокойней!
Понятно, что надо, но я ведь прекрасно понимаю, что именно он мне сказал. Узнал мистер Джонсон каким-то образом — а впрочем, он же не со стороны пришел на такую работу, значит, бывший полицейский или фэбээровец или цээрушник, — в чем меня обвиняют, и знает, что меня должны засадить все равно, и решил, что такой клиент его агентству не нужен. Дурная реклама — тоже реклама, но я ведь в глазах ФБР являюсь русской мафиози, а охранять русскую мафию — это уже антиреклама. Вот он меня и отшил вежливо — ведь не может же он мне сказать, что все знает. За это ФБР придется отвечать, за разглашение информации. Вот он и придумал повод и сейчас безмерно счастлив, наверное, что избавился от мафиозной девицы. А иначе возможности заработать денег он бы не упустил — с голливудского-то продюсера, наличие коего в числе клиентов почетно и может привести и других клиентов.
Что ж, это плохой знак. Конечно, дальше слухи обо мне пока не пойдут — надеюсь, что не пойдут, — но знак тревожный. Может ведь дойти до того, что обо мне статьи в газетах начнут появляться, из Голливуда придется уходить, и отвернутся от меня те, с кем общалась и работала. Их немного, конечно — Мартен и еще несколько человек с нашей студии и люди, с которыми знакомилась на разных вечеринках. Дальше пары реплик дело не шло — но вполне достаточно.
Только сейчас поняла, что жила здесь, в принципе, достаточно замкнутой жизнью. Я, правда, и раньше не особо любила людей, и в юности не было у меня, за ненадобностью, ни друзей, ни подруг — были любовницы и любовники, как правило быстро сменявшиеся или вообще одноразовые. И все. Больше мне никто не был нужен. Когда с тобой жила, вообще круг сузился до одного человека — не считая редких встреч с твоими пацанами и деловыми знакомыми. После тебя общалась с Корейцем, в основном, да с Хохлом — и то потому, что сами заезжали проведать. А потом было несколько знакомых по лесби-клубу, в который начала ходить, не желая заниматься сексом с мужчинами. А здесь вообще был со мной один Кореец, а из деловых партнеров — Мартен, который и приглашал нас на тусовки голливудские, на всевозможные вечеринки, презентации и пати, где я заводила поверхностные знакомства. А отвернись от меня Мартен, и вообще никого не будет — и ни к чему.
Но похоже, что голливудское мое будущее все равно не состоится, и если признаться, то никаким продюсером я и не была — продюсер кучу работы выполняет, не только деньги на фильм находит, но и продает его потом, а я только вложила средства, и предоставила сценарий, и поучаствовала чисто символически в отборе актеров. Выходит, я только совладелец студии — не больше. И Мартен это давал понять вежливо, боясь меня потерять, но и не подпуская к процессу, хотя в качестве сопродюсера я в титрах фигурировала. Ленчик за это и зацепился, просмотрев кассету и увидев, что сосценаристом является Вадим Лански, а сопродюсером — Оливия Лански. Он, конечно, и без этой зацепки бы обошелся — но так вскрыл, чья я жена была.
Это, конечно, было только начало, но все равно все было классно — фильм прошел на ура и прибыль принес немалую. И на второй картине я намеревалась работать по-настоящему, глубже влезая в процесс и не давая себя оттеснить. Но второй фильм, сценарий которого я написала давно, под вопросом. Я уже столько раз обещала Мартену дать окончательный ответ по поводу фильма — в смысле, готова ли я вложиться, когда к нему приступаем, — но то одно, то другое сроки отодвигало. То Яшу убили, то Юджин пропал с концами, то у меня начались неприятности. В последний раз ответ ему пообещала дать тридцать первого. Сегодня, кстати.
Ни к чему мне сейчас этот фильм. На мне еще проблемы с Ленчиком висят, которые, надеюсь, решатся благодаря киллерам, и с ФБР, а эти могут решиться совсем не в мою пользу.
…Ну когда же он кончит наконец? Господи, кто бы знал, как мне скучно сейчас! И я даже не удивляюсь тому, что мне, отдававшейся огромному количеству мужчин, с большинством которых, в общем, тоже не было интересно — но так приятно было, что меня хотят, лучший комплимент, на мой тогдашний, да и сегодняшний взгляд, — так хочется в данную минуту, чтобы поскорее все завершилось.
Но он не торопится — и водяная кровать булькает размеренно в такт его движениям. Зачем ему торопиться? Он удовольствие получает — это мне тоска. А он, конечно, об этом не догадывается: я и в 16 лет так имитировала, что мужчины вдвое и даже вчетверо старше об обмане не подозревали. Да и неудивительно — и потому, что я хорошая актриса, и потому, что мужчины в подавляющем большинстве своем совершенно не задумываются, каково с ними женщине, они, кажется, полностью убеждены в том, что и так ее облагодетельствовали, подергавшись пять минут или просто попросив сделать им минет. И спроси их, не нужен ли женщине оргазм, они удивятся — скажут, что с ними женщины и так его получают, даже оскорбятся, что их подозревают в слабовыраженном мужском начале. Они же все самцы, истинные мачо, все, даже самые убогие. Они уверены, что в женской психологии и физиологии разбираются замечательно, считая себя Казановами.
И, не зная истории, не предполагают, что подлинный Казанова прославился не только количеством побед, но и их качеством — и давал каждой женщине возможность почувствовать себя счастливой, любимой, желанной хоть на миг, на час, на день. Он был тем, кто возвышал ее, служил ей и боготворил, влюбляясь страстно в каждую, — и страдал, и заставлял страдать или проливать слезы восторга и радости. Но в современном представлении истинный мужчина есть этакая секс-машина, беспринципная и неэмоциональная и, к сожалению, как правило, плохо работающая. И, как я вижу теперь, это не только для России характерно, но и для Америки.
Тьфу, твою мать! Вот угораздило меня так провести раннюю молодость — чтобы после общения с большим количеством мужчин начать их презирать. Но, с другой стороны, будь я другая в детстве, никогда бы не стала такой, какой стала, — да и жалеть не о чем, лучше знать, чем не знать, — хотя дуракам, естественно, живется легче.
Женщины, правда, тоже не подарок — я в лесби-клубе в Москве в этом полностью убедилась. Вроде все похотливые, особенно когда выпьют, хватают, лезут целоваться, телефон просят, а когда трезвые, тише воды, всего стесняются, не решаются даже познакомиться, и, судя по разговорам, к сексу, в принципе, равнодушны. И даже, кажется, его боятся — по крайней мере, многие из тех, кто со мной знакомился, в шоке были от моего заявления, что мне не подруга нужна, а любовница, и начинали говорить о том, что сначала бы лучше узнать друг друга поближе, погулять, в Третьяковскую галерею сходить — может быть, потом… В галерею вместо постели — как тебе? Я там была этакой развратной вольнодумкой, несколько подрывающей устои лесбийского общества — хотя, бесспорно, находились и такие, кто хотел от меня секса, и сразу. Вот только мало их было, и не слишком-то они были хороши.
Так что, могу только сделать вывод, что и у мужчин, и у женщин минусов масса и только считанные представители обоих полов могут быть хорошими партнерами в постели. Двух мужчин могу вспомнить в своей жизни — тебя и Корейца и столько же женщин, наверное. А остальные…
— Тебе хорошо, Олли? Я вижу что тебе нравится. Поцелуй же меня, бэби…
Да ни хрена мне не нравится, и не бэби я ему — но ничего не поделаешь, у меня с детства принцип был такой — раз уж оказалась в постели с мужчиной, должна быть на высоте и сделать так, чтобы у него остались максимально яркие впечатления. Именно поэтому, когда час-полтора назад оказались в моей сексуальной комнате, устроила для него показательные выступления с вибратором, коронный мой номер, исполнению которого отдаюсь настолько полно, что кончаю всякий раз бурно, а потом попросила его приковать меня к хитроумному приспособлению, напоминающему пыточный инструмент из средневековья, и отхлестать хорошенько, и брать грубо. Мужчин это всегда возбуждает, такое вот изнасилование, особенно если хорошо им подыграть. И я подыграла — извиваясь под совсем не больно бьющей плеткой, максимально оттопыривая попку и виляя ей под собственные крики и стоны, демонстрируя гладко выбритые складки между ног, и завопила, когда он вошел быстро и резко — подзадоривая и еще больше его возбуждая.
А теперь вот лежим в постели — я на спине с закинутыми на него ногами и стянутыми наручниками руками, а он между моих ног, заводясь от моего бессилия, подбадриваемый создаваемым мной звуковым фоном. И моя любимая водяная кровать сейчас напоминает мне утлое суденышко, тыкающееся в берега маленького искусственного пруда. Никакого удовольствия от такого плавания. И в этом не моя вина, но неудачного штурмана, которому я намеренно предоставила управление кораблем, потому что та же кровать, при наличии на ней Юджина, представлялась мне роскошным океанским лайнером, бороздящим волны наслаждений, никогда не пристающим к берегу, не бросающим якорь, не заходящим ни в какие порты для передышек — если только по просьбам утомившихся пассажиров. Или подводной лодкой, успешно ведущей боевые действия, то ускользающей фаллически в бездну и блуждающей по глубоководным фарватерам, то выныривающей на поверхность для ракетного залпа.
Аккуратно стаскиваю с него презерватив, второй за нынешний сеанс, и медленно-медленно провожу языком по всей длине не слишком длинного члена. Секс с ним — только в презервативе, без него он мне противен, хотя, в принципе, мое отношение к презервативам резко отрицательное. Но в любом случае делать в нем минет — это слишком, такое ощущение, словно резину жуешь. Он дергается, словно ток через него пропустили, и пальцы мои оказываются внизу, покалывая его ногтями, а губы обхватывают мужское его достоинство. Думаю, такого орального секса у вас еще не было, мистер, такого творческого и долгого. Для меня же это призвание, я же бывшая жрица любви, как никак, ушедшая в отставку и вот вынужденная снова явиться людям, точнее, этому человеку, очень и очень мне нужному, и потому не чувствую, как немеет постепенно язык и ноги затекают, и очень нескоро перевожу его через границу, за которую так долго не пускала, и принимаю в ротик вялый его выстрел.
— Это божественно, Олли, это просто божественно. Позволь, я сделаю то же тебе…
Пытаюсь отнекиваться, расточая комплименты по поводу того, как он утомил меня своим напором и мощью, мягко убеждая, что ему следует отдохнуть, — но ничего не получается. Ладно, десять минут, и сымитирую мощнейший оргазм — натурального ждать не приходится. И вообще, на мой взгляд, мужчинам заниматься оральным сексом не стоит — у них при этом такой вид, словно они тебя облагодетельствовали, совершили ради тебя нечто из ряда вон выходящее, хотя сами с легким сердцем суют женщине в рот немытый член, полагая, что доставляют ей массу удовольствия. Я, правда, умудрялась кончать, делая минет, — но только с тобой, с первым мужчиной, открывшим мне, что такое оргазм, и с Корейцем изредка, поначалу реже, чем с тобой, потому что ты любовью занимался нежно и мягко, а он, как правило, зверствует, и только бы не задохнуться с его гигантским членом во рту, не до оргазмов уже, но я быстро привыкла.
Вот лежу опять на спине, тихо постанывая и дергаясь изредка, и чувствуя прикосновения его языка — готовая поставить большую сумму на то, что он устанет минут через пять и начнет тыкать меня пальцами. Да и большинство женщин так же делает. Может, сказать ему, чтобы взял вибратор — все поприятней? Но лучше не отрывать — пусть упивается своим постельным мастерством. Для этой цели Стэйси мне бы больше пригодилась, но я ей так и не звонила с тех пор, как вышла, и она, наверное, решила, что я пропала куда-то или не желаю с ней общаться. Позвоню, завтра же и позвоню, прямо с утра, как проснусь. Потому что есть такое ощущение, что тот, кто не слишком умело меня там вылизывает сейчас, скоро упрется — он же конгрессмен, он на свою репутацию пятно бросить не может. А так все солидно: заехал к кинопродюсеру поговорить о деле, проконтролировать, как там себя чувствует отечественное кино, может, предложить патриотичную тему для фильма, дабы прославить великую Америку. Проверил — и бай-бай, великих конгрессменов ждут великие дела.
И вдруг бульканье кровати рождает воспоминание. Я маленькая жирненькая белокурая девочка в надувном бассейне, невинная тогда еще физически, бесстыдно смотрю в глаза взрослого незнакомого мужчины, который, присев на корточки, гладит пальцем мою загорелую щечку, проводит по пухлым губам, тут же с готовностью раскрывающимся, берет из воды мою мокрую руку и неожиданно кладет ее себе между ног, накрывая сверху своей, тихонько поглаживая бугорок в джинсах. И безвольно вырывающееся из меня острейшее желание, из прошлого вдруг силой фантазии перетекающее в настоящее, вызывает сладострастный стон Это не твоя заслуга, Дик, — и не стоит так самодовольно улыбаться.
— Ты фантастичная, Олли, — шепчет наконец, когда я разыгрываю вулканический оргазм, с громкими криками, конвульсиями и страшной дрожью.
— Ты тоже, милый, — выдыхаю, думая, что на самом деле он-то вполне реален — и очередная запись тому подтверждением. Не могу объяснить себе, зачем мне нужна еще одна запись — одна у меня есть уже, — но говорю, что разница в том, что на первой видно мое лицо, а на второй, сегодняшней, я в маске-домино. Наряд как бы специально для него — маска, пояс с чулками и перчатки чуть ли не по локоть, которые потом сняла, — но на самом деле специально для видеокамер. Если человек интимно со мной не знаком — не Стэйси и не сам конгрессмен Дик, других интимных знакомых в этом городе у меня нет, не считая нескольких прежних любовниц, — хрен скажешь, что это я. Не представляю, как буду его шантажировать, но вдруг пригодится.
И лежу на постели, размышляя, и смотрю, как он выходит из душа — у меня, естественно, отдельная ванная при сексуальной комнате, необходимое дополнение — и опускается в кресло, жадно разглядывая меня. Смотри, милый — и чуть шире раздвигаю ножки и чуть приподнимаюсь на локтях, глядя ему в лицо. Нравится ему это зрелище — и готова поспорить, что хочется еще, и были бы у него силы, он бы сейчас задвинул свою осторожность и остался бы еще на час, но сил у него нет. Это я поняла, еще когда минет ему делала, чувствуя под губами обмякший орган и с трудом не давая ему упасть. Хреновенький он любовник, Дик — и в первый раз был не очень-то хорош. И ничего бы между нами больше не было, если бы не мои злоключения.
— Мне пора, Олли, — ты же понимаешь, дела…
Киваю — хотя какие к черту дела, когда уже полночь. Но, с другой стороны, мне же лучше, чтобы он убрался поскорее — мне есть над чем подумать, да и тоскливо с ним все равно, как и со всеми другими — если не считать исчезнувшего Корейца.
— Мне так жаль, Дик. Надеюсь, мы увидимся в ближайшее время?
— Ну конечно, Олли, непременно.
О, великодушнейший из великодушнейших! Когда я выхожу из душа, он уже одет полностью и сидит с моей сигарой и порцией моего же виски.
— Извини, Олли, — я должен переключиться с такой приятной темы на более сухую и прозаичную. Я лично поговорю с этим Крайтоном, и уверяю, что больше у тебя не будет с ними проблем. Это безобразие, то что он позволил себе такое! Если он еще раз осмелится побеспокоить тебя, его карьере конец! Если что, сразу же звони мне.
— Спасибо, Дик.
Целуемся на прощание, и я спускаюсь с ним вниз, накинув халат, но не выходя из дома — не сомневаюсь, что за воротами его ждет машина с телохранителями, и ни к чему его компрометировать таким образом. А в случае нужды у меня есть компромат посильнее…
“Если что, сразу же звони мне…” Ну да, конечно, Мартен уверяет, что пытался до него дозвониться все десять дней, пока я была в тюрьме, — безрезультатно. Он сам объявился, как раз сегодня, когда я уже второй день на свободе, — встретились втроем в ресторане, на ланче, и, кажется, он напрягся, услышав о моих делах. На какое-то мгновение — но я увидела, и еще показалось, что остаток ланча он думал судорожно, как ему быть со мной дальше: и хочется, и колется. Потому что начнись мои проблемы заново, и он скомпрометирован общением со мной — особенно если кто-то просто заподозрит, что мы не только за ресторанным столиком проводили время. Конечно, обещал полную поддержку и деланно порывался позвонить в ФБР прямо из ресторана — но легко дал себя уговорить этого не делать, а разобраться со всем при личной встрече с Крайтоном. А когда Мартен вышел незадолго до нашего ухода в туалет — по-моему, специально, чтобы оставить нас одних, — еще раз мне посочувствовал, только намного мягче, и спросил, не приглашу ли я его вечером, чтобы мы еще раз обсудили этот вопрос.
Я, естественно, поняла все так, как надо — хочет поиметь меня еще разок под предлогом помощи, — но согласилась. Ситуация такая, что он мне может очень и очень понадобиться — и ни к чему из себя строить девственницу. Все равно Юджина нет — и некому хранить верность.