— Джек! — только и успела крикнуть, и тут тишина взорвалась, и я только отметила периферийным зрением, что он бросился на землю, и сама присела, скрываясь за “Фордом” и отлично понимая, что, как только этот смертоносный монстр покроет еще пару-тройку метров, я окажусь перед стрелком прямо как на ладони — как мишень в тире. И на голову мне полетели осколки стекла, и корпус “Форда” задергался и зазвенел и нырнул вниз, опускаясь на пробитые передние шины, словно падая на колени, и над головой свистело, как тогда, второго января девяносто четвертого года, в арке у японского ресторана. Только здесь весна была, а там зима, и ты шел на них и стрелял, а здесь некому было принять их вызов. И мне следовало бы на корточках перебираться назад, за машину, чтобы не подставляться киллеру — но я так и застыла присев, не двигаясь с места, и уже появился в поле моего зрения длинный синий капот, и поздно было бежать.
И когда окно со стрелком, поливающим без устали “Форд”, оказалось напротив меня, тут изменилось что-то, и я видела отчетливо ствол и слышала свист совсем рядом, но почему-то не могла даже просто упасть на землю и распластаться на ней. Мысль о том, что я испачкаю свое кожаное платье, билась в мозгу, не давая спасительно рухнуть, — глупая, нелепая, но в тот момент повелевающая мной мысль, и тут пропали и ствол, и стрелок, и синий монстр — кто-то возник между нами, кто-то стоящий на полусогнутых ногах и вытянувший вперед руки. И выстрелов я не слышала, временно оглохнув, но когда этот кто-то опустился на колено, открыв мне обзор, готова поклясться, что увидела, как голова стрелка в окне вдруг взорвалась, как хлопушка, разноцветно и празднично разлетаясь по всему салону, осыпая его конфетти из мозга, и костей, и крови.
И вдруг наступила тишина, и я так и сидела, привалившись к “Форду”, и смотрела в лицо обернувшегося ко мне Рэя Мэттьюза, целого и невредимого, пристально смотрящего на меня — и прижимающего палец к губам, что-то давая мне понять, и исчезающего туда, откуда появился, в неизвестность.
— Ты жива, Олли?! — донесся крик с той стороны машины, и я встала наконец, разгибая с трудом затекшие колени, осознав внезапно, что имел в виду Мэттьюз, и отодвинула случившееся куда-то вдаль, чтобы подумать и пережить его чуть позже — понимая, что не должна говорить Джеку, что знаю нашего спасителя и должна уйти отсюда до прихода полиции.
— Господи, ты в порядке?!
Сам он, кажется, в полном порядке, только вот бледный, и лицо перекошено, и стеклянная пыль мелькает в волосах. Почему он не стрелял, интересно?
— А у тебя много друзей в этом городе, Джек, — тебя так тепло тут встречают, — замечаю с улыбкой, которая выходит кривой и вымученной, потому что кажется, что все окаменело, включая мышцы лица, и слова тяжело выпадали из меня, а не выливались плавно. Жду пока, что он поймет, о чем я, а сама перевожу взгляд на “Форд”, только сейчас подумав, что запросто мог взорваться бензобак — такое ощущение, что кому-то понадобился огромный дуршлаг и для этой цели он избрал машину Бейли. Но чуть перестарался, потому что даже для этого она была уже непригодна.
— Господи, Олли! — снова повторяет он, и вид у него потрясенный, и я, наверное, выгляжу ненамного лучше — просто я, видимо, предчувствовала, что может приключиться нечто подобное, но совсем не такое, конечно, нечто куда менее значительное. А для него это “приятный” сюрприз, кажется преподносимый ему впервые, потому что он никак не может его переварить.
Такая тишина вокруг, словно мы где-то вдали от городов, в необъятном поле, покой которого не тревожат даже птицы, — и никого вокруг, все попрятались, не зная, будет ли продолжение. И мы молчим, и я дергаюсь, когда слышу вдали полицейские сирены. И замечаю, что там, где проезжал синий монстр, лежит на асфальте что-то металлическое, очень похожее на короткий автомат.
— Ни к чему, чтобы нас видели вместе, Джек, — говорю ему как-то дергано. — И тебе ни к чему, чтобы Крайтон доложил твоему начальству, что ты спишь с русской мафиози, и мне ни к чему, потому что он решит, что я хотела вот таким вот способом убить тебя. Я права?
— Да-да, — кивает он суетливо, но отстраненно и, видно, вдумывается в мои слова. — Конечно, Олли. Уходи — тебя здесь не было, верно? Я позвоню вечером — и прости, пожалуйста, что втянул в такую передрягу.
— Я бы предпочла в следующий раз встретиться в другой обстановке, Джек, — замечаю напоследок и как бы случайно отступаю за машины, и одним движением срываю парик, запихивая его в сумочку и поцарапав осколком стекла руку, и через пять минут уже стою на параллельной улице в телефоне-автомате, вызывая такси.
— Что-то случилось, мэм? — любезно интересуется черный таксист, появившийся минут через пятнадцать.
— Да, собиралась в ресторан, но не успела до него дойти, как началась стрельба, — отвечаю ему испуганно. — Представляете, посреди бела дня!
— Лос-Анджелес, мэм, обычное дело, — небрежно кидает таксист, успокаивая меня и показывая, что он бывал и не в таких ситуациях, и случившееся его не удивляет. И тут же спрашивает с затаенным желанием, косясь на меня:
— Не возражаете, если я попробую проехать мимо — наверно, вам интересно, что там стряслось?
Мне не очень, но ему точно интересно, и я соглашаюсь, наклоном головы разрешая ему утолить свое любопытство за мой счет…
— Олли, это Джек. Звоню тебе из гостиницы — мой вылет перенесен на завтра. К сожалению, мы не сможем встретиться сегодня — мне тут выделили охрану и…
— Я понимаю, Джек. Все в порядке?
— Да, конечно. Я так счастлив, что все в порядке с тобой…
— Взаимно, Джек. Боюсь, что теперь ты не скоро прилетишь сюда.
— Как только смогу вырваться из Нью-Йорка — предварительно решив там кое-какие вопросы. Ну, ты понимаешь…
— Спасибо, Джек. Прошу — береги себя. Это ужасно — и после того, что случилось с одним человеком в том городе, в который ты возвращаешься. Мне бы очень не хотелось потерять еще одного человека, который для меня больше, чем просто знакомый…
Фраза моя повисает в воздухе, как и было задумано, и он подхватывает ее с благодарностью.
— Спасибо, Олли. Спасибо.
— Надеюсь, наш общий друг?..
— Нет-нет, Олли, — твое имя не произносилось. И знаешь — не опасайся его, я обещал тебе все решить и решу…
Вешаю трубку, попрощавшись, и смотрю на Мэттьюза.
— Вы — само лицемерие, мисс Лански, — произносит Рэй с широкой улыбкой. — Подкинули чуть не пострадавшему невинно фэбээровцу нужную вам мысль и продолжаете морочить ему голову. И он благодаря вам чувствует себя героем — преступники, как правило, не рискуют разбираться с полицейскими, а уж тем более с фэбээровцами, для этого требуется, чтобы этот коп или фэбээровец был для них крайне опасен. И пока он чувствует себя героем и в глазах начальства, и в ваших — в это время вы безжалостно смеетесь над ним…
— Если бы ты видел, какое испуганное у него было лицо, ты бы сам рассмеялся, — парирую его шутливый упрек. — Он даже пистолет не вытащил — хотя ведь он, наверное, был вооружен, как ты думаешь? А вот ты… Но ты и не заслуживаешь моих комплиментов — за то, что заставил меня понервничать…
Я и вправду перенервничала — сначала из-за того, что случилось со мной, причем в такси держалась — ни к чему, чтобы водитель запомнил испуганную лысую девицу, — а когда вошла в дом, дала волю эмоциям. В январе девяносто четвертого, когда все произошло с тобой, я не успела испугаться, хотя казалось, что перестрелка длилась целую вечность, — я даже не реагировала на то, как свистели в арке пули, высекая искры из стен, потому что слишком неожиданно все началось, потому что был праздник и такой приятный вечер в ресторане и вдруг такая резкая смена декораций произошла, что я застряла где-то между прошлым и настоящим. Не воспринимая ничего, наблюдала за разворачивавшимся перед моими глазами действием со стороны.
А тут тоже вроде не испугалась — тем более что случившееся неожиданностью не было, я все время была настороже, пусть не ждала конкретно такого. Но, оказавшись в доме, почувствовала, что ноги ватные и дрожь внутри, и упала тяжело на диван в гостиной, и прикурила только с десятой примерно попытки, перепортив дрожащими руками и вырывающимся сбивчивым дыханием кучу спичек.
Ванная помогла, как всегда, — и там, превратившись в аморфную массу, распаренную, и расслабленную, и расплывающуюся в воде, успокоилась и подумала, что они не собирались меня убивать. Но явно планировали убить Джека — решив, что это и есть тот самый тип, который уложил их корешей накануне. А может, все же и меня с ним заодно — чтобы вернуться наконец в родной уже Нью-Йорк, и работать спокойно, изымая у русского населения свои доли. В Нью-Йорк, где не надо неделями сидеть в мотеле, изредка из него выбираясь, не надо попадать под горячую руку главного, злящегося на какую-то непонятную девицу, почему-то не боящуюся его и не отдающую ему деньги. В Нью-Йорк, где все их опасаются и никто не осмеливается в них стрелять, где не надо озираться и терять под пулями корешей и задумываться над тем, не станешь ли ты следующим и тогда твой жирный заманчивый кусок тебе уже не понадобится.
А может, просто хотели попугать — показать, что не шутят и мне лучше пошевеливаться? Возможно — но только в том случае, если они не знают о смерти своих или не приписывают ее мне, а это маловероятно все же.
Да, близко было, очень близко — но в ванной я уже спокойно воспроизвела в голове недавнюю картину, объемную, состоящую не столько из красок, сколько из звуков. Визг разлетающегося стекла, и треск взрывающихся фар, и свист пробитых шин — машин пять, как минимум, пострадало, мы не одни там стояли, к счастью, — и автоматный грохот, жутко гулкий и оглушающий. И выползающий синий монстр, и стрелок в окне, и направленный в мою сторону ствол — и появляющийся между мной и ними Рэй…
Рэй! Где он, черт возьми, — куда делся? Неужели рванул за уносящейся машиной с Ленчиковыми людьми? И чем кончится эта погоня и где он сейчас?
И с того момента я уже думала только о нем — как он выскочил на линию огня и опустился на колено лишь через несколько мгновений, рискуя получить очередь и ее не боясь. Как уверенно он выглядел и гордо, не испугавшись выйти с пистолетом против автомата, совсем как ты. Каким спокойным выглядел после всего, словно проделал обыденную будничную работу — и как появилась в его взгляде тревога, только когда он обернулся на меня, и тут же ушла, уступая место наглой самоуверенной ухмылке. Нет, конечно, он не похож был ни на тебя, ни на Корейца — но что-то в нем, в его манере, его поведении в экстремальной ситуации напомнило мне вас обоих. И внизу заметно погорячело, и вода здесь была совсем ни при чем, и пальцы, легкими движениями втирающие пену в кожу, двинулись туда…
А потом, отдышавшись, я продолжала сидеть в ванной и медленно наслаждаться сигарой и не торопилась вылезать, помня, что он обычно появляется именно в тот момент, когда я здесь. Но его не было, и восхищение им, и возбуждение, вызванное его сегодняшним поступком, уступили место самому настоящему волнению — и я вылезла и занялась делами, чтобы как-то отвлечься. Накрасилась заново, тщательно вытряхнула парик, который, оставь я его в таком виде, переливался бы на солнце, словно посыпанный алмазной крошкой, — увидь меня какой-нибудь модельер типа Мюглера или Готье, смелый и оригинальный, мог бы родить новую идею. Позвонила в ближайший мексиканский ресторанчик, чтобы привезли еды и пива заодно, дождалась доставки заказа и расставила все на столе внизу. Напоследок отметила равнодушно, что красивый снаружи особняк внутри выглядит достаточно бардачно — с того момента, как у меня поселился Рэй, временно отменила визиты садовника и убирающей дом девицы, — но делать ничего не стала, слишком велик был объем работ, да и ни к чему, коли до отъезда оставалось немного. До отъезда в Мексику или в места куда более отдаленные — в ад, например. И поднялась на второй этаж и села у окна — ждать.
Он приехал когда я решила, что с ним точно что-то случилось, — примерно в девять, то есть часов через шесть после того, как я вернулась домой. И я сбежала вниз, как девочка, поймав себя на несолидном поведении только на первом этаже. И, спохватившись, села на диван перед заставленным давно холодной едой столом и, как только открылась дверь, поинтересовалась холодно:
— Вам известно, что человечество изобрело телефон, мистер Мэттьюз, — или вы считаете, что главным способом общения на расстоянии являются письма?
И тут позвонил Бейли, а когда я повесила трубку, и выслушала шутливый упрек в лицемерии, и дождалась наконец, когда смогу упрекнуть его сама, и сказала, что он не заслуживает комплиментов, потому что заставил меня нервничать, — гнева уже не было.
— Жаль, пара теплых слов бы мне пригодилась, — развел он руками, изображая на физиономии огорчение. — Что ж, война — дело грязное, и спасибо тут не говорят — тем более такие бессердечные женщины…
И мы опять смеялись, и, пока он был в душе, я разогрела еду в микроволновке и воткнула кусочки лимона в пивные горлышки, как положено, как бы откармливая их, прежде чем выпить до дна, — и ели, включив телевизор, и ждали, когда покажут новости с описанием сегодняшних событий, и он, верный своей привычке, ничего не рассказывал, может действительно для него важно было услышать репортаж и узнать, что никто его не видел. А мне все время хотелось смотреть на него, и я, глядя с показной заинтересованностью в экран, то и дело косилась на Рэя. И хотя сказала себе, что так нельзя, ничего не могла с собой поделать — и тогда сменила позу, забравшись с ногами на диван и повернувшись к нему боком. И пила пиво, и курила, но голова все равно поворачивалась в его сторону, словно заело где-то шейные позвонки и держать голову прямо я просто не могла. И ясно было, что он видит мои взгляды, но решила, что и пусть видит, нет в этом ничего такого. И когда наконец начался репортаж, радостно убедилась, что с шеей все в порядке, без труда повернувшись к экрану и застыв во вполне естественном положении.
— Почему ты так на меня смотришь, Олли? Что-то со мной не в порядке? — спросил он со своей коронной улыбочкой, когда все закончилось и мы помолчали немного, наверное вспоминая показанные камерой расстрелянные машины, и покрытый кровью короткий автомат на проезжей части, и комментарий, в котором сказано было лишь, что неизвестные покушались на жизнь специального агента ФБР. И ни слова о том, с кем был этот агент, и о том, что кто-то пришел ему на помощь.